Рыцари креста - Том Харпер

— И ты тоже? — вырвалось у меня.

Это была непроизвольная реакция, и я сразу пожалел о своих словах, но, как ни странно, они заставили графа Раймунда почувствовать ко мне некоторое уважение. Вновь усевшись в кресло, он приказал слуге еще раз наполнить вином мою чашу. Когда он заговорил, его речь стала более сдержанной.

— Я — правитель тринадцати графств, герцог Нарбонский и маркиз Прованский. В своей стране я кесарь. Все, чего я хочу, это воздать должное Господу Богу. Разумеется, я с удовольствием оставил бы Антиохию для себя, но я поклялся вашему императору в том, что верну все принадлежавшие ему прежде земли. А разве может нарушить слово тот, кто несет на себе крест Господен?

— Боэмунд дал императору такую же клятву, — внезапно заговорил епископ, до тех пор молча наблюдавший за нами.

Раймунд фыркнул.

— Неужели ты ему веришь? Для Боэмунд а клятвы — всего лишь средство для осуществления его амбиций.

— За ним приглядывает Татикий, — сказал я. Этой репликой я вновь уронил себя в глазах Раймунда.

— И сколько же воинов находится под началом этого евнуха? Тысяча? Пятьсот?

— Три сотни, — признался я.

— Воинство Боэмунда вдесятеро больше! И это не единственные ваши противники. К ним готовы примкнуть уроженцы Фландрии, Нормандии и Лотарингии. Да что греха таить, мои провансальцы тоже не очень-то любят вашего императора!

Я кивнул, вспомнив о бесплодных скитаниях по лагерю провансальцев.

— Сможете ли вы остановить Боэмунда, если он объявит себя властителем города? — язвительно спросил Раймунд.

Адемар вновь вмешался в разговор:

— На ваше счастье, Деметрий, граф Сен-Жиль хранит верность императору.

Его бородатое лицо хранило серьезное выражение, однако даже в иноязычных словах я почувствовал юмористический оттенок, как будто он подтрунивал над Раймундом.

Граф нахмурился:

— Я храню верность императору, Папе Урбану и Богу, но мне ли отчитываться перед греческим наемником? Я позвал тебя, чтобы поговорить о Дрого. Ты уже выяснил — или, возможно, тебе милостиво сообщил об этом Боэмунд, — что одним из товарищей убитого был провансалец Рено Альбигоец?

— Да.

— Вероятно, тебе известно и то, что после убийства Дрого этого человека никто не видел?

Мне это было известно, но откуда, интересно знать, это стало известно графу?

— И какой же ты сделал из этого вывод, — ты, которого Боэмунд нанял благодаря твоей необыкновенной проницательности?

Я немного помолчал, чувствуя на себе тяжелый взгляд Раймунда. Даже в глазах Адемара вспыхнул огонек заинтересованности. Наконец я ответил:

— Рено кажется весьма вероятным подозреваемым.

— Если бы только удалось его найти, мы подвергли бы его пытке огнем. Ты знаешь, что прежде он служил мне?

— Я полагал, что он состоял на службе у Боэмунда.

— Лишь с недавнего времени. Рено потерял коня при Альбаре и какое-то время воевал в пешем строю. Со временем я нашел бы ему нового коня, но Боэмунд сделал это прежде меня. Тогда-то Рено и перешел в его войско. — Сен-Жиль одним глотком опорожнил свою чашу. — Знал бы ты, сколько он сманил от меня людей за зиму!

Я обдумал эту новость.

— Если бы убийцей оказался Рено, какую выгоду мог бы извлечь из этого Боэмунд?

— Ты что, совсем дурак? У меня всего один глаз, Аскиат, но, похоже, я вижу им куда лучше, чем ты! Если окажется, что норманна убил провансалец, пусть он и перешел в лагерь норманнов, Боэмунд не замедлит использовать это обстоятельство против меня. Нет, моя армия, конечно же, не взбунтуется, и священники не отлучат меня от церкви, но на совете мой голос больше не будет звучать столь же весомо, как прежде. Боэмунд заинтересован в ослаблении моих позиций — именно в этом и состоит его цель. — Раймунд ткнул в мою сторону пальцем, унизанным перстнями. — Ты же, грек, всего лишь пешка в его игре.

Я взглянул на Адемара, однако тот опустил голову и погрузился в молитву.

7

В тот вечер Татикий был в дурном настроении и целый час диктовал мне очередное послание императору. Я записывал его слова, моля Бога о том, чтобы содержание письма не стало известно франкам. В свою палатку, где меня ждала более чем скромная трапеза, я, холодный и голодный, смог вернуться только ночью. Кроме Анны и Сигурда возле свечки сидело несколько варягов. Верх палатки тонул во мраке.

— Добро пожаловать в мое полевое жилище, — грустно произнес командир варягов. — Ну как, нашел убийцу норманна?

Я опустился наземь и взял поданную мне Анной деревянную миску. Похлебка давно остыла, и по ее поверхности плавало несколько невесть откуда взявшихся островков жира.

— Один из его соседей по палатке отсутствует вот уже два дня. Даже тебе, Сигурд, это должно показаться подозрительным.

Сигурд замахнулся на меня своим кривым ножом, однако не успел он достойно ответить на мою колкость, как заговорила Анна:

— Если один норманн убил другого, то у тебя нет причин продолжать расследование. Боэмунд должен удовлетвориться таким результатом. Кстати, он тебе заплатил?

Увы, после разговора с графом Раймундом я уже и не знал, какой результат может удовлетворить Боэмунда.

— Этот воин был не норманном, а провансальцем, совсем недавно перешедшим на службу к Боэмунду.

— Ха! — выдохнул Сигурд, слизывая с блеснувшего ножа крошки хлеба.

Я поискал глазами хлеб, который он резал, но так ничего и не увидел.

— Нисколько не сомневаюсь, — продолжал Сигурд, — что Боэмунд с его хитрым норманнским умом обратит это себе на пользу. Он нанимал тебя вовсе не для того, чтобы доказать, что норманны — необузданные дикари, готовые поубивать друг друга. Это понятно. Он хочет, чтобы ты, Деметрий, нашел ответ, и, по-моему, он уже знает, к какому выводу ты придешь.

— Ну и что? — вновь вмешалась в разговор Анна. Несмотря на то что в палатке присутствовали посторонние мужчины, она сняла паллу с головы и ходила перед ними простоволосой. Ее черные волосы мерцали в свете свечи, а лицо застыло от гнева. — Какая разница, кто убил того человека: норманн, провансалец, турок или даже нубиец? Нетерпение и амбиции Боэмунда, Раймунда и прочих правителей каждый день уносят куда больше жизней!

— Это война, а на войне люди гибнут, — возразил Сигурд.

— Разумеется. Но это не должно происходить из-за того, что сначала мы обжирались, а теперь вынуждены страдать от голода. Скажи мне, где находились все эти военачальники пять месяцев назад, когда нашей главной опасностью было обжорство? Когда окрестные сады были срублены на дрова?

Анна обвела нас взглядом, однако мы и не думали с нею спорить. Мы не стали бы защищать франков, темболее что слова ее отражали истинное положение дел. В начале осады Антиохии здесь было изобилие фруктов: деревья ломились от яблок и груш, виноградные гроздья источали сладкий сок, деревенские погреба и амбары не вмещали только что собранный урожай. Однако не прошло и двух месяцев, как цветущая земля превратилась в выжженную пустыню. Весь скот, который прежде пасся на здешних полях, был забит, а запасенное на зиму сено пошло на корм нашим лошадям. В разоренных амбарах не осталось ни единого зернышка, виноградная лоза сгорела в лагерных кострах. Мы бездумно уничтожили эту землю, не заботясь о будущем, и пустая похлебка в моей миске стала платой за наше преступление.

— Дело тут даже не в стратегии, — продолжала Анна. — Планов взятия Антиохии не существовало ни тогда, ни теперь.

— Довольно! — воскликнул я, вскинув руки в шутливом жесте. — Татикий в течение целого часа плакался мне о том же.

— Видимо, они надеялись на Божью помощь, — вставил Сигурд. — Складывается впечатление, что они заранее знают Его святую волю.

Мне вспомнилось нагое тело Дрого и огромный крест, что был вырезан на его спине. Сколько подобных крестов несли на своих спинах рыцари и паломники!

— И все-таки мы не можем отказать им в благочестии, — заметил я.

Сигурд с такой силой хватил ножом по камню, что высек целый сноп искр.

— Когда норманнский бастард отправился завоевывать Англию, он взял с собой подаренное Римским Папой знамя с изображением креста и мощи двух святых. Если бы ты видел, что сделали норманны с моей страной во имя своей церкви, ты бы перестал называть их благочестивыми!

— А самый набожный из них — этот маленький отшельник, Петр Пустынник, — добавила Анна. — Человек, который ведет на верную гибель десять тысяч паломников, пообещав им, что они будут неуязвимы для вражеских стрел и мечей. Вот как эти люди понимают благочестие. Они забывают о том, что разум и воля — такие же божественные дары, как и вера. Господь стучится в дверь, но отворять ее мы должны собственными руками.

Порой мне казалось, что постоянное созерцание людских страданий отвлекает Анну от духовной жизни, однако она неизменно выходила победителем в подобных спорах.