Прямой эфир (сборник) - Коллектив авторов

Ни летом, ни зимой.

Под Ярославлем

Пётр Кудряшов

Всё было так, как надо.

Жизнь складывалась так, как надо – меня брал к себе на курс знаменитый артист, театральный бог. День был такой, как надо – тёплый, солнечный, мягкий. И она была…

Автобус опоздал. Нас это не огорчало. Мы были заняты друг другом. Наше единство было подчёркнуто молчанием, глазами и руками, которые не выпускали друг друга. Даже в автобус мы втолкнулись, держась за руки. Так и сели на свои места.

Предыдущего рейса не было, поэтому на этот все места были раскуплены, а несколько человек даже согласились стоять. Автобус тронулся и… остановился. В лобовую атаку на нас шла бабка Нюра – местная достопримечательность, которой, видимо, до зарезу нужно было уехать вместе с нами. Она бойко добежала до передней двери, опёрлась руками и коленом о нижнюю грязную ступень, затем о следующую, схватилась за поручень, невзирая на свой горб, ловко втянула себя в автобус и сунула водителю сорок копеек. Её появление было одобрительно прокомментировано пассажирами. Бабка оказалась «безместная» и мы уступили ей одно своё. А Света села мне на колени.

Тронулись. И опоздавший автобус, и бабка Нюра, и смех пассажиров, и даже предстоящая встреча со Светиными родными – всё это не нарушало сегодня моего внутреннего покоя. Наоборот – солнце, тёплый встречный ветер, зрелая зелень середины лета, эта дребезжащая езда, рядом – близко! – Светины шея, затылок, плечи – всё это вписывалось и дополняло моё приятное настроение.

Неужели у меня в жизни теперь всё будет так, как надо?! Так, как хочется?

Я молод и не дурак. Рядом со мной женщина, с которой мне хорошо и не скучно. Может быть, я сделаю её своей женой. Я опять возвращаюсь в Москву. Когда мы закончим училища – Света здесь, я – там, возьму её к себе. Построю дом своим старикам – слава Богу, живы-здоровы! – и будем ездить к ним на лето. Внучат им нарожаем. Театр, дети, любовь – что ещё надо?!

Но вот уже подъезжаем – вот олень, о котором говорила Света – белый на зелёном, гипсовый; вот поворот; а вон и церковь с проломленным черепом.

Я теперь и не помню, как назывался тот посёлок, но тогда он мне сразу понравился. Он так напомнил мне моё детство, родину моей матери, напомнил времена, когда жив был ещё мой дед.

Через всю – в семечковой шелухе – центральную площадь, мимо местного «культурного центра», где в одном здании почта, телеграф и райсовет, сквозь липовую аллею, по холмам к мосту, а там уже и дом виден. А река! Чистая, свежая, тоже из детства. С моста видны плавные движения водорослей – точно косматые русалки, как шпроты, улеглись от берега до берега. Под мостом пацаны гоняют корзинкой огольцов и пескарей.

За мостом последний поцелуй, мы разжимаем руки и, чуть отчуждённые, идём к дому. Соседи, дети сразу нас замечают. Я чувствую, какая тьма догадок и предположений высказывается по нашему поводу. А при нашем приближении все замолкают. Кто-то самый бойкий ринулся в разведку:

– Свет, ты что ль? А с тобой-то кто ж, жених что ли?

– Нет, тёть Мань, это из нашего института – Петя, я его помочь попросила.

Да, по официальной версии я пока лишь сопровождающий – телохранитель и носильщик в одном лице. Я тащу Светин лёгонький чемоданчик и улыбаюсь всем встречным. С визгом из-за ворот – как они почувствовали, как узнали? – выскакивают Анжела и Валя – сёстры Светы, родная и двоюродная. Им по девять лет. Свету они обожают. Хватают её за руки и тащат в дом. На меня смотрят с любопытством и ревностью – мы ещё не знакомы.

Внутренний утоптанный дворик. Три-четыре курицы. Брешет незлой вислоухий пёс. Какие-то низкие постройки, сараюшки. Кадушки с дождевой водой. Корыто с остатками помоев – значит, где-то поросёнок… Колода, топор – здесь «курям тяпают головы». Калиточка в сад – похоже, шесть соток…

Входим в дом. Сени. Бочки, дрова, бумажные мешки с удобрениями. По стенам ржавые инструменты. Бачок с водой и корец для питья. Везде перья, солома, опилки. Запах детства, дерева, варенья. Ступени в горницу.

В горнице светло и солнечно. Больше ничего понять не успеваю. Не это главное. Главное – люди.

Шаги. Я внутренне собираюсь, но… Входит приятная пожилая женщина – Светина бабушка. Мы смотрим друг другу в глаза, два-три слова приветствия, и я уже знаю, что она добрейший человек, и что я ей симпатичен, и что мы прекрасно поймём друг друга.

Комната сразу приобретает душу. Здесь много белого с синим. Просторно. Много цветов. Мало мебели – сервант, трельяж, стол, стулья и диван. На диване кто-то лежит.

– Ой, папка приехал, – Светка приятно удивлена, отца не должно было быть здесь – он полковник, и, по нашим расчётам, ещё не должен был вернуться из Польши. Я принимаю это событие без энтузиазма.

– Не трожь его, пусть поспит. Он уже три дня, как вернулся. И сразу же с мужиками на рыбалку. Два часа как назад на мотоцикле прикатили.

Я согласен с бабушкой, пусть спит. Я для него полная неожиданность. Впрочем, и он для меня. Я внимательно разглядываю его, используя свою маленькую фору: полковник спит, как ребёнок – калачиком, зажав руки меж колен. Весь чёрный от загара, в голубой фланелевой майке и старых обтрёпанных тренировочных штанах. У него большие жёлтые пятки. Пусть пока спит.

– Пойдёмте, я вас покормлю с дороги.

Посреди чистенькой кухоньки в огромном тазу и эмалированном ведре вяло вздрагивают в своём наркотическом сне крупные лещи и карпы. Анжелка с Валентиной бросаются к ним – видно, что не в первый раз сегодня, – начинают гладить, как гладят кошек или собак и предлагают «оставить двух штучек пожить в аквариуме».

Пока Прасковья Ивановна – так величать бабушку – собирает на стол, я пытаюсь одержать окончательную и бесповоротную победу над детьми. Мне это не трудно, я знаю, что обычно нравлюсь женщинам до тринадцати и после сорока. Девочки принимают мою игру с радостью, и вот мы уже дружно и весело («только тихо – папка спит») уплетаем потрясающе вкусную жареную рыбу, пьём чай с пенками от свежего малинового варенья, запах которого – лучший из всех запахов детства.

Я немного устал от пусть и приятной процедуры знакомства, Света, по-моему тоже, и мы сбегаем в сад. Нам надо побыть вдвоём, надо перевести дух и всё обсудить. Анжела с Валей увязываются за нами. Они нам не мешают… Дети умеют быть союзниками влюблённых.

Мы со Светой забираемся в самую гущу малины, шёпотом делимся впечатлениями, беззвучно хохочем, лопаем ягоды и целуемся. Целуемся «под обстрелом» окон, защищённые лишь ветками, но от этого только слаще. Дети нас быстро «разгадывают» – Анжела кривит губы, отворачивается, но в результате привязывается ко мне ещё больше; а Валентина так простодушно и открыто пытается во все вникнуть, так по-хорошему серьезна, так загипнотизирована нашими со Светой отношениями, что всё время заставляет нас переглядываться и улыбаться. Валя вообще нравится мне больше, хотя она «второй номер», обожает Анжелку, подчиняется ей во всём. Валя не такая бойкая, не такая яркая, но она естественней, как-то по-особому застенчиво-грациозна, у неё удивительные голубые глаза, она похожа на ромашку.

Анжела вдруг решает, что нам всем необходимо немедленно идти на качели, Валя радостно соглашается, и мы идём за ворота.

Качели крепкие, удобные, почти не скрипят. Я по очереди раскачиваю моих женщин, хохочу со всеми и незаметно для всех опускаюсь в свои мысли. Боже мой! Ведь не может быть так хорошо, ведь не может нравиться абсолютно всё – и дом, и эти девочки, и Прасковья Ивановна, и даже бронзовый спящий полковник в потрёпанных тренировочных штанах и фланелевой голубой майке.

Света между тем сходила в дом и переоделась в домашнее. Она идёт к нам какая-то новая, совсем близкая. (Похоже, я женюсь!) Старенький халатик особо подчёркивает её фигуру. Я люблю эту походку, эту улыбку, эти глаза. Что же в ней изменилось сегодня, что добавилось, что по-новому притягивает к ней? Ах, вот что – она решилась… С гордой обречённостью она отдаёт мне весь свой мир, всю себя, всю до капельки, включая этот дом, эту реку, это лето. Она – женщина, целиком отдаёт себя в мою власть, и ей Природой заказано делать это независимо и с достоинством. Я подошел к ней и на глазах у «постоянного ограниченного контингента» окрестных сплетниц обнял, прижал к себе, вдохнул её всю и задохнулся от счастья.

Потом были щи, простокваша, пироги с черникой и последние местные новости, мастерски пересказанные Прасковьей Ивановной, которая рассказчицей оказалась удивительной, знала в округе всех и вся, потому как когда-то вела в местной школе русский язык и литературу.

Анжелка выдвинула очередное предложение, и после того, как я по её просьбе «ещё разик постоял на руках», мы – опять вчетвером – отправились в кино. На индийский фильм. В церковь. Кому взбрело в голову устраивать кинотеатр в церкви, я не знаю, но это лучше, чем керосиновая лавка. Нам пришлось подниматься по каким-то надстроенным деревянным ступеням и перегородкам наверх – зал располагался на «втором этаже». Это было странно и непривычно – внутреннее пространство церквей не делится на этажи, оно предназначено для другого. Фильм был яркий, красочный, насквозь фальшивый, но сегодня мне нравилось всё!