Лабиринт Осириса - Пол Сассман

– Потрясены, – повторил армянин, когда он исчез. – В шестьдесят седьмом, во время войны, когда на нашу территорию упал снаряд, погибли люди, но это… Для любого из нашей общины собор – святое место. Центр мироздания. Это, – он приложил руку к сердцу, – это как будто случилось в нашем собственном доме. Даже хуже. Ужасно.

Несмотря на суровые, немного скорбные черты лица, Георгий обычно был беззаботным малым. Бен-Рой никогда не видел его таким.

– В этой области я мало что смыслю, – сказал он. – Ортодоксальные евреи, арабы – с ними я набрался определенного опыта. А с армянской общиной никаких дел не вел. Кроме того случая пару лет назад.

Владелец таверны удивленно на него посмотрел.

– Семинаристы, – напомнил ему Бен-Рой.

– Ах да. – Георгий снова затянулся. – Это был не лучший час для израильской полиции.

Именно так выразился и архиепископ Петросян. Видимо, фраза стала расхожей, подумал Бен-Рой. И в армянской общине ее всегда произносят, когда вспоминают о том деле. Не без оснований, надо сказать, хотя, если судить по справедливости, вина лежит скорее на политиках, чем на полиции. Впрочем, как обычно. Не вмешивались бы политики, все, вероятно, шло бы намного лучше.

А случилось тогда вот что: два семинариста из Армении сцепились с группой подростков-хареди из Еврейского квартала. Месяцами юные хареди плевались в армянских священников и учащихся, и семинаристы решили им отплатить. В разумном мире дело бы ограничилось нагоняем, пинком под зад, и на этом бы закончилось. Но Старый город – отнюдь не разумный мир. Одному из хареди разбили нос. Фруммеры – приверженцы ортодоксальной веры, – по обыкновению, потребовали крови, и министерство внутренних дел, как это обычно случается, уступило. Результат: семинаристов арестовали, а затем выдворили из страны. Нелепая, чрезмерно жесткая реакция, за которой предсказуемо последовало недовольство товарищей тех семинаристов, и в немалой степени потому, что подростков-хареди никак не наказали.

Дело поручили Бауму, что с самого начала гарантировало провал. Бен-Рой играл в нем незначительную роль – допрашивал несколько человек на начальном этапе, – но по ассоциации чувствовал себя тоже замазанным. Стена, поселения и многое другое в этой стране, где планы вынашиваются в кабинетах, синагогах, мечетях и церквах, делают работу полиции подчас чертовски трудной. Да что там говорить – почти всегда.

– Кофе.

В окне кухни появилась пожилая женщина, в руках она держала чашечки на блюдцах. Георгий принял у нее чашки и поставил на стол. Положил себе пакетик сахара. Бен-Рой положил в свою чашку два.

– Так вот, как я уже сказал, мне мало приходилось иметь дел с армянской общиной. – Полицейский пригубил кофе. – Ты наверняка слышал, что ее… – Он сделал жест, изображая, будто затягивает у себя на шее удавку. – Возможно, это сделал спятивший маньяк, но надо учесть все варианты.

Асланян промолчал, только помешивал кофе и попыхивал сигаретой.

– Ты не слышал… как бы получше выразиться… чтобы внутри общины существовала вражда? Или шли разборки?

Ответа не последовало.

– Что-то вроде вендетты, – настаивал Бен-Рой. – Трения между священниками и прихожанами собора? Неприязнь, обиды. Все, что выходит за рамки обычного. – Он задавал вопросы, стараясь найти какую-нибудь зацепку. – Все, что угодно, что могло бы навести нас на след.

Георгий поднял чашку, сделал глоток и затушил сигарету в темной лужице на блюдце.

– Вот что я тебе скажу, Арие, – начал он. – У нас, как в любой общине, есть свои заморочки – свои негодяи, свои смутьяны. Наши священники ругаются со священниками греческого патриархата, этот не любит того, тот надул третьего. Всякое бывает, мы же люди. Но говорю определенно, – он поднял на полицейского глаза, – ни один армянин не поступит так с другим армянином. И уж тем более в соборе. Мы – семья. Мы заботимся друг о друге, защищаем друг друга. Такого просто не могло произойти. Кто бы ни совершил преступление, Арие, даю гарантию, это не армянин. Точно.

Георгий повернулся и сказал несколько слов матери, та ему что-то ответила и высунулась в окно.

– Не армянин. Это сделал не армянин.

И прежде чем вернуться к плите, сердито прищурилась на Бен-Роя, желая убедиться, что тот все понял.

Полицейский допил кофе.

– По крайней мере это сужает круг расследования.

Послышался гам голосов, и по лестнице, топоча, спустились с десяток человек – пожилые туристы, судя по путеводителям, американцы или англичане. Асланян рассадил их за столиками и подал меню. Из ресторанных колонок полилась негромкая музыка, хотя Бен-Рой не заметил, кто включил систему.

– А не ходят слухи, кто такая убитая? – спросил он, когда Георгий вернулся. – Может, что-то поговаривают?

Асланян покачал головой:

– Не армянка, это точно. Во всяком случае, если и армянка, то не из Иерусалима. Здесь все друг друга знают.

– Значит, возможно, из других мест?

Георгий пожал плечами:

– Не исключено. – Он вытряхнул из пачки новую сигарету, сунул в рот, но передумал закуривать и положил на стол. – Тебе надо поговорить с архиепископом Петросяном. В нашей общине он знает всех и все. Не только в Иерусалиме, во всем Израиле.

– Я его уже видел, – отозвался Бен-Рой. – В соборе. Он сказал, что ничего не знает.

– Это и есть ответ. Петросян знает больше, чем патриарх и все другие архиепископы, вместе взятые. В нашем мире не происходит ничего, чего бы он не знал. – Асланян оглянулся, словно желая убедиться, что их никто не подслушивает, затем подался вперед. – Мы зовем его осьминогом. У него повсюду щупальца. Если он не может тебе помочь… – Он воздел руки вверх, заменяя этим жестом недоговоренное «никто не сможет».

В другом конце ресторана один из туристов окликнул: «Хэллоу!» – и помахал меню, давая понять, что они готовы сделать заказ.

– Извини, Арие, мне надо ими заняться.

– Нет проблем. Мне тоже пора возвращаться в участок.

Бен-Рой достал было бумажник, но Георгий заставил положить его обратно в карман.

– За счет заведения.

– Дашь мне знать, если что-нибудь услышишь?

– Конечно. Передавай привет Саре. Скажи, мы все надеемся, что у нее все будет в порядке с… – Армянин похлопал себя по животу и пошел принимать заказ. А Бен-Рой направился к лестнице на улицу, испытывая легкое разочарование из-за того, что не смог выудить больше информации, и гораздо более сильное чувство вины из-за того, что о Саре и ребенке больше думают другие, чем он. Его ребенок еще не родился, а он уже чувствовал себя самым дерьмовым на свете отцом.

Перед входом на территорию собора Святого Иакова, примерно на середине, улица Армянской патриархии ныряет в тоннель. В стене над тоннелем есть арочное окно, тусклое, зарешеченное, скрытое узором сухих побегов лианы. С этого наблюдательного пункта его преосвященство архиепископ Армен Петросян видел, как Бен-Рой входил в «Армянскую таверну». Он все еще смотрел в окно, когда детектив вышел из таверны и повернул к полицейскому участку Давида.

Поглаживая бороду, архиепископ следил, как высокая, угловатая фигура удаляется по улице и исчезает за поворотом на улицу Омар ибн аль-Хаттаба. Только после этого Петросян оставил свой наблюдательный пункт и пошел к главному входу в собор. Проходя мимо застекленной конторки, он кивнул мужчинам в матерчатых кепках и дал знак одному из них следовать за ним. Они отошли на несколько метров по сводчатому проходу и остановились у обтянутой зеленым сукном доски объявлений, где их не могли слышать ни из сторожки, ни снаружи от ворот, где дежурили пятеро израильских полицейских. Архиепископ оглянулся и что-то прошептал на ухо человеку в кепке. Тот кивнул, оправил кожаную куртку и вышел в ворота на улицу.

– Господи, спаси нас и помилуй, – пробормотал архиепископ, поднимая руку и целуя аметистовое кольцо на пальце. – И прости меня, Великий Боже.

Аравийская пустыня, Египет

Деревня Бир-Хашфа находилась в семи километрах к западу от фермы семьи Аттиа, ближе к Нильской долине, и стояла на перекрестке двух грунтовых дорог. Одна из них вела с востока на запад, от гор к реке, другая, та, что пошире, – с севера на юг, параллельно Нилу, и связывала автострады Двадцать девять и Двести двенадцать. Когда деревня была уже близко, Халифа проверил мобильный телефон и попросил Сарию остановиться.

– У меня был вызов, – сказал он. – Надо позвонить Зенаб. А то другого времени не будет.

Он вылез из машины и, хрустя подошвами по гравию, отошел на десять метров, остановившись у ржавой бензиновой бочки. Набрал номер и, ожидая, пока жена ответит, нагнулся, поднял пару пустых банок из-под кока-колы и поставил на бочку. Сидевший в машине Сария улыбнулся: это поистине в характере его босса – хочет, чтобы во всем был порядок, старается навести чистоту везде, даже в пустыне. Поэтому он такой хороший детектив. Лучший. Лучший даже после всего, что случилось.