Том 10. Вечера княжны Джавахи. Записки маленькой гимназистки - Лидия Чарская

Тут все четверо вытянули губы и начали дуть на Дева.

Точно осенний вихрь наполнил саклю. Налетел, закружился по хижине, подхватил, как щепку, Дева и стал носить его в дикой пляске, как оторванный от ветки дерева слабый листок. Завертелся, закувыркался Дев слева направо, справа налево. Запрыгали с ним полы его бешмета, слетела папаха с головы, задрожали бессильно ноги в старых чувяках. То подпрыгивая, как мячик, катался он из угла в угол, то отлетал к окну, от окна к стенке, из одного конца сакли в другой.

Смотрели на него великаны, дули все сильнее и сильнее и хохотали до слез, довольные своей выдумкой. А старуха-великанша думала в это время, как бы сдержать данное Деву слово и выручить его из беды. Думала, думала и придумала старая.

— Сынишки родимые, — запела она голосом, похожим на вой горной чекалки, — не довольно ли позабавились мы?… Я другую затею придумала, куда смешнее. Глядите на меня и делайте то же… Умрем со смеха!

С этими словами она снова стала дуть на Дева. Последовали ее примеру и сыновья. Поднялся бешеный вихрь в сакле, вдвое сильнее прежнего.

Дев, как пушинка, взвился в воздух, влетел в трубу великановой сакли и оказался в своей усадьбе. Там он пребольно ударился лбом о каменный таганчик с похлебкой, который его жена Зара держала в руках. Упал и вдребезги разбился таганчик… Разлилась похлебка… Огромная шишка вскочила у Дева на лбу…

— Ха-ха-ха!.. — раздается вдруг смех княжны.

— Что это? Бог Всесильный!

Барбалэ оборвала рассказ, бросилась к Нине-джан.

• Батоно-князь! Батоно-князь! — кричит старуха. — Велик Бог, Творец гор и неба, зеленых чинар и розовых кущ! Лучше Нине-джан… Ждалось рассмешить больную старой Барбалэ своей сказкой, лопнул в горле от смеха ужасный нарыв! Спасена маленькая княжна! Спасена!

Князь Георгий глазам не верит.

Подает полосканье, вату, полотенце, а у самого лицо сияет, как солнце весной:

«Нина-джан, дочка любимая, сокровище его, спасена, спасена!»

— Глупый Дев спас! — говорит Барбалэ, и слезы льются потоком из ее глаз.

— Ты спасла мне дочь, Барбалэ! Святая Нина да сохранит тебя долгие годы на радость нам всем!

Князь и служанка обнялись. Смахнул слезу Михако, старый казак.

Смех спас Нину, спасла сказка про глупого Дева, вообразившего себя силачом, спасла старая, верная Барбалэ, преданная Джаваховскому роду.

— Испытанное средство, — говорит она, сияя от счастья. — Старые женщины в аулах, горянки, так лечат, и наши грузинки не раз сказывали: рассмешишь — от смерти спасешь. А только рассмешить не всегда можно, вот беда!.. Но тут помог Дев-джигит меднолобый, и слава и честь ему от княжны!

Глава 7. Невеста водяного царя

Опять лето. Спеет янтарный виноград на солнце. Наливаются соком пышные грозди. Расцветают розы, и темно-красные, бархатистые, почти черные, и палевые, как топаз, и молочно-белые, и нежно-розовые, как зори в мае.

В каштановой аллее, что спускается к реке уступами, прохладно, а кругом стоит жара.

— Ой, задохнусь, душенька-радость, — кричит Бэла и смеется, — сердце сердца моего, умру сейчас, Нина-джан!

— Жива будешь, Бэла! Ишь, избаловалась у себя в ауле. Небось, в жару не выглянешь за порог сакли.

— На Койсу хожу по жаре купаться, райская пташка садов пророка! Студеная водица в Койсу. Ай, хорошо! — говорит Бэла.

— Неправда! Неправда! В ваших Койсу джайтан копыт не умоет по весне, да осенью вода только и есть в ваших Койсу, а летом в них хоть дыни сажай, так сухо! — звенит, как серебряный колокольчик, голос Нины, — вашим Койсу далеко до Куры нашей. Гляди, воды сколько! На весь мир хватит! Пойдем купаться вниз!

— Бирюзовая Нина, а не страшно? — боязливо поглядывая в сторону зеленовато-мутной реки, говорит дочь Хаджи-Магомета.

— Вот выдумала тоже! Или боишься, что водяной джинн тебе нос откусит, горная коза? — спрашивает Нина и смеется так, что не только в предместье Гори, на самом городском базаре слышно.

— Эй, Барбалэ, неси простыни, мы с Бэлой-красоточкой идем купаться! — властно говорит княжна.

Выходит из-под навеса кухни старая Барбалэ с двумя простынями.

— Ишь, что выдумали горные серны! Обед время готовить, а они купаться. Вот еще!

— Не сердись, не ворчи, Барбалэ, не то состаришься рано, — говорит княжна. Уж кажется старее Барбалэ и быть нельзя. Седой Эльбрус-великан разве ее старше да Казбек мохнатый там, в небесах…

Обе девочки прыгают вниз по уступам к берегу, к самой воде.

Пыхтя и отдуваясь, спешит за ними Барбалэ.

— Выдумщицы, проказницы, скажу батоно-князю, достанется ужо вам.

Чуть движется от зноя мутновато-зеленая Кура.

Сонно кругом. Ни души на берегу. Купальня князя ютится одиноко. В нее вбегают девочки, за ними Барбалэ.

— Стой! Не входи в воду, княжна-радость, Нина-джан! Стой, не входи! — внезапно кричит старуха.

— Что ты, Барбалэ, водяных джиннов боишься? — удивляется Нина.

— Молчи! Молчи!

Барбалэ осеняет воду крестным знамением.

— Господь и святая Нина, будьте милостивы к ним, — шепчет она.

— Что случилось, Барбалэ?

— Прежде чем купаться, надо оградить себя молитвой и крестным знамением, и Господь сохранит от всякой беды. Если бы так поступала глупенькая девушка Тамара из Мцхета, с ней бы не случилось несчастья.

— А что с ней случилось? Что? — встрепенулись девочки, вглядываясь в лицо Барбалэ.

И про купанье забыли. Чуют занятное что-то. Новую не то сказку, не то быль.

— Расскажи, светик жизни, солнце счастья, расскажи! — начали уговаривать старуху.

— А обед? А плов кто будет варить? А оладьи с персиковым сиропом кто испечет? Вы, что ли, разбойницы, непоседы? — отговаривается Барбалэ. Да, видно, не отвертеться ей.

— Говори, персиковая, говори, медовая, виноградная, сладкая, говори!

Вздохнула Барбалэ. Поняла — не отвертеться. Присела на приступочку у воды между двумя любимицами и начала ровным певучим голосом свое сказание.

Была у старого грузина Дато, что держал духан под горою, по проезжему тракту, дочка. Тамарой звали. Красоты неописуемой. Джигиты по ней с ума сходили. Таких очей, черных, как две бездны в горах, не встретить на свете, щечек, похожих на спелые персики, тоже. А распустит Тамара черные косы свои, ну точь-в-точь черная туча в грозу-непогоду. Ресницы — что стрелы, брови — две темные змейки, а стан у нее так тонок и гибок, что готового пояса нельзя было во всей Грузии для красавицы сыскать. Уж больно тонка была Тамара.

Старый Дато души не чаял в дочери. Одна она у него была. Жена умерла давно, другими детьми не благословил Господь. Как не дорожить единственной дочкой одинокому старику?

Многие женихи сватались за нее. Всем отказ — больно горда была девушка.

Князья, беки, все не подходили. Горцы и веру ради нее менять решались, и коран свой нарушить, и грузинскому христианскому Богу кланяться хотели — все из любви к красавице, а она и слышать о таких женихах не хотела.

— Не пойду ни за узденя, ни за бека, ни за князя, ни за дворянина, — гордо говорила красавица, — за царя выйду или ни за кого.

— За какого царя? — изумленно спрашивал дочку Дато.

— За земного, за горного, за водяного — все едино, лишь бы царская власть у него была! — шутливо отмахивалась она.

Шутила-то шутила Тамара, а в душе лелеяла тщеславную мечту: выйти замуж за такого человека, власть и могущество которого равнялись бы ее красоте.

Отступились мало-помалу женихи от девушки. Видят — недоступно для них сердце красавицы.

И перестали надоедать Дато-духанщику. Прекратили свои посещения. Опустел духан. Реже стали наведываться в него гости. Хуже пошли дела. Рассердился на дочь старый Дато. Стал попрекать ее.

— Вот, мол, отвадила гордостью своей всех посетителей. Обеднели мы. Последний байгуш (нищий) теперь не посватается… Вот тебе и царица.

Обижалась на такие речи Тамара, уходила на озеро, что лежало в горах, позади духана. Садилась на бережок и мечтала.

— Я ли не красавица, я ли не завидная невеста, а вот нет-таки могущественного человека, который бы посватался за меня…

Сидит она как-то раз на бережку и тоскует. А день давно уже миновал. Вечер спустился над горами, заглянул в ущелья и долины и замер над озером, такой нежный, тихий, прозрачный.

Тихо поднялся туман над озером и окутал берег.

И видит Тамара в тумане что-то серое, в широкой хламиде, расплывчатое, большое.

Мало-помалу определеннее становится видение. Теперь уже Тамара может разобрать, что это такое.

Огромного роста уродливый человек выходит из недр озера, одетый во все серое, точно облаком окутанный, с развевающимися по ветру зелеными кудрями. Зеленая борода до пояса. Огромные руки и ноги обвиты водяными лилиями. А на зеленых кудрях — корона из белых цветов. И холодные синие глаза глядят на Тамару.