НОВАЯ КВАРТИРА - Антон Гопко

— Ну чёрт с тобой, давай.

Пока Славик чистил картошку, Маруся (это стало уже традицией) латала его форму, обветшавшую за год службы, и с удовольствием наблюдала за двоюродным братом. Это отвлекало её от мыслей о Лизе. Он чистил картошку, не делая ни одного лишнего движения, ладно, с любовью, но в то же время не торопясь — чтобы Маруся успела дочинить форму.

Потом Маруся резала и жарила картошку, а Славик слонялся по комнате, разглядывая корешки учебников и задавая идиотские вопросы. Но это ему быстро надоело и остаток времени до еды он провёл за изучением и нюханьем Анжелиной косметики.

Ел Славик жадно и самозабвенно. После картошки почти залпом выпил раскалённый чай, умудрившись при этом слопать с чаем четыре ломтя хлеба с вареньем.

— Хорошо! — сказал он в итоге. — А то у нас уже целую неделю гороховый суп и гороховая каша. Если пожиже — суп, а погуще — каша. Да и то — на воде, без мяса.

— Ничего себе! — воскликнула Маруся. — Как же так можно!

Славик не ответил. Его лицо ничего не выражало, кроме послеобеденного благодушия.

— Марусь, — сказал он вдруг, — а Марусь.

— Я за неё.

— Ты домой скоро едешь?

— В конце января.

— А, — бесстрастно протянул Славик.

— А что? — спросила Маруся.

— Да не, ничего.

«Бедняга! — подумала Маруся. — Хочет, наверно, о чём-то родителей попросить и боится».

— Может, надо передать чего дяде Боре и тёте Дуне?

— Да не, не надо. Привет передавай.

«Ну подождите у меня, — сказала про себя Маруся. Уж я вам такой привет передам!.. — Господи, Лизочка, ну что же ты не идёшь, скотинка ты эдакая!»

Вся программа визита Славика уже была исчерпана. Он пребывал в сытом блаженстве, даже не пытаясь заговорить. Маруся тоже не знала, что бы такое сказать. Казалось, всё, что она ни скажет, будет ему неприятно. Про службу — неприятно, про дом — неприятно, о себе — и самой-то неловко, на воле всё-таки, как-никак, не то что он, бедолага. Ей стало невыносимо скучно. «Как бы его выпроводить?» — свербило у неё в голове. Наконец она решила прибегнуть к хитрости.

— Слушай, Славик, ты извини, я сегодня на рынок собиралась съездить. Сам видишь, продуктов нет. Так что я, наверно, начну уже собираться потихоньку, — сказав это, он выжидающе посмотрела на Славика.

Он молча встал, но не двинулся с места, а смущённо опустил глаза и стал разглядывать заскорузлые ногти. А на лице у него появилось такое выражение, которое Маруся знала слишком хорошо, чтобы не придти в ужас. «О боже, дура, что я наделала! — мысленно вопила она. — Какой чёрт меня дёрнул говорить про рынок?! Не могла придумать что-нибудь получше!» Но поезд уже ушёл.

— Марусь, — робко начал Славик, — дай мне денег. Я тебе всё отдам. И то тоже отдам. У меня есть деньги, просто… это… они у меня в камере хранения, а там, это, мужик, у которого ключ от ящика, болеет… А мне деньги позарез нужны… А я всё отдам…

Уже почти год он говорил одно и то же, и всё равно каждый раз считал необходимым повторять это жалкое подобие правды.

— Ой, горе ты моё! Ну сколько тебе?

— Да мне хотя бы на сигареты. Тысяч тридцать.

Ну как ему отказать! Он ведь сегодня ни разу не выходил покурить, значит, сигареты у него кончились, иначе не утерпел бы — курит он много. Да и потом Маруся знала от него же, что сигареты ему нужны не только курить, но и угощать «дедов» — без этого нельзя.

Она заглянула в кошелёк:

— Нет у меня тридцати. Десять есть и пятьдесят.

— Маруся, — Славик втянул голову в плечи, голос его дрожал от унижения и жадности, — Маруся, дай пятьдесят. Я тебе верну. И то верну…

Маруся вздохнула и, не глядя, протянула ему синюю шершавую купюру. Он взял её, не торопясь сложил в карман, и лицо его снова перестало что-либо выражать, как всегда.

— Ладно, Марусь, пойду я, — невнятно проговорил он.

— Форму не забудь.

Открыв дверь, Славик носом к носу столкнулся с Сашей.

— Здорово, — сказал он, пожимая руку Саше, не успевшему понять, что происходит.

— А! Саша! — расплылась в улыбке Маруся. — Какие люди! Заходи, чай будешь?.. Пока, Славик…

Саша пришёл извиниться за Лизу, сказать, что у неё болит голова и она не хочет никого видеть. Этим нехитрым враньём они собирались как выгородить Лизу, так и обезопасить себя от очередного многочасового визита. Но у Саши была и ещё одна цель прихода.

Всё утро он провёл в размышлениях о Марусе. Он вспомнил о том, какая милая она была вначале, как сперва она ему понравилась даже больше, чем Лиза. И эти размышления привели его к тому, что запланированная ссора стала казаться ему ненужным и слишком жестоким мероприятием. Ничего не говоря о своих планах Лизе, он между тем решил поговорить с Марусей, чтобы выяснить отношения полюбовно. Как это сделать — Саша не имел ни малейшего понятия, намереваясь действовать по ситуации.

— Ты как раз к чаю, — весело сказала Маруся. — Как ты, однако, вовремя приходишь — или к обеду, или к чаю.

— Да, я обладаю подобным умением, — согласился Саша.

Болтая без умолку и суетясь, Маруся снова выставила на стол банку варенья и батон.

Саша не знал, с чего начать разговор. Он уже поведал в самых ярких красках о недомогании Лизы. Потом он похвалил варенье и обжёгся чаем, на этом и смолк. В смущении он водил шариковой ручкой по лежавшей на столе пустой коробке из-под конфет. Коробка была чёрной и ручка не оставляла никаких следов. Наконец Саша прекратил своё бессмысленное занятие.

— А знаешь, сказал он, перебив Марусю и не дав ей довысказать свою теорию относительно того, как надо учиться, на какие занятия стоит ходить, а на какие нет, — мне иногда кажется, что вся моя жизнь похожа на вот такое рисование ручкой по чёрной коробке — так же бесследна, бесплодна, бессмысленна. Что-то делаю, как-то суечусь, о чём-то думаю, а результатов не видно — ни мне, ни другим. А когда умру, это будет значить лишь, что паста в стержне кончилась, но внешне ничего не изменится.

— Представляешь, вчера я задумалась и тоже стала водить этой ручкой по этой коробке, и меня посетили точно такие же мысли, как ты говоришь.

— Да, мы с тобой всегда хорошо понимали друг друга, — заметил Саша. — И вообще, Маруся, мы с тобой ведь, в сущности, очень похожи, — добавил он, тонко улыбнувшись. — Я закурю здесь?

— Дай и мне, — сказала Маруся. — Анжела бы нас за это убила. — Саша подкурил ей, она сунула сигарету в угол рта и со свистом затянулась. Потом вымолвила, тихо, как бы про себя: — Да, Саша, давно ты здесь был в последний раз.

Саша усмехнулся и стряхнул пепел в пустую чашку. Окна в комнате были занавешены тяжёлыми шторами, плохо пропускавшими свет, и от этого казалось, что уже поздний вечер. Ещё больше усиливала это впечатление, окончательно сбивая с толку, яркая настольная лампа, горевшая на столе за Сашей. Саша наклонил голову, и его уши стали просвечивать. Наклон головы и задумчивое выражение лица шли ему. А просвечивающие уши были чрезвычайно трогательны: словно сделанные из розового воска, из какого сделаны фрукты в краеведческих музеях, с золотистыми волосиками, обычно незаметными, они напоминали о том, что Саша, этот небритый, лохматый, прокуренный и циничный Саша, был таким же беззащитным и розовоухим, как и все.

— Действительно, давно я здесь не был, — согласился он. — Раньше-то и дня не было, чтобы я не зашёл. Как всё быстро меняется! А жаль… Помнишь, как всё начиналось? Какими мы были друзьями! Ты ведь мне нравилась, очень нравилась, Маруся. И я тебе тоже нравился. Что, скажешь нет? А как мы с тобой всегда друг друга понимали…

— Знаешь, Саша, — произнесла Маруся сдавленным голосом, — в последнее время я совсем перестала тебя понимать.

— Так вот я и пришёл, собственно говоря, выяснить, в чём дело, почему ты стала ко мне плохо относиться. Когда-то я не мог даже представить, что у нас с тобой появятся какие-то разногласия. Давай оставим недомолвки и, как старые добрые друзья, поговорим откровенно. Если за что на меня обижаешься — скажи прямо, давно пора разобраться. И всё же ты не права, — продолжил Саша после паузы, видя, что Маруся не собирается отвечать, — всё же у нас с тобой масса общего. И недаром мы сразу друг другу понравились. Похожих людей всегда тянет друг к другу поначалу. А разве наша с тобой общая привязанность к Лизе не говорит о нашем сходстве? Но чем сильнее сходство, тем труднее сохранить хорошие отношения. Послушай, что это за странная борьба со мной за Лизу? Что за состязание? Мне даже кажется, будто ты специально сидишь так подолгу у нас, чтобы как можно меньше дать нам побыть вдвоём. И всё время какие-то попытки повести куда-нибудь Лизу за свой счёт. Ты же потихонечку лишаешься индивидуальности. Ты уже утратила свой язык, сейчас ты у нас на глазах теряешь свою женственность. Твоя походка, манеры, интонации становятся всё более и более мужскими. И знаешь, хе-хе, в голову начинают лезть всякие нехорошие мысли…