Завещание барона Врангеля - Вениамин Кожаринов

— Есаул?! Откуда вы об этом узнали?

— Из Екатеринодара возвращается подполковник Васильев. Он сопровождал есаула из Петербурга. Мы встретились с ним в полиции, случайно.

Сообщение поручика озадачило Прозорова. Некоторое время он бесцельно ходил по комнате, потом схватил со стола бумагу с фамилиями докторов и бросил ее в печь.

— Вот так сюрприз! — наконец сказал полковник. — Это меняет мои планы… Вы нашли фельдшера Траубе?

— Да, господин полковник. Он подтвердил, что захоронил Маскова близ Орехова. Четвертого ноября прошедшего года.

— Ага, значит, сам Александр был свидетелем гибели лейтенанта! Тем не менее слухи о подмене тела царя умершим за две недели до него Масковым упорно ходят по России. Вы что-нибудь понимаете в этом, поручик?

— Обыкновенная ложь, господин полковник.

— Видимо, так. Кому-то выгодно, чтобы слухи о смерти императора были самые фантастические. Сплетники утверждают даже, что он вовсе не умирал… Махнул за границу! Какой вздор! Едемте в Ростов. Я начинаю сомневаться в побеге есаула.

Анцимирисов выглядел на этот раз совсем не тем героем, каким был в Петропавловской крепости. Он нервно покусывал и без того кровоточившие губы. Как только Анцимирисов остался наедине с Прозоровым, он выпалил:

— Я не убегал, господин полковник! Меня украли…

Внутренне Прозоров ликовал: его предчувствие было верным. Но внешне он держал себя абсолютно спокойно.

— Скажу вам сразу, сударь, в любом случае я не смогу повлиять на вашу дальнейшую участь. Кто-то здорово навредил вам. Государь не хочет более внимать вашим показаниям и распорядился предать вас строжайшему военному суду. Однако честным признанием о случившемся вы могли бы помочь мне.

Анцимирисов закрыл лицо руками.

— Они меня пытали и пугали убийством… Пришли два казака… Один из них как две капли воды был похож на того, что обычно водил меня на допрос к графу Строганову. Я доверился… Когда подали карету, я подумал, что едем в станицы… Но за воротами крепости мне набросили на голову мешок. Куда повезли — не знаю. Били… ни еды, ни питья — только спрашивали, спрашивали, спрашивали…

— О чем?

— Зачем я прибыл в Таганрог.

— И что вы им отвечали?

— А что я мог! Вы не посвятили меня в свои планы.

— Резонно. Вам знакомы голоса пытателей?

— Нет. Один из них говорил с акцентом…

Прозоров встрепенулся.

— Немец, француз, англичанин?

— Нет, это был не европеец.

— Стало быть, китаец! — съехидничал полковник.

— Мусульманин. Он поминал аллаха.

Прозоров был обескуражен.

— Вот те раз!.. Значит, мусульманин? — в голосе его слышалось разочарование. — Ладно, коли так. А как он разговаривал?

— Тихо. Вкрадчиво до тошноты, — есаул приложил руку к разбитым губам.

— Оно и видно, — Прозоров сочувственно покачал головой. — Вы, Яков Семенович, молчали, потому как знать не могли, зачем я прибыл сюда из Петербурга. Но кто-то об этом знал! И решил припугнуть. Не вас. Меня!

Состояние есаула было, очевидно, тяжелым, но, несмотря на это, полковник задал ему последний вопрос:

— Вспомните, есаул… Что еще интересовало этих людей?

Анцимирисов зажмурил глаза. Из уха в ухо голову пронзала колющая боль. Обрывки сцен, пережитых им в плену, никак не могли сложиться в целую картину. Ему вспомнились удары в лицо, почему-то сочетавшиеся с гулом далекого колокола. И — сплошная тьма в глазах…

Полковник было отчаялся получить ответ, как вдруг есаул заговорил.

— Они спрашивали, каким образом я выкрал сосуд… куда дел его потом…

— Вы признались?

— Нет, я потерял сознание.

Прозоров был удовлетворен.

— Надеюсь, ваш организм справится… Помнится, вы предрекали нашу встречу. Сегодня это пророчество сбылось. Я начинаю верить в дьявола. Да храни вас Бог, Анцимирисов!

Чуфут-Кале, 21 декабря 1826 г.

Который день кряду Прозорова не покидала тревога. Сомнений не было: невидимый противник преследует его по пятам. К тому же вскрылось важное обстоятельство. Лекарь, которого Анцимирисов ознакомил с содержимым серебряных сосудов, перед самым прибытием Прозорова и Годефруа в Таганрог найден в своей квартире мертвым. Исчез один из главных свидетелей таганрогской интриги.

Теперь в руках полковника была лишь косвенная информация. В полицейском участке Таганрога ему показали списки умерших с 1 по 21 ноября прошлого года. По преимуществу это были старики, скончавшиеся по вполне естественным причинам. Однако среди покойных нашелся один, содержавшийся перед смертью в городском карантине. Казак находился в расцвете лет и прибыл в Таганрог из Персии, где нелегально гостил у родственников. По всем признакам, он заразился там то ли холерой, то ли желтухой.

Оставив до возвращения в Петербург кое-какие вопросы, связанные с посмертными признаками этих болезней, Прозоров получил разрешение таганрогского исправника на эксгумацию трупа. Доверив это щекотливое дело главному медицинскому чиновнику Таганрогского карантина Лакиеру, полковник поспешил в Крым, взяв с озадаченного доктора письменное обязательство держать результаты эксгумации в тайне до востребования их лично Прозоровым.

Дувший с моря сильный ветер раскачивал карету, как утлую лодчонку. Поручик дремал, упираясь грудью об эфес сабли, и время от времени вскидывал голову от дорожных толчков. Полковник бодрствовал. Поглядев на часы, он окликнул поручика:

— Годефруа, проснитесь! Скоро будем на месте. Что ни говорите, а преодолеть четыреста верст за пять дней — недурно!

— Вы правы, господин полковник, — согласился поручик, стряхивая с себя дрему. — Но сколько несчастных животных мы загнали за это время!

— Иногда приходится жертвовать даже людьми, — с сожалением заметил полковник.

— Это ужасно! — Годефруа почему-то вспомнил Анцимирисова. — Не знаю, господин полковник, что хорошего может ждать нас в этой дыре?

— Видите ли, поручик, самые интересные события, как правило, происходят вовсе не там, где их ищут. Сказать по правде, я плохо знаю здешние края. Однако перед отъездом из столицы мне пришлось изрядно потрудиться… Теперь даже во сне мне видятся окрестности Бахчисарая и Симферополя.

— В таком случае, господин полковник, почему бы мне не задать вам урок? Интересно, где был императорский кортеж в последних числах прошлого октября?

Прозоров принял вызов.

— Это совсем не сложно, поручик. Берите начальные буквы маршрутных становищ и складывайте из них слово… Так легче запоминается. Например, «кадюп». Это значит, что с 31 октября до 1 ноября император побывал в Контунгане, Айбаре, Дюрмене, Южуне и Перекопе. А теперь поговорим о серьезном… Из Таганрога государь отбыл двадцатого октября 1825 года. Путешествие проходило превосходно! И вдруг — болезнь… Простуда, перешедшая в жестокую лихорадку. Так, по крайней мере, считает генерал Дибич. Но давайте, поручик, отмежуемся от официальной версии. Дибич утверждает, что до отбытия на юг император находился в отменном здравии. Затем, в течение сентября и почти всего октября, император ни на что не жаловался. Между прочим, 24 октября он перенес бурю с дождем, но ни чуточки не простудился. Будучи здоров, он замечает болезнь за другими. Например, в Крымском пехотном полку, смотр коего Александр Павлович произвел в Симферополе того же 24 числа. Император ездил верхом…

— Я помню этот день, господин полковник! — вступил в разговор поручик. — В ночь с 24 на 25 его величество вызвал меня к себе и вручил очередную почту в Петербург. Император работал до двух часов ночи, а утром, когда я запрягал лошадей, он как ни в чем не бывало отправился в Алупку.

— Верно, Годефруа! В тот день государь много ходил пешком, осматривая Никитский сад, а затем обедал в своем новом имении в Ореанде. Было чрезвычайно жарко, но он не чувствовал усталости…

Прозоров какое-то время молчал, оживляя в памяти страницы архивного документа.

— Да так оно и происходило! С 27 по 28 император в Балаклаве… Оттуда, верхом, он поехал осматривать Георгиевский монастырь. Был налегке — без бурки и шинели. День спустя его величество — в Севастополе. Там он посещает полковой лазарет, морское училище, присутствует на спуске нового корабля, завтракает прямо на берегу, катается по гавани на катере, поднимается на борт корвета… Госпиталь, лазареты, укрепления — все это он осмотрел в течение одного дня. И был отменно здоров! Но вот далее… Тут, поручик, случилось нечто неожиданное. Император пожаловался на слабость в желудке. Заметьте: не на жар и озноб, а на «слабость в желудке»! И произошло это 30 октября здесь, в Чуфут-Кале.

— Господин полковник, эта крепость населена но преимуществу караимами. А знаете, я встречал отпрысков этого племени в Литве! Говорят, виновником переселения был князь Витовт. Я не силен в истории, но сами караимы ни за что не признаются, что Витовт пленил их и частью вывез в Литву.