Ленин. Человек — мыслитель — революционер - Воспоминания и суждения современников

И тут началось главное — великое, незабываемое: на улицах появился народ, рабочий класс, его дети. Что это была за прекрасная народная толпа! Бесконечный живой прибой людской волны. День и ночь, круглые сутки, в короткие зимние дни, в длинную ночную стужу на улицах Москвы стояли сотни тысяч рабочих, их матерей, жен и сестер, стояли крестьяне, красноармейцы, учащиеся, дети, весь-весь народ в ожидании своей очереди: войти в Колонный зал и пройти около тела вождя и учителя, 700 тысяч людей прошли через этот зал за четыре дня. И эта волна катилась бы дальше, если бы в субботу перед похоронами она не была приостановлена. Величавее этой картины не видел мир. Толпа сорганизовалась сама. Пять милиционеров легко справились с задачей охраны порядка там, где было 50 тысяч людей. Дело просто; эти 50 тысяч сами соблюдали порядок. Молча, охваченная одной мыслью, спаянная одним чувством, эта безбрежная масса сама сорганизовала себя. Можно было почти физически слышать, как гений Ильича шевелил крыльями над этой изумительной народной массой. Все были как-то чрезвычайно мягки, вежливы и добры друг к другу в глаза, ища утешения и понимания. Лица стали выразительнее. Каждый переживал исторический момент, и это запечатлелось на каждом лице.

Бесконечным могучим потоком волна эта вливалась в Колонный зал и оттуда через ряд других дверей столь же организованно выливалась назад. Как море ласкает утес, так эта могучая людская волна ласкала глазами мертвое тело любимого, родного, друга народа.

Уйти из этого зала было невозможно. Часами простаивал каждый из нас, наблюдая эту прекрасную толпу, вбирая в себя ее чувства. Нельзя было оторваться от этой картины. И днем, и в пять часов утра вы находили здесь сотни самых занятых товарищей. А толпа все шла и шла — все более прекрасная, все более спаянная. Рабочая масса второй раз переживала свою революцию…

Да, только так мы и должны были хоронить нашего Ильича. Простой народ, одухотворенный идеями Ленина, сымпровизировал эти похороны вместе с нами.

…Рыдающие звуки траурного марша. Марш этот всегда трудно слушать без волнения. А теперь его исполняют над гробом — кого же? — Ленина!..

Вся партия побывала тут, у гроба любимейшего из любимых.

Рабочие и работницы подымали на руки детей, показывая им Ильича и шепча что-то на ухо.

В почетном карауле — в головах и в ногах у почившего Ильича — перестояли все излюбленные люди рабочего класса. Чуть ли не с каждого завода приходили люди от станка. Из каждой казармы — простые красноармейцы. Только избранникам рабочих, тем, кого любит и кому доверяет вся масса, удалось постоять в этом карауле. Крестьянки и работницы, моряки и красноармейцы, партийные ветераны и восходящая молодежь, русские и немцы, коминтертаовцы и «националы»! Постояли в карауле даже юные пионеры — славные, чудные дети рабочих. С какой лаской погладил бы их по головке живой Старик».

У стоявших в почетном карауле лица сразу менялись. Вот стоит на часах финский революционер. Кремень. После июльского поражения ему наша партия поручила охранять Ильича. В минуту величайших опасностей ни один мускул ни разу не дрогнул у него на лице. Сейчас он бледен как смерть. И — тщетно прячет слезу.

А Ильич лежит по-прежнему спокойный, добрый, какой-то еще более мудрый, все понимающий. И правильно говорит Бухарин: отдает свой последний приказ— пролетарии всех стран, соединяйтесь! Большевики всего мира, сплачивайтесь!

Суббота вечером. Второй съезд Советов Союзных Социалистических Республик. Речь Надежды Константиновны. Кто забудет этот момент? Тишина. Слышно, как муха пролетит в этой громадной аудитории. Буквально в десяти словах сказала все существенное о Ленине и ленинизме.

— Сердце его билось горячей любовью ко всем трудящимся, ко всем угнетенным. Никогда этого не говорил он сам… Он не только говорил и рассказывал, он внимательно слушал, что говорил ему рабочий… Только как вождь всех трудящихся, рабочий класс может победить… Он хотел власти для рабочего класса, он понимал, что рабочему классу нужна эта власть не для того, чтобы строить себе сладкое житье за счет других трудящихся. Он понимал, что историческая задача рабочего класса — освободить всех угнетенных. Русский рабочий одной стороной — рабочий, а другой стороной — крестьянин.

Товарищи, умер наш Владимир Ильич, умер наш любимый, наш родной. Товарищи коммунисты, выше поднимайте дорогое для Ленина знамя, знамя коммунизма. Товарищи рабочие и работницы, товарищи крестьяне и крестьянки, трудящиеся всего мира, смыкайтесь дружными рядами, становитесь под знамя Ленина, под знамя коммунизма…

Да, эта речь была вполне на высоте исторической минуты. Да, она достойна была Владимира Ильича. Да, теперь мы еще и еще раз увидели настоящее мужество нашей Надежды Константиновны. Чем труднее был момент, тем Надежда Константиновна всегда была тверже и мужественнее. Например, в июльские дни 1917 г. Но— теперь! Только она могла в такую минуту сказать речь и притом — такую речь.

Пройдут года и десятилетия. А эта прекрасная речь будет читаться, проникая в сердца новых и новых поколений коммунистов.

Все мы, остальные ораторы, выступавшие на этом заседании съезда, боялись разрыдаться на первом же слове. Мы старались поэтому «напустить на себя холоду». И вышло не то, что мы хотели. Слова не шли с языка. Не до речей… Смоленский крестьянин, путиловский рабочий, краснопресненская работница, ораторы восточных народов скрасили вечер…

Поздно ночью перед гробом Ильича прошел еще раз весь второй съезд. Вся Советская Россия.

Утром так же организованно прошла делегация от Петрограда (Ленинграда), более 1200 человек: рабочие, работницы, красноармейцы, молодежь. Все плакали. Уж где-где, а в Питере рабочие умели любить своего Ильича особенно нежной любовью. Они, первые пошедшие за Лениным в огонь, теперь пришли отдать ему последний привет. Бледные лица, придушенные слезы, благоговейное молчание. Два прибывших с питерцами «свои» оркестра рыдают в течение всего того времени, пока проходит делегация… Привезли прекрасное знамя — лучшего мы не видели. Пристраивают это знамя поближе к гробу. Спокойно спи, Ильич…

Воскресенье. Утро 27 января. Последние почетные караулы. Звучит «Интернационал» — громко, стройно, победно. Выносим тело Ильича. Как хорошо, что это происходит ранним, ранненьким утром! Какое-то особое чувство облегчения.

В зимнюю стужу — как нарочно, грянул жестокий мороз в 26 градусов—миллион людей пришли на Красную площадь поклониться праху Ильича. И опять — величавее этой толпы не видел мир.

Как хорошо, что решили хоронить Ильича в склепе. Как хорошо, что мы вовремя догадались это сделать. Зарыть в землю тело Ильича — это было бы слишком уже непереносимо…

На склепе короткая, но и вполне достаточная надпись:

Ленин. Сюда уж поистине не зарастет народная тропа. Здесь вырастет поблизости музей Ленина. Постепенно вся площадь превратится в Ленинский городок. Пройдут десятилетия и века — эта могила будет становиться все более близкой и дорогой десяткам и сотням миллионов людей, всему человечеству. Сюда начнется паломничество, и не только со всех концов нашего Союза Республик, обнимающего шестую часть всей суши, но и из Китая, Индии, Америки, со всего мира.

В 4 часа дня опускается гроб в склеп при салютах. Салютует вся Советская Россия. В Петрограде на траурной демонстрации в этот день участвует 750 тысяч человек — больше, чем на какой-либо другой питерской демонстрации за все эти годы.

В Москве народ шел на Красную площадь поклониться останкам Ильича. Здесь, на виду у всего народа, высился гроб с телом Ленина. А в Питере народ шел на Марсово поле (поле Жертв Революции), где мог видеть только 53 пылающих костра — по числу лет Владимира Ильича. И все-таки пришел весь Ленинград.

В Харькове весь город демонстрирует в честь Ильича. В Ростове, в Костроме, в Киеве, в Архангельске — повсюду то же самое. Миллионы сердец бьются в унисон. В Париже, в Христианин (Осло), в Пекине, в Берлине, в Праге, в Лондоне— во всем мире у миллионов людей на устах одно имя: Ленин.

В склепе мы прикрываем гроб с останками Ильича двумя знаменами — двумя из 10000 знамен, участвовавших в траурной демонстрации. Это знамена Коминтерна и Центрального Комитета РКП. Но в последнюю минуту в склеп, вопреки караулу, пробирается пожилой крестьянин. Выждав удобную минуту, он передает нам маленькое траурное полотно при грамоте от крестьян Саранского уезда. Рядом со знаменами двух могучих организаций, заставляющих трепетать всю мировую буржуазию, пристроилось также знамя крестьян Саранского уезда.

Никогда не забыть минуты, когда вся Красная площадь, обнажив головы, пела на 25-градусном морозе «Вы жертвою пали». Никогда не забыть застывшей многотысячной толпы, когда гроб Ильича несли в склеп. Никогда не забыть биения сердец всех близких и родных. Никогда, никогда не забыть этих минут…