Этюды к портретам - Виктор Ардов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
АННА АХМАТОВА
Отлично понимаю, что воспоминаний об Анне Андреевне Ахматовой будет много, ибо она прожила долгую жизнь и имела многочисленных друзей, поклонников ее удивительного дарования. Кому же не захочется записать то, что связано с этой выдающейся женщиной?.. И тем не менее полагаю в какой-то мере моим долгом сохранить подробности нашего знакомства, приятельства, дружбы, которые продолжались более тридцати лет.
Анна Андреевна прожила в нашем, с моею женою Н. А. Ольшевской, доме с 1934-го по 1966 год, наверное не меньше, чем у себя в Ленинграде. Говорю это с гордостью, ибо мы знали с самого начала, какому человеку оказываем гостеприимство, и были счастливы, что эта наша скромная, но беззаветная — прошу простить меня, если это покажется кому-нибудь нескромным, — дружба принимаема была тоже ото всей души.
Анна Андреевна часто читала те из моих сочинений, которые я осмеливался ей вручить для сего. И можете поверить: далеко не все, что выходило из-под моего пера, я считал достойным ее глаза. Но вот воспоминания мои, относящиеся к некоторым скончавшимся друзьям, я ей показывал. Началось это с моих записок об Ильфе и Петрове. Анна Андреевна крайне благожелательно отнеслась к этим листам. Затем были и другие менее значительные мои работы того же плана. И однажды Анна Андреевна сказала мне:
— Напишите обо мне воспоминания. Мне нравится, как вы это делаете.
Заметьте: это было сказано в начале пятидесятых годов — не меньше чем за десять лет до кончины поэтессы. А вообще должен отметить, что Ахматова всегда придавала значение тому, каков будет ее облик в истории литературы и мемуарах. Она ничего не фальсифицировала, ничего не «подчищала» (как это делают многие наши современники и современницы), но не желала оставлять ни «белых пятен» отсутствия сведений, ни «темных пятен» клеветы.
Итак, откуда возникла наша дружба, которая до конца дней Анны Андреевны поражала многих: уж больно несхожи наши литературные пути, наши характеры и т. д. и т. п.
В 33-м году я получил маленькую квартиру в новопо- строенном доме писателей в Нащокинском переулке близ Кропоткинской площади (прежнее название — Пречистенские ворота). И в одном подъезде со мною поселился старый друг и соратник Анны Андреевны еще по «Цеху поэтов» Осип Эмильевич Мандельштам. Между нами возникли добрососедские отношения.
Помнится, Анна Андреевна даже навестила нас вместе с Мандельштамом. Но никакой дружбы из этого, разумеется, не возникло, да и не могло возникнуть.
Наше семейство было для нее «никаким». Поэтому и вела себя Анна Андреевна при первых встречах обычно — то есть с горделивой вежливостью. Да мы и сами ее побаивались, как очень многие люди до самой ее смерти… Сын
Анны Андреевны, Лев Николаевич Гумилев, — в те годы студент-историк — говаривал, если хотел добиться ее расположения к кому-нибудь:
— Мама, не королевься, пожалуйста!
А она воистину была королевой — даже когда оставляла этот строй чопорной замкнутости. И впоследствии она сама себя именовала — «королева-бродяга». («Бродяга» — относилось к вечной неустроенности и неумению организовать быт.) Жила в те годы Анна Андреевна бедно. Но от этого только еще больше «королевилась».
А тут в самом конце 33-го вместе с матерью приехал в Москву и Лева Гумилев. В квартирке Мандельштама ему решительно не было места на ночь. Мы с женой узнали о том и предложили Леве переночевать у нас… и не только переночевать, а прожить все его пребывание в столице. Наша квартирка была тоже невелика. Но свободное место в семиметровой комнате, которая носила высокое наименование моего кабинета, нашлось. Лева пожил у нас и доложил матери, что Ардовы — симпатичные люди. Анна Андреевна пришла к нам на обед вместе с сыном… Впоследствии Лева сообщил нам, что он в тот раз просил свою родительницу «не королевиться», что Анна Андреевна и сделала. И вот с этого обеда и пошла наша дружба: Анна Андреевна согласилась с мнением сына о нас. А мы — естественно! — были сразу же очарованы и покорены совсем другою Ахматовой, которую мало кто знал в те времена.
Сперва завелся такой порядок: приезжая к Мандельштамам, Анна Андреевна непременно встречалась с нами. А вскоре, как известно, Осип Эмильевич переехал в Воронеж, и Анна Андреевна стала останавливаться у нас, спала на той же узенькой коечке, на которой доводилось ночевать и ее сыну.
Особенно подружилась Ахматова с Ниной Антоновной. Это обоюдное чувство росло и крепло во все 33 года их знакомства.
Анна Андреевна доверяла моей жене решительно все: и новые, часто еще не завершенные стихи, и мысли свои, и впечатления, и воспоминания — такие, какими не делилась ни с кем. Тому есть, так сказать, документальное подтверждение. За четыре дня до смерти Анна Андреевна преподнесла моей жене экземпляр «Бега времени» с надписью:
«Моей Нине, которая все
обо мне знает,
с любовью
Ахматова
1 марта
1966
Москва»
Со своей стороны Нина Антоновна была бесконечно предана Ахматовой. Анна Андреевна всегда знала: есть в Москве человек, который всегда и все сделает для нее. А жилось поэтессе, даже в короткие «лучшие периоды», не так уж сладко. Что же говорить о «худших»…
Ну вот и стала «королева» добрым членом нашей скромной семьи. Когда наши отношения сделались совсем простыми, я позволил себе называть Анну Андреевну «тещей» гонорис кауза». Больше всех над этим смеялась сама Ахматова.
Уже в 65-м году, по возвращении Анны Андреевны из Оксфорда с дипломом почетного доктора я напомнил:
— Но ведь я-то задолго до англичан присвоил вам титул «гонорис кауза»!
И Анна Андреевна, которая по нашей просьбе надела серебристо-серую мантию с красной оторочкой и черную шапочку с высокой тулией, кивнула головою, подтверждая мою правоту…
Ей вообще было свойственно это неспешное движение головы вниз при закрытых глазах — в случае, если она согласна с кем-то или с чем-то…
(Может быть, кого-нибудь покоробит моя шутка. Но я и впредь намерен рассказывать все те остроты и смешные случаи, которые так или иначе связаны с Ахматовой. Для меня свойственные ей высокое чувство юмора и смешливость неразрывны с огромным богатством ее духа. Ахматова не переносила цинизма и пошлости, но и сама придумывала превосходные юмористические изречения, ценила юмор во всех окружающих.)
В нашем литературоведении долго бытовало мнение, согласно которому Ахматова считалась каким-то чуть ли не обломком царизма. Эта нелепая точка зрения часто обыгрывалась в наших домашних шутках, и я часто «упрекал» Анну Андреевну за эксцессы старого режима. Как-то я ей сказал:
— Я вам все прощаю, но Бирона и Распутина — никогда!
Надо было видеть, как рассмеялась Ахматова…
Какая же была Анна Андреевна, когда появилась у нас в 1933 году?
Уже сказано здесь про оградительную ее надменность. Ее неповторимый профиль, напоминавший Данте, очень был уместен для того, чтобы «королевиться». Была она тогда худая и гибкая. Одевалась своеобразно — по моде десятых годов. Любила шали и большие платки.
Фотографии того времени сохранили нам ее облик.
(В сороковых и пятидесятых годах гардеробом Анны Андреевны стала заведовать Нина Антоновна. Своеобразный стиль одежды был в какой-то мере сохранен. Ахматова носила просторные платья темных тонов. Дома появлялась в настоящих японских кимоно черного, темно-красного или темно-стального цвета. А под кимоно шились, как мы это называли, «подрясники» из шелка той же гаммы, но посветлее. Кроме Анны Андреевны, никто так не одевался, но ей очень шел этот несуетливый покрой и глубокие цвета, тяжелая фактура тканей…)
Сама Анна Андреевна рассказывала, что в детстве и юности отличалась удивительной гибкостью и способностью к акробатике. Рост у нее был большой. Но она говорила, что ее отец был таким гигантом, что, и встав на цыпочки, она не могла поцеловать его в лицо.
Когда она девочкой-подростком жила в Крыму, то, по собственному выражению, «плавала, как рыба». Однажды она поехала с какими-то знакомыми на лодке. Когда они были уже весьма далеко от берега, вдруг вспыхнула ссора, она прыгнула в воду и спокойно доплыла до суши. Она вспоминала, что, когда после многих лет ей довелось вернуться в Крым, ей рассказывали чуть ли не легенды про девочку, которая плавала с необыкновенным бесстрашием. Имя пловчихи уже забылось, но Анна Андреевна легко узнала самое себя в этих рассказах…
Как-то я спросил Ахматову: как она относится к карикатурам и эпиграммам на нее?
Анна Андреевна пожала плечами и ответила совершенно спокойно — видно было, что это для нее решенный вопрос:
— Что же, это часть славы.
Тема карикатур вызывает в моей памяти следующий эпизод. Из разговора с Ахматовой я выяснил, что она имеет множество возражений против некоторых сочинений Льва Толстого. И тогда я нарисовал нижеследующий шарж: Ахматова кидается на Толстого, норовя вцепиться ногтями в его бороду…
