Мальтийский крест Павла Первого - Наталья Николаевна Александрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бурнус оторвался от компьютера, увидел меня… и его круглые очочки свалились на стол. Бурнус громко сглотнул, надел очки и еще раз внимательно взглянул на меня.
— Да я это, я! — поспешила я развеять отпечатавшиеся на его лице сомнения.
— М-да… — протянул Бурнус. — Действительно вы… а раз так — вот вам задание. Поезжайте в Михайловский замок…
У меня на мгновение возникло ощущение дежавю — точно то же самое он говорил мне вчера. И чем это кончилось…
— Я там уже была.
— Я в курсе. Потому вам и карты в руки. Поедете туда снова и подробно разузнаете, что выяснилось за это время. Узнаете все, что можно, о жертве преступления, о том, как продвинулось следствие, найден ли виновный… в общем, все, что можно. С вами поедет Порфирьич, он сделает фотографии. Жду от вас статью примерно на десять тысяч знаков, с фотографиями…
Он говорил ровно то же самое, что во сне! Бывает же такое!
Я уже хотела что-то ответить, но тут на столе у Бурнуса зазвонил телефон.
Главный редактор снял трубку, поднес к уху и тут же отодвинул ее подальше, потому что голос в трубке был очень громкий и резкий. Хотя и женский.
— Газета «Помойка»? — гаркнул этот голос.
— «Мойка», — привычно возразил Бурнус.
— Не важно. С вами говорит следователь Камнеломова. Мне поручено дело об убийстве в этом… как его… в общем, в музее. Поэтому хочу вас предупредить — никаких публикаций без моего ведома, и самое главное — никаких фотографий.
— Но наши читатели ждут информацию…
— Подождут. Дело серьезное, так что имейте в виду — все согласовывать лично со мной! Поняли?
— Понял… — вздохнул Бурнус. — Это всё?
— Нет, не всё. Вчера в этом… музее была ваша сотрудница Сорочинская…
— Вороновская, — машинально поправил Бурнус.
На этот раз собеседница приняла его слова к сведению:
— Как? Вороновская? Ага, значит, пропуск нужно переписать… так вот, ей предписывается явиться ко мне на дачу…
— На дачу? — удивленно переспросил редактор. — За город?
— Какой загород? На дачу показаний! Сталепрокатный проспект, дом двадцать семь, кабинет номер двести семнадцать… явиться немедленно… не-мед-лен-но!
Продиктовав Бурнусу адрес, собеседница отключилась.
Редактор тяжело вздохнул и повернулся ко мне:
— Планы меняются. Сейчас вам придется вместо Михайловского замка ехать совсем в другой замок… вас вызывают на дачу показаний к следователю Камнеломовой…
Он продиктовал адрес, но под конец добавил:
— Когда освободитесь, все же поезжайте в музей и постарайтесь что-то разузнать. Так сказать, приватно…
— С Порфирьичем?
— Порфирьич отменяется. Фотографий не будет. Но статью на десять тысяч знаков я все же жду.
Однако когда я вышла из кабинета Бурнуса, Порфирьич перехватил меня.
— К следователю вызывают? — спросил он вполголоса.
Надо же, уже вся редакция в курсе!
— Имей в виду, не говори следователю ничего лишнего! Отвечай на вопросы односложно: да — нет, ничего не видела, ничего не знаю.
— Но я действительно ничего не видела и ничего не знаю…
— Вот-вот, такой линии и держись! Еще скажи, что если что и видела, то ничего не помнишь. Все забыла. Отшибло память у тебя после стресса, ясно?
— Ясно… А тебя тоже вызывают?
— На допрос нет, велели просто все снимки сдать. У них, понимаешь, фотограф в отпуске, вместо него — стажер, а у него техника фиговая. Так эта Камнеломова решила моими руками жар загребать. Отдай, дескать, все снимки. Да сейчас, спешу и падаю! Дал ей парочку, остальные, сказал, засветил с перепугу.
— Неужели она поверила?
— Да нет, — вздохнул Порфирьич, — это такая баба… ты с ней поосторожнее.
Я быстро собралась и отправилась на Сталепрокатный проспект. Настроение у меня было хуже некуда — меня еще ни разу в жизни не вызывали на допрос. Или на дачу показаний — вряд ли одно от другого сильно отличается.
Говорила уже, что я робкая, боязливая, плохо схожусь с людьми, теряюсь, когда со мной разговаривают грубо. А если еще загнать меня в маленькое душное помещение, то вообще могу потерять сознание. А уж ничего путного точно не расскажу этой самой… Камнеедовой, то есть тьфу! — Камнеломовой. Впрочем, без разницы.
Нужный мне дом оказался мрачной каменной махиной конца девятнадцатого века. При входе у меня потребовали паспорт, нашли мою фамилию в списке и выписали одноразовый пропуск.
Я поднялась на второй этаж, нашла двести семнадцатый кабинет и постучала.
Из-за двери донесся резкий голос:
— Обождите!
Возле двери стоял одинокий стул. Я села на него и приготовилась к длительному ожиданию.
Впрочем, особенно долго ждать не пришлось.
Дверь распахнулась, оттуда вышла заплаканная женщина средних лет. Бросив на меня сочувственный взгляд, она сказала: «Заходите!» — и понурясь удалилась по коридору.
Я осторожно вошла в кабинет и по привычке огляделась. Помещение оказалось не таким маленьким, как я ожидала, и довольно много света попадало сквозь чисто вымытое окно. На окне стоял даже цветок в горшке. Это был кактус, но все же я порадовалась, что в этом месте мне не станет плохо.
Радость моя продержалась недолго — до тех пор, пока я не увидела хозяйку кабинета.
За большим столом, перед высокой стопкой картонных папок, сидела женщина лет сорока с лишним и что-то писала. При моем появлении она не оторвалась от своего занятия и ничего не сказала. Я же использовала это время, чтобы как следует ее разглядеть.
Что вам сказать? Черты лица у нее были крупные, а глаза, наоборот, меленькие и очень колючие. Волосы уложены тугими скрученными прядями, чувствовалось, что она держит их в ежовых рукавицах, чтобы не смела вылезти ни одна прядка. Спина у следователя была не то чтобы прямая, но какая-то монолитная. В общем, следователь Камнеломова полностью соответствовала своей фамилии.
Она писала еще несколько минут, наконец закончила, убрала исписанный лист в картонную папку и открыла следующую папку из стопки.
Только после этого она подняла на меня колючий взгляд и строго проговорила:
— Нехорошо! Очень нехорошо! Вы должны были знать, что нарушаете закон!
— Нарушаю закон? — испуганно пискнула я. — Какой закон я нарушила?
— Вот только не надо дурочку валять! Можно подумать, вы не знаете, что нанесение тяжких телесных побоев противозаконно! Конечно, свекрови всякие бывают, вас где-то можно понять, но тяжкие телесные побои — это уже перебор!
Мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног, что я попала в фильм абсурда.
— Не понимаю, о чем вы… у меня и свекрови-то нет… я вообще не замужем…
— Как — нет? —
