Омен. Дэмьен. - Жозеф Ховард

– Что ты с ним сделал? – взволнованно спросил он.

– Я не знаю, – ответил Дэмьен, не понимая, что произошло на самом деле. Может, он начинает сходить с ума, как и его отец?

– Меня пригласили играть в оркестре, – сообщил Марк.

Дэмьен улыбнулся, искренне радуясь, что предмет разговора наконец переменился.

– Отлично. – Дэмьен повеселел, мгновенно превратившись в прежнего раскованного и веселого мальчишку. Он захлопал ресницами и легонько ткнул Марка локтем. – Побежали на поле, я тебя сейчас обставлю!

И они помчались, хохоча и улюлюкая, расплескивая вокруг себя веселье и мальчишескую энергию.

Как и все обыкновенные дети.

Особняк Торнов готовился к зиме. Слуги вытрясали пыль из широких белоснежных покрывал и набрасывали их на мебель, отчего дом скоро превратился в некое подобие музея или усыпальницы.

Анна вышла из столовой и по широкой мраморной лестнице взбежала на второй этаж. Эта ежегодная домашняя рутина всегда угнетала ее, хотелось закончить все побыстрее.

Проходя мимо спальни, она заметила служанок, собирающих в комнатах грязное белье, и подошла к одной из девушек:

– Мисс Мэрион уже встала, Дженни?

Служанка отрицательно покачала головой:

– Мне кажется, она еще не проснулась, миссис Торн. Я стучала, стучала, но она не отвечает.

– Спасибо, – бросила Анна и заспешила в сторону спальни тетушки Мэрион. Подойдя к дверям, Анна настойчиво постучала.

Ни звука в ответ.

Она приложила ухо к дверям, но ничего не услышала.

– Тетя Мэрион, вы хотите опоздать на самолет?

И опять ни звука не донеслось из спальни.

Анна дернула ручку двери и вошла в спальню. Постель была пустой. Несмятые простыни и одеяло свидетельствовали о бессонной ночи тетушки. Анна бросилась в ванную и, не добежав до нее, обнаружила, наконец, тетушку Мэрион. Старушка, вытянувшись, лежала на коврике возле кровати.

Тело ее застыло в такой неестественной позе, что было ясно: Мэрион мертва. Старенькая Библия лежала здесь же, в нескольких дюймах от вытянутой руки.

Анна зажала рот рукой, чтобы не закричать, и зажмурила глаза, пытаясь отогнать от себя страшную реальность. И постыдный скандал накануне вечером, и глупые обвинения показались ей в один миг такими бессмысленными и жестокими.

Когда Анна вновь открыла глаза, взгляд ее упал на распахнутое окно. Утренний ветер колебал бледные кружевные занавески.

К югу от Чикаго территория приобретала вид плоской равнины, как в Канзасе. Здесь в основном находились сельскохозяйственные угодья. Новый завод, так приглянувшийся Бухеру, располагался именно в этой местности. Стеклянный стены завода простирались, казалось, в бесконечность – не здание, а прямо какая-то научная фантастика, – и все это на фоне пейзажа XIX века.

Фантомами из будущего казались и опускавшийся прямо на поле вертолет компании «Торн Индастриз», и небольшой электрокар, поджидавший их. Выглядел электрокар весьма занятно – нечто вроде супертележки для гольфа с вмонтированной внутрь радиосистемой и телевизором.

Управлял электрокаром Дэвид Пасариан, шеф отдела сельскохозяйственных исследований компании Торнов. Это был человек Бухера.

Пасариан был смуглым индейцем небольшого роста. Еще во времена своей юности он испытал на себе, что такое голод, и уж кому, как не ему, следовало заниматься сельским хозяйством. Отдел Пасариана выискивал все возможные способы накормить ту часть земного шара, которая, к великому негодованию индейца, называлась Третьим миром. Как не понять, возмущался он, что мир-то един, неделим, и либо все будут сыты, либо все будут голодать.

Пасариан вспомнил Бангладеш, где на улицах видел ребятишек, сбивавшихся, как дикие собаки, в стайки. Эти высохшие, сморщенные дети со вздутыми от голода животами готовы были убить за крошку хлеба. Сепаратизм, заложенный в самом словосочетании «Третий мир», бесил Пасариана так же, как и отношение к этим странам его начальника Поля Бухера.

Бухеру было ровным счетом наплевать и на детей, и на Третий мир, вместе взятых. Он не замечал вокруг себя ничего, кроме процентов с прибыли или иных голых и холодных цифр. Пасариан ненавидел холодный расчет своего начальника, но успокаивал себя мыслью, что расчет расчетом – Бог с ним в конце концов, – главное все же заключалось в том, чтобы накормить голодных.

Индеец согласился на уговоры Бухера встретить Торна. Пасариан сидел сейчас в этой не то тележке, не то напичканном всяким радиооборудованием контейнере.

Вертолет приземлился. Поздоровавшись, мужчины расселись в электрокаре и отправились в поле. Пасариан управлял тележкой, Торн сидел рядом, двое других находились сзади. Бухер с ходу начал высказывать свою позицию, подтвердив все опасения Ахертона.

– Билл здесь просто ошибается, – склонившись вперед, к самому уху Торна, прокричал Бухер. – В моем докладе подчеркивался неоспоримый факт, что главный интерес для «Торн Индастриз» представляет в текущий момент область энергетики и электроники. Я пытаюсь доказать, что, идя на поводу у дурацких предрассудков, мы игнорируем то, что происходит, например, на этом заводе. Сами-то мы при этом рискуем. Ведь наше приносящее доходы будущее, – Бухер набрал в легкие побольше воздуха, – наше будущее заключается только в одном: в голоде !

Ахертон даже фыркнул от негодования.

– Вот весь ты в этом, Поль, – возмутился он, тряхнув головой. – Это же бессердечно и…

– Правдоподобно! – закончил Бухер. – Нет, это не бессердечие. Это действительность.

Ахертон, наклонившись вперед, к Торну, громко и отчетливо произнес:

– К 1980 году нефть будет обходиться странам Среднего Востока в двадцать миллиардов долларов ежегодно. До процветания, мягко говоря, далековато, здесь не спасет и цена: 1 доллар за галлон. Мы взвалили на свои плечи ответственность за энергию и перед нацией, и перед всем миром, так давайте же тратить наше время и деньги на ее развитие, на совершенствование ее форм. Как насчет программ, которые мы уже начали разрабатывать в солнечной, ядерной и гравитационной энергетике? Что ж нам, все достижения, имеющиеся у нас в этих областях, списать на мусор? Что, все это зря делалось, зря время, что ли, тратилось?

– Кстати, о времени, Билл, – вмешался Бухер, взглянув на часы. – Пока ты тут взывал к нашим славным достижениям в области энергетики, восемь человек померли с голоду. Вообще каждые шесть тире восемь секунд один человек где-нибудь на земле обязательно отдает Богу душу. От голода. Стало быть, семь человек в минуту. За час – четыреста двадцать. Итого – десять тысяч за день.

Ахертон не скрывал своего презрения.