Иная сила - Вадим Сухачевский

— А государь догадывается об этом? — спросил фон Штраубе, пораженный тем, что услыхал.

— В какой-то мере — да, — сказал граф. — Но в своей битве с дворянством он успел зайти столь далеко, что уже не в силах поворотить назад. Он чувствует, что остался почти один среди ненавидящего окружения. Не зря его излюбленный персонаж — принц Гамлет из комедии Шекспира. Точно так же его зовет к мщению тень отца, убиенного собственной супругой, матушкой Павла; точно так же он в одиночку каждодневно принимает бой, конечный исход коего предрешен; точно так же в этой безнадежной баталии он принимается всеми за умалишенного. И точно так же знает, что в этом враждебном Эльсиноре судьба его уже взвешена.

Некоторое время фон Штраубе молча обдумывал услышанное, наконец сказал:

— Все это удивительно и страшно; однако при всем том я решительно не понимаю, зачем понадобилось убивать меня, если вы ищете причину покушения в этой стороне, в тех моих словах о мрачном видении. А главное — кому сие могло понадобиться? Императору?

— О нет, только не ему! — отозвался Литта. — Мрачных пророчеств на свой счет император наслышан с лихвою. В крайнем случае вас бы сгноили в остроге, как поступили уже со многими прорицателями.

— В таком случае — вы полагаете, это могли быть заговорщики?

— Сие, по-моему, ближе к истине.

— Тогда и Тайная экспедиция со своими шпионами-карликами служит им?

— Во-первых, я и этого не исключаю, — сказал граф. — Ведь и в Тайной экспедиции служат те же самые дворяне, а стало быть, априори участники заговора. А во-вторых — дались вам в самом деле эти карлики! Я просто привел вам один пример. Искусство подслушивания ничуть не менее древнее, чем искусство убивать, и за тысячи лет накопило ничуть не меньший опыт. Существует великое множество способов, сын мой, у меня имеется один любопытный трактат на эту тему, и если вы изъявите желание…

Фон Штраубе его перебил:

— Но в таком случае, мой комтур, я уж и вовсе не вижу в покушении на меня никакого смысла! Заговор существует — это, как вы говорите, и без меня тут знают все. Имена заговорщиков я не знаю и не мог бы знать, ибо о существовании самого заговора лишь только что услыхал от вас. Пророчества, не подкрепленные знанием имен, даже самого императора, судя по вашим словам, не сильно интересуют. И если я что-то и сказал о заговоре, то все равно — какой же тогда, скажите, в этом покушении смысл?

— А разве вы там, в карете, хоть словом обмолвились о заговоре? — слегка улыбнулся комтур. — Да и как вы могли о нем обмолвиться, если только-только о нем узнали?.. Попытайтесь-ка повторить свои подлинные слова.

— Я, кажется, сказал… — напряг память фон Штраубе. — Да, я сказал, что императора скоро убьют, причем убьют самым жестоким образом.

— Sic![Именно! (лат.)] — воскликнул граф. — Да, как и было вами речено! И как раз это — самое опасное для заговорщиков! Как раз этого-то вам и не стоило произносить вслух!

Снова фон Штраубе ничего не понимал.

— Но разве заговор не предполагает как цель свержение и убийство? — спросил он.

— Однако вы изволили назвать сразу две цели, — снова же улыбнулся граф.

— А что же, заговорщики могут ставить целью только свержение, но не убийство? — удивился рыцарь.

— О, разумеется, они желают его именно убить, — продолжал улыбаться Литта. — И не сомневаюсь, они его когда-нибудь наверняка убьют. И об этом, могу вас уверить, заранее знают они все. Кроме… — При последнем слове лицо комтура сделалось серьезным.

— Кроме?.. — повторил за ним фон Штраубе.

Граф сперва огляделся по сторонам и затем произнес полушепотом:

— Кроме главного заговорщика…

— И кто же он? — непроизвольно также перейдя на полушепот, спросил фон Штраубе. — Вы знаете его?

— Нет, я не знаю, — сказал комтур. — Но вся наука логики подсказывает мне, что лишь это лицо и должно таковым быть. Точнее — не может не быть таковым! И узнай ОНО об убийстве, а не об одном лишь свержении — заговору конец да и всем заговорщикам тоже.

— Но кто оно, кто, это «лицо»?! — забывшись, воскликнул фон Штраубе.

— Тсс!.. — Комтур приложил палец к губам и окинул взором воздух вокруг себя, точно воочию видел растворенных в нем шпионов. — Коли угодно, — тихо продолжил он, — я проведу вас по пути своих рассуждений, и вы сами обо всем догадаетесь. Итак… Что должно настать в этой стране после свержения императора? Республика? Едва ли. Это противоречило бы всем понятиям здешнего дворянства о власти. Стало быть — снова же монархия, но иного, более благосклонного к дворянским привилегиям образца. И в ком же, по-вашему, заговорщики могут видеть подобного монарха?

— В великом князе Александре… — выдохнул фон Штраубе. — Вы хотите сказать, что он?..

— Я лишь подвожу вас к единственно верному выводу, — сказал граф, — а уж называть или не называть имена — дело ваше… Но коль вы назвали это имя, приведу еще некоторые резоны. Великий князь был любим своею августейшей бабкой, и ходят слухи, что именно ему, внуку, в обход сына она хотела оставить престол. В отличие от отца, именно в дворянских привилегиях его императорское высочество видит залог процветания страны. Так кого же иного, как не его, желать заговорщикам себе в монархи?.. И тут — неосторожно оброненные вами в карете слова…

— Но если, по-вашему, престолонаследник и без того посвящен в заговор — а ведь вы, я так понял, именно это имеете в виду?..

— И правильно поняли, — вставил граф. — Без того весь заговор был бы лишен смысла.

— Отчего же в таком случае, — продолжал фон Штраубе, — мои слова представляют…

— …такую опасность для заговора? — завершил его вопрос комтур. — Отчего не должны они достичь именно великого князя? Да оттого, что он один не должен знать об убийстве, кое неминуемо будет сопутствовать свержению Павла! Дело в том, что молодой великий князь в действительности любит своего отца. Добавьте к этому, что престолонаследник весьма набожен, оттого сама мысль об отцеубийстве ему претит. Участвовать в заговоре он мог лишь при одном условии — что после свержения отец его останется жив. И остальные заговорщики, если они мало-мальски умны — а уж они, надо полагать, не дураки, — должны всеми силами заверять его в этом. Тут еще одно необходимо прибавить. Великий князь с детства настроен весьма мистически. Можно предположить, что, если он узнает о тайне вашего происхождения, той Великой Тайне, которую вы в себе несете (а сие весьма вероятственно), то он сразу поверит в нее. А стало быть, поверит и во все ваши, как вы их называете, наития. И уж если узнает, что вы в своем наитии видели, как убивают его отца, то угроза для всего заговора будет наистрашнейшая. В слабодушии он может просто раскрыться перед отцом и заодно раскрыть имена участников заговора. Сие означает для них верную и незамедлительную гибель. Вот кто ни в коем случае не должен узнать о ваших словах! Вот почему вы так и опасны для заговорщиков! И охота на вас, как изволили видеть, уже началась! И достаточных сил, чтобы защитить вас, я не имею… Боже, как я раскаиваюсь, что взял вас с собой в эту суровую страну! Вас, кого нам должно беречь более всех наших священных реликвий!.. Ах, право, если бы я только знал…

Договорить он не успел, потому что в дверях появился безмолвный Антонио и произвел какие-то жесты. Комтур, как всегда, безошибочно понял его и сказал:

— К нам снова фельдъегерь из дворца. — И в задумчивости добавил: — К чему бы это?..

В следующий миг в залу вошел уже знакомый гвардейский капрал Двоехоров.

— Имею честь видеть рыцаря ордена святого Иоанна Иерусалимского фон Штраубе? — обратился он к барону.

Тот встал и молча кивнул.

— Простите, что отрываю вас от стола, — сказал гвардеец. — Я был у вас в доме, но вас не застал… Там, кстати — может, уже знаете — конногвардейского поручика Спирина камнем убило… — доверительным тоном прибавил он, даже осанка на миг стала менее статуеобразной. Однако тут же снова вытянулся во фрунт и отчеканил: — Имею приказ найти вас, где бы вы ни были!

— А в чем дело? — спросил комтур.

Двоехоров, по-прежнему вытянувшийся, так же громогласно отчеканил:

— Велено доставить барона во дворец к его императорскому высочеству Александру Павловичу!

Услышав о престолонаследнике, граф несколько побледнел и, ни слова более не говоря, лишь незаметно для Двоехорова приложил палец к губам.

Что касательно фон Штраубе, то его это ничуть не испугало. После беседы с комтуром он понимал, что в этой стране заговорщиков великий князь был едва ли не единственным, кто не имел никаких резонов его убивать.

— Карета подана! — сказал Двоехоров. — Прошу следовать за мной.

Когда фон Штраубе вслед за гвардейцем покидал залу, комтур сзади осенил его крестным знамением и совсем тихо проговорил: