Подарок - Ахерн Сесилия

— Я не расслышал, — учительским тоном пояснил Гейб.

И тут, непонятно почему, Лу охватил стыд. Он положил мобильник в карман.

— Простите, Гейб. — Он вытер пот со лба. — День был такой суматошный. Я сегодня просто сам не свой.

— Чей же вы тогда?

Лу бросил на него смущенный взгляд, но улыбка Гейба была вполне добродушной.

— Вы что-то насчет сестры говорили.

— Правда? Ну, Марсия как Марсия, в своем репертуаре. — Лу вздохнул. — Она меня с ума сведет всеми этими приготовлениями к отцовскому семидесятилетию. И надо ж было так случиться, что как раз в этот день у нас корпоративная вечеринка, и это тоже осложняет дело, как вы понимаете. Корпоративы у нас всегда проходят весело. — Он покосился на Гейба и подмигнул ему. — Сами увидите. В конце концов, я решил взять все хлопоты на себя. Пусть отдохнет немного, — докончил он.

— А вам не кажется, что ей эти хлопоты доставляют удовольствие? — спросил Гейб.

Лу отвел взгляд. Марсия действительно хлопотала с большим удовольствием. Занималась она этими приготовлениями чуть ли не год. А забрав все в свои руки, он на самом деле облегчал жизнь себе. Ему до смерти надоели бесконечные, по двадцать раз на день, звонки с вопросами о сравнительных достоинствах того или иного торта и о том, смогут ли переночевать у него после праздника три немощные старушки — тетушки, и не одолжит ли он на этот вечер ложки для салатов для буфета. После развода она целиком сконцентрировалась на подготовке этого праздника. Если б она и в браке своем проявляла подобную предусмотрительность, ей бы не пришлось теперь плакаться подругам. Заменив ее на поприще организации праздника, он оказал благодеяние не только ей, но и себе. И то и другое одновременно. Как он и любил.

— Но вы все-таки будете на папином дне рождения, не правда ли? — спросил Гейб. — Ведь семидесятилетие — это не шутка! — И он присвистнул. — Такое пропустить — это уж чересчур.

Лу опять ощутил неловкость и раздражение. Он не понимал — поучает ли его Гейб или же просто пытается вести дружескую беседу. Он украдкой бросил взгляд на Гейба, но тот не глядел на него, занятый сортировкой конвертов на своей тележке и решая, на какой этаж ему следует ехать первым делом.

— О, конечно, я там буду. — Лу растянул губы в притворной улыбке. — Заеду на какое-то время, когда сумею вырваться. По-другому я не мыслю. — Ответ прозвучал натянуто. Какого черта он должен еще и оправдываться!

Гейб ничего не сказал, и после нескольких секунд тягостного молчания Лу несколько раз нажал на кнопку вызова.

— Ползут как черепахи эти лифты, — пробормотал он.

Наконец дверцы лифта открылись, и выяснилось, что в переполненную кабину может влезть только один человек.

Гейб и Лу переглянулись.

— Ну, один кто-нибудь, решайтесь же! — грубо поторопил какой-то брюзга.

— Давайте вы, — сказал Гейб. — Я же вот с этим. — Он указал на тележку. — Поеду на следующем.

— Точно?

— Ну оторвитесь же наконец друг от друга! — крикнул кто-то, и остальные засмеялись.

Лу ринулся вперед, не в силах отвести взгляда от Гейба, холодно смотревшего на него, пока не закрылись дверцы и лифт медленно не пополз вниз.

После всего лишь двух остановок лифт достиг нижнего этажа, и Лу, притиснутому к задней стенке, пришлось пропустить всех. Он наблюдал, как бежали к входным дверям служащие — закутанные, готовые к природным катаклизмам, они спешили на обед.

Толпа поредела, и сердце его словно на секунду замерло, когда он увидел Гейба, стоящего со своей тележкой возле стола охранника. Взгляд Гейба выискивал в толпе Лу.

Лу медленно вышел из лифта и направился к Гейбу.

— Я забыл оставить вам на столе вот это. — И Гейб передал ему тонкий конверт. — Он лежал под кипой других, я и не заметил.

Лу взял конверт и, даже не взглянув, торопливо сунул его в карман пальто.

— Что-нибудь не так? — спросил Гейб, но в голосе его не было озабоченности.

— Нет. Все в порядке. — И опять Лу как зачарованный уставился в лицо Гейба. — Как это вы так быстро очутились внизу?

— Тут? — Гейб ткнул пальцем, указывая на пол.

— Да, тут, — с ехидцей произнес Лу. — На первом этаже. Ведь вам надо было спуститься на следующем лифте. С четырнадцатого этажа. И всего за полминуты.

— О, конечно! — согласился Гейб и с улыбкой добавил: — Не думаю, правда, что это действительно заняло полминуты.

— И что же?

— А то, что… — Он замялся. — По-моему, я добрался сюда раньше вашего…

И, пожав плечами, он движением ноги отпустил тормоз своей тележки, готовясь двинуться в путь. И тут зазвонил мобильник Лу и одновременно на экране замелькал сигнал нового мейла.

— Ну, бегите, — сказал Гейб, отходя в сторону. — Ждут дела, и люди ждут, — повторил он слова Лу. Он сверкнул белозубой улыбкой, но, не в пример утренней, от этой улыбки на Лу не повеяло теплом. Напротив, она несла в себе заряды страха и беспокойства, нацеленные в самое сердце Лу и в самые его кишки.

В оба места разом. Как всегда, одновременно.

8

Пирог и пудинг

В половине одиннадцатого вечера город выплюнул Лу, бросив на приморское шоссе, ведущее к его дому в Хоуте, Дублинское графство. Вдоль моря, как причудливая рама чудесного акварельного пейзажа, протянулась череда домов. Овеваемые неустанными солеными ветрами, дома эти, следуя духу бодрой американской моды, расцветили свои крыши Санта-Клаусами и оленями. В каждом окне за раздернутыми шторами посверкивали огоньки рождественских елок, и Лу вспомнил, как мальчиком, чтобы скоротать время в пути, считал эти елки и все сбивался со счета. Справа за бухтой глазу открывались Далки и Киллини. За маслянистой и густой чернотой морского простора, как электрические угри на дне колодца, мерцали огни Дублина.

Сколько Лу себя помнил, Хоут был для него самым желанным местом, пределом его мечтаний. Без преувеличений, к жизни он пробудился здесь. Здесь зародились первые его желания, его чувство родины и нерасторжимой связи с ней. Этот рыболовецкий и морской порт на севере графства был также популярным местом отдыха, располагался он к северу от Хоут-Хед, в пятнадцати километрах от Дублина. Поселок имел свою историю, и тропинки, вьющиеся по склону, огибали развалины старинного аббатства и удаленный от моря замок пятнадцатого века, окруженный лужайками рододендронов, а после вели к маякам, тут и там помечавшим береговую линию. Поселок был густонаселенный и шумный, с пабами, отелями и замечательными рыбными ресторанчиками. Отсюда открывались чудесные виды на Дублинскую бухту, горный хребет Виклоу и долину Война за ними. Хоут был полуостровом, соединенным с материком лишь узенькой полоской суши. И только эта узкая полоска соединяла будни Лу с буднями его семьи. Этот жалкий лоскуток то и дело атаковали шторма — в такие неспокойные дни Лу глядел из окна своего кабинета на бурную Лиффи и представлял себе, как яростные волны накатывают, набрасываются на несчастную полоску суши, как они лижут ее подобно языкам пламени, грозя отрезать его семью от остального мира и от него в том числе, отрезать навечно. А в хорошие деньки он бывал вместе с ними, обнимая их и защищая от злых стихий.

За его большим ухоженным садом лежала пустошь, дикая и непроходимая, поросшая лиловым вереском и высокой, по пояс, травой; тянулась она до самой Дублинской бухты. Прямо перед домом широко раскрывалась даль — зеленые просторы центральной части острова, и в ясные дни картина была просто потрясающей: как будто откуда-то с неба, с облаков до самого океана спускался колышущийся зеленый занавес. От гавани тянулся пирс, по которому Лу обожал гулять, особенно в одиночестве. Одинокие прогулки начались не сразу — ведь пирс он полюбил еще в детстве, когда родители привозили по воскресеньям в Хоут его, Марсию и старшего брата Квентина, и всякий раз, в любую погоду, будь то солнце или дождь, они гуляли по пирсу. Те дни были либо такими знойными, что даже и теперь, едва нога его ступала на пирс, во рту, казалось, возникал вкус мороженого, либо штормовыми, когда приходилось цепляться друг за друга, чтобы ветер не сдул с пирса и не унес в море.