В роли себя самой - Елена Проклова

Во-вторых, главный герой Искремас даже благодаря (а может быть, вопреки?) гениальному исполнению его роли Олегом Табаковым никак не мог "вытянуть" на уровень канонов истинного социалистического реализма. Которого к тому же требовалось вдвое-втрое больше обычной порции, когда речь шла о революции. Ну, скажите пожалуйста, что это такое: все театр у него на уме да театр! Постоянно условность какая-то, хитрые намеки да перевороты смысла: еще не кончилась правда - началась игра, и вот уже снова наоборот.

Сделали, понимаешь, фильм о революционном искусстве... Да еще мало им народного театра показалось, так в фильме еще и живописец-примитивист (его Ефремов сыграл): то он яблоки на поваленной яблоне красит, то стены ревкома расписывает краснозвездными героями в стиле гоголевского кузнеца Вакулы. Ну зачем так было изощряться? Нет бы поступить проще и понятней, без всякого искусства для искусства: снять еще одно кино о революции!

Вот как рассуждала приемочная тарификационная комиссия. Впрочем, может быть, и не совсем так, а как-то еще. Подробности ее логики - кому они, по большому счету, теперь интересны? К тому же фильм "Гори, гори, моя звезда!" мог вообще лечь на полку... Но он все-таки получил какую-то там, пятую, что ли, категорию - и выжил, хотя присвоенная ему степень значимости означала прокат только на экране сельских клубов, летних открытых площадок, маленьких домов культуры. Но на этих площадках его так или иначе многие посмотрели и вполне, как я думаю, заслуженно полюбили. Сейчас картину нередко спрашивают в видеопрокате. Она способна удовлетворить самые разные вкусы - как сложные, изощренно-требовательные, на уровне профессиональных киноведов, так и более простые, когда люди хотят то посмеяться, то попереживать. Или взгрустнуть, замечая, как быстро бежит время: "Какие же все тут еще молодые! Табаков, Ефремов, Куравлев... Леонов... Проклова..."

А, кстати сказать, не бывает худа без добра. Возможно, "задвинутость" фильма на окраины, на малый экран (самый малый! - согласно команде "сверху"; словно в морской терминологии - "ход, самый малый!") добавила ему некий особенный колорит. Ведь действие в этой картине тоже происходит в провинции, в совершенной глуши, где вчера еще только жили (а то, может быть, и сейчас живут) гоголевские старосветские помещики. Но вдруг поперек их жизни пролегает стремительный путь нового, большей частью непонятного... И от этого - ах, что-то будет?!

Но если недостаток почестей, официально возданных этому фильму, как-то был стихийно компенсирован, то в материальном выражении компенсация получилась обратно пропорциональная. По очень простой причине. От присвоенной фильму категории зависел уровень материальных благ для ее создателей. Чем ниже была категория, тем меньше зарабатывалось денег актерами и режиссером. Мне-то, в мои пятнадцать лет, это было не так важно. Ну а режиссер картины Александр Митта, сняв прекрасный фильм и рассчитываясь со студией, не только не заработал ничего, но и еще остался должен...

Такое случалось не с ним одним. И жаль, что в этом плане справедливость никогда, наверное, не восторжествует. Понятие авторского права у нас настолько молодо-зелено, что о применении его к старым, десять-двадцать лет назад отснятым работам не приходится даже мечтать. В книгоиздании, как мне говорили, понемногу наводится порядок, а в кинематографе - увы... Картину могут показывать где угодно, сколько угодно, но для тех, кто ее создавал, предусмотрено только моральное удовлетворение. А собственниками отснятых лент, насколько я знаю, сейчас являются киностудии, где эти ленты когда-то снимались и чья марка стоит в титрах "Мосфильм", "Ленфильм" и так далее.

Я предпочитаю не очень задумываться на эту тему, так же как всегда избегаю всяческих бесплодных занятий. Раньше было государство - один держатель прав (не знаю, насколько точно я владею терминами и понятиями). Государство единожды рассчитывалось с творческой группой. Теперь правообладателей стало несколько, но они по-прежнему считают, что полный и окончательный расчет с создателями каждой картины уже произведен. С моей точки зрения, бороться с этим бесполезно.

Прошел, говорят, недавно съезд кинематографистов... Для меня это было не только не событие, но и вообще что-то такое далекое, чужое... То есть я, конечно, искренне желала бы своим коллегам (не говорю "бывшим", вообще дело не в этом), чтобы профессиональное сообщество артистов и режиссеров что-то могло решать, направлять на благо какие-то свои силы. Чтобы юридически были утверждены все справедливые нормы и права для нашего труда, для того, что и как мы за него получаем.

Но мое личное участие в общественной жизни... Однажды со мной это случилось, но именно случилось, мне оставалось только вписаться в неожиданный поворот. Об этом здесь последует отдельный рассказ, но попозже, по порядку. Но и тогда я участвовала в этой самой общественной жизни, как бы не очень-то отдавая себе отчет, что же такое происходит со мной на самом деле.

И уж, безусловно, даже при всей случайности, меня бы и там близко не было, если бы от этого зависело решение каких-то материальных конфликтов, споры с дележкой чего-нибудь. От таких вещей я бежала и бегу без оглядки. Лучше вообще не подходить к кормушке, чем рядом с ней сцепиться с кем-то в драке, визжа и царапаясь за жирный кусок. Что, кто-то там присвоил авторские права, которые должны бы быть моими? Ну и пусть, ради Бога...

В конце концов я получила немало тех самых "материальных благ" от своей кинодеятельности. С первой же картины пришла известность, в том числе за рубежом. "Гори, гори, моя звезда" очень поддержала эту известность. Хотя картина не попала на фестивали и в рекламные кампании Бюро пропаганды советского киноискусства. Сработал, наверное, закон "доказательства от противного". И надо заметить, что нынешняя реклама и на десятую долю не достигает того успеха, какой приходил тогда... от отсутствия всяческой рекламы. Запретно - значит, хорошо. Значит, давайте-давайте, поскорей! А поскольку запрет был не полный, то особо трудных путей, чтобы его обойти, не требовалось. И в конце концов, самое главное: должна ведь людям нравиться хорошая интересная работа? Сделанная коллективом прекрасных мастеров? (Уточняю: именно мастеров, а себя в то время я могу отнести только к ученикам.) А "Гори, гори..." понравилась - и надолго. Находит себе новых заинтересованных зрителей. Об этом я могу судить наверняка, как говорится, с фактами в руках, то есть с письмами.

Я их получаю теперь хоть и реже, но получаю. А пять лет назад получилась вообще странная вещь. Прошло совсем немного времени с момента, когда я ушла из театра. Съемок до этого тоже какой-то период не было: наш кинематограф переживал отнюдь не лучшие дни. Казалось бы, "следствие закончено - забудьте"... А почта меня вдруг завалила. Зрители прямо-таки спохватились, их замучило беспокойство: где я? куда, куда я удалилась? Было место и весьма неожиданным домыслам, слухам - один другого чуднее и трагичнее. Словом, актриса Елена Проклова блеснула, что называется, своим отсутствием...

Потом, правда, писать стали меньше. Но, как кажется, не только зрители артистам, но вообще все стали друг другу меньше писать. Хотя меньше не значит хуже. И вот, пожалуйста, конкретный пример.

В прошлом году "Гори, гори моя звезда" снова была показана одним из телеканалов. Вскоре после этого я получила письмо от зрительницы, которая увидела эту картину впервые и два своих выходных дня потратила на то, чтобы написать отзыв. Привожу его почти без сокращений.

"Сколько искренних чувств, сколько пестрых мыслей разбудил во мне фильм! Оказывается, можно было снять одновременно боевик, драму и комедию, которые заодно доказали замечательную мысль: жизнь, перевоплощаемая искусством,- только это и есть жизнь в подлинном смысле слова. Наверное, это хорошо понимали режиссер и все исполнители.

Искремас - в одном этом псевдониме, который с такой серьезностью изобрел для себя его обладатель, заключена бездна смысла. Его звучание искра и маска, хотя как аббревиатура он значит другое: искусство революции - массам. Но Искремас загорается мгновенно, как фейерверк, осыпая своими искрами всех вокруг. И как он чувствует себя в образе, другими словами - в маске! (Которая и есть символ театра!) Его не смущает круглый лоскутный занавес, водружаемый им на крестьянской арбе, заключающий в себе крохотное сценическое пространство, больше подходящее для театра куклы-скомороха Петрушки. Искремас в этом пространстве - на сельском базаре! - играет древнего римлянина, ставшего примером чести и долга в эпоху бурь и тревог. Неважно, что драпироваться ему приходится в тогу из тех же лоскутов, что только что служили занавесом. Ведь его аксессуары так ловко перевоплощаются - мастерство, мастерство! И вообще главное в том, что кругом - сплошная буря и тревога, двадцатый год, гражданская война. Значит, его зрители, продавцы и покупатели на малороссийском базаре, должны быть захвачены тем же, что и он,- чувством великого переворота.