Иные чувства, иные миры - Дорис Джонас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре становится очевидным, что большой и длинный хоботок, их нос, помимо того, что это очень чувствительный орган обоняния, является ещё и дополнительным хватательным органом, который помогает их коротким рукам, играя роль третьей верхней конечности. Этот хоботок схватывает скорее путём присасывания, чем механического захвата, и делает ольфаксов очень ловкими благодаря двум причинам: во-первых, теперь у них есть три пригодных для манипуляций конечности, а во-вторых, одна из этих конечностей, работающая по принципу, отличному от двух других, стимулирует ту часть их мозга, который находится в самом тесном контакте с их самым высокоразвитым чувством — обонянием. Очевидно, всё это давало кольцевой эффект: функция хоботка, стимулирует определённую часть мозга, а также навыки управления, тогда как гипертрофированная стимулированная часть мозга становится толчком для более разнообразного и эффективного использования хоботка. Тот факт, что это в дальнейшем привело к созданию технологии, основанной на механических принципах, связанных с присасыванием, оказывается одним из первых аспектов жизни ольфаксов, который становится очевидным для нас.
Двое ольфаксов, которые вышли из подъёмной башни, жестикулируют нам. Они издают звуки, которые могут быть частью их вербального общения и которые мы не можем понять, но их жесты и выражение лиц, несомненно, приглашают нас присоединиться к ним в следующий раз, когда небольшая капсула поднялась, выпустив наружу ещё нескольких ольфаксов. Когда она опустела, мы входим в неё и спускаемся вместе с ними, попадая в узел оживлённой транспортной системы.
Сейчас мы видим самые разнообразные транспортные средства, основанные на принципах вакуумной трубки и всасывания. Позже мы узнаем, что они используют в различных целях ещё и колёса, пар и электричество, но здесь, на первой из их подземных дорог, которую мы обнаружили, действует принцип вакуумной трубки. С его помощью приводятся в движение большие транспортные средства, обслуживающие сразу много пассажиров, и маленькие, вмещающие небольшое число пассажиров — от одного до восьми.
Мы находимся под впечатлением от того, что технология разумного вида неизбежно основывается не только на логических способностях мозга, но и на вдохновении, полученном при физическом использовании собственного тела. У нас, например, математические вычисления производятся с помощью системы счисления, основанной на числе десять — количестве наших пальцев, наших первых счётных инструментов. И действительно, эта связь закодирована в нашем языке, потому что мы используем слово “digitus” для обозначения и пальца, и числа. Ольфаксы, привыкшие в силу строения своего тела использовать присасывание наравне с хватанием или толканием и вытягиванием, чтобы брать и перемещать предметы, естественным образом включают этот метод в свою технологию.
Сейчас, двигаясь среди множества ольфаксов, мы замечаем, что одежда, которую они носят, не предназначена для защиты. Сообразно их тёплой и влажной атмосфере, она лёгкая, почти как папиросная бумага. Мы видим на многих из них похожую одежду наподобие клубной униформы, которая различается скорее количеством и расположением маленьких карманов, чем стилем или цветом. Позже мы узнаём, что карманы, по сути, представляют собой пакетики с сухими духами, и одежда добавляет к личным запахам ольфаксов, идентифицирующим их, информацию о формальном ранге, который они занимают в своих социальных сообществах, что очень похоже на то, как униформа и звания немедленно сообщают эту информацию в нашем обществе.
Наше путешествие по вакуумной трубе было недолгим. Вместе с нашими гидами мы выходим и снова заходим в один из выходов-лифтов. Однако этот выход ведёт не на открытое пространство, а прямо внутрь цоколя грибовидного сооружения, похожего на те, что мы увидели, впервые взглянув на поселение ольфаксов.
Это место кажется нам церемониальным залом из-за его размеров и скромной меблировки, и это действительно так, хотя позже мы обнаруживаем, что внутреннее убранство всех жилищ ольфаксов строго функционально и лишено разного рода украшений. При входе мы ощущаем незнакомый запах, который вызывает у нас неявные ассоциации с запахами цветов или пряностей: нечто вроде слабого, едва уловимого запаха настурций.
Всё, что мы пишем сейчас, — это рассказ как бы в ретроспективе. По прибытии многие вещи, которые стали понятными нам позже, вызывали недоумение. Одной из них было то, что нас сразу же встретили дружелюбно. Позже мы поняли, что враждебность, как и страх, имеет свой собственный запах, и, поскольку мы не издавали такого запаха, предполагалось, что мы пришли либо с дружескими намерениями, либо движимые любопытством, но в любом случае даже на расстоянии, ещё до того, как встретиться с нами, они знали что у нас нет дурных намерений по отношению к ним.
Вскоре ольфаксам, которым было поручено принять нас и взять у нас интервью (разумеется, «интервью», — это наше слово, а не их: их слово можно было бы перевести как «обнюхать нас»), стало понятно, что обеим сторонам потребуется период адаптации, прежде чем у нас может состояться хотя бы какой-то продуктивный обмен идеями. Это почти сразу же стало очевидным и для них, и для нас, когда в соответствии с программой, разработанной перед нашим отлётом с Земли, мы попытались показать им место нашего происхождения, предложив им карты звёздного неба. В ответ они сунули нам под нос страницы, но мы не смогли разглядеть на них ничего узнаваемого.
После этого обе стороны поняли, что нам придётся хотя бы частично освоить словесное общение друг друга, хотя позже, даже когда мы сделали это и научились понимать слова друг друга, нам всё равно было чрезвычайно трудно, а порой и невозможно усвоить понятия друг друга, поскольку мы не можем точно охарактеризовать запах, не говоря уже о том, чтобы построить на его основе представление, тогда как они аналогичным образом не в состоянии точно обозначить визуальное впечатление.
Этот момент проявился сразу же, когда мы попытались обменяться картами и схемами. Они разработали обонятельные иероглифы, используя микроскопические зёрна пахучих веществ (вроде тех, что используют у нас некоторые специалисты по рекламе: это когда можно потереть напечатанное изображение и получить его специфический запах), по аналогии с тем, как мы используем типографскую краску для передачи печатных и потому визуальных абстракций произносимых нами слов. Для нас их записи были почти незаметными и не несли никакого смысла.
Те из них, что мы впервые смогли увидеть, были изготовлены путём нанесения этих зёрен на впитывающие поверхности, изготовленные из подходящего растительного материала, напоминающего нашу бумагу. Позже мы увидели другие виды материалов, изготовленных из кожи и химических соединений, которые были аналогичны нашим пергаменту и фотоплёнке. Они никогда
