Доживем до понедельника. Ключ без права передачи - Георгий Исидорович Полонский

— А книга, Яков Давыдыч? — засмеялся Мельников. — Раньше я хочу видеть книгу…

— Нет. — Он глазами показал; не та обстановка, чтобы демонстрировать такой товар. — Нет. Я лучше знаю, что я говорю. Сорок шесть семьдесят в кассу — и не будем один другого нервировать, я же весь день на ногах!

Илья Семенович переглянулся с Наташей. Стало понятно: о безусловной ценности идет речь, придется верить на слово… Вот только найдется ли у него эта сумма? Наташа успокоительно помахала своим портмоне и заняла очередь в кассу, а Мельникова этот букинист придержал:

— Минуточку! Это ваша жена?

— Нет, что вы…

— Еще нет или совсем нет? Я извиняюсь за мои вопросы, но такие девушки теперь — не на каждом углу…

— Факт, — охотно согласился Мельников и боком ретировался к кассе. — Значит, сорок шесть семьдесят?

…Потом он, счастливый, прижимал завернутую книгу к себе и тряс руку Якова Давыдовича (тот объявил, наконец, шепотом заговорщика, что это — эккермановские «Разговоры с Гёте»! «Academia», 1934 год!).

— Мне ее один писатель заказывал… большая шишка, между прочим. Но расхотелось звонить ему… Последний его роман — я не сужу, кто я такой, чтобы судить? Но, клянусь вам, приличные люди не позволяют себе такую туфту! Или — они уже неприличные… Я подумал: «Нет, Яша, ни Эккерман, ни тем более Гёте уходить в такие руки не хотят…» А тут — вы как раз, и — с такой девушкой. Она изумительно похожа на мою дочь! Всего хорошего вам, — обратился он к ней напрямик. — Заходите с товарищем Мельниковым…

Распрощались.

Но, чудной старик, он не дал им уйти просто так.

— Минуточку! Меня тут не будет с первого ноября. Но мы все утрясем: с понедельника будет Зиночка, это мой кадр, неплохо обученный; если я смогу ей вас показать, — она уже будет знать ваше лицо и оставлять что-то хорошее, что вас интересует…

— Спасибо. А вы, значит, на пенсию?

— Я — в больницу, дорогой. Вы что хотели? — обратился он к военному с чеком.

— Вон, желтенькую. «Бумеранг не возвращается».

— Ради бога. Вы хотите убить время? Вы его убьете. Завернуть?

— У вас что-нибудь серьезное, Яков Давыдович? — спросил Мельников, снова поймав его беспокойный птичий взгляд.

— Слушайте, семьдесят один год — это хороший отрезок времени? Да? Я тоже так думаю. — Он сердито отложил это число на счетах. — И довольно! — замахал он руками, не допуская возражений, и полез на стремянку доставать для одной дамы «Семью Тибо». Там, наверху, он оглянулся — еще раз посмотреть на Наташу:

— Ах! Чтобы такое сходство…

* * *

Ребята начали расходиться, но груз нерешенного, недосказанного словно не пускал домой, и они тащились по коридору медленно, неохотно отдирая от пола подошвы…

— Ге-ен! — позвал Костя Генку, который пошел не со всеми, а к лестнице другого крыла. — Гена-цвале!

Генка остановился. Рита и Костя подошли к нему.

— Ну чего ты так переживаешь? — спросила его Рита, ласково, как ему показалось.

— Не стоит, Ген, — поддержал ее Костя. — Теорию выеденного яйца не знаешь? Через нее и смотри на все, помогает.

— Попробую. — Генка хотел идти дальше, но Костя попридержал его:

— Слушай, пошли все ко мне. Я магнитофончик кончаю — поможешь монтировать. А?

— Не хочется.

— Накормлю! И найдется бутылка сухого. Думай.

— Нет, я домой.

— А я знаю, чего тебе хочется, — прищурился Костя.

— Ну?

— Чтоб я сейчас отчалил, а Ритка осталась с тобой. Угадал? — И, поняв по отвердению Генкиных скул, что угадал, Костя засмеялся, довольный. — Так это можно, мы люди не жадные, — правда, Рит?

Он испытующе глядел по очереди — то в Риткины, веселые и зеленые, то в темные недружелюбные Генкины глаза. На Риту напал приступ хохота — она так и заливалась:

— Генка, соглашайся, а то он раздумает!..

— Только, конечно, одно условие: в подъезды не заходить и грабки не распускать. Идет? Погуляете, поговорите… А можете — в кино. Ну чего молчишь?

Генка стоял, кривил губы и наконец выдавил нелепый ответ:

— А у меня денег нет.

— И не надо, зачем? — удивилась Рита. — У меня трешка с мелочью.

— Нет. Я ему должен… за прокат. Сколько ты берешь в час, Костя? — медленно, зло и тихо проговорил Генка.

Рита задохнулась:

— Ну, знаешь! — и хлестанула его по лицу. — Сволочь! Псих… Не подходи лучше!

— Да-а… — протянул Костя Батищев ошеломленно. — За такие шутки это еще мало… В другой раз так клюв начистят… Лечиться тебе надо, Шестопал! У тебя, как у всех коротышек, больное самолюбие!

Слезы у Риты не брызнули, но покраснели лоб и нос, она дунула вверх, прогоняя светлую свою прядь, — и зацокала каблучками вниз по лестнице.

Генка, привалившись к стене, глядел в потолок.

— Ты, Геночка, удара держать не можешь. Так учись проигрывать — чтоб лица хотя бы не терять… А то ведь противно!

С брезгливой досадой Костя пнул ногой Генкин портфель, стоящий на полу. И припустился догонять Риту.

…Когда Генка шел не спеша в сторону спортзала, он обнаружил, что и Косте влетело теперь: Рита уединилась там, в пустом неосвещенном зале, ее «телохранитель» пытался ее оттуда извлечь, рвал на себя дверь… Дверь-то поддалась, а Рита — нет:

— И ты хочешь по морде? Могу и тебе! — крикнула она в нешуточном гневе. И дверью перед его носом — хлоп!

Издали Костя поглядел на Генку, плюнул и ушел.

…Выключатель спортзала был снаружи. Генка после некоторого колебания зажег для Риты свет. Она выглянула и погасила — из принципа. Он зажег опять. Она опять погасила.

Настроение по обе стороны двери было одинаково невеселое. Рита придвинула к двери «козла», села на него для прочности, в полумраке напевая: «Я ехала домой… Я думала о вас… Печальна мысль моя и путалась, и рвалась…»

А потом она услышала вдруг стихи!

…От книги странствий я не ждал обмана,

Я верил, что в какой-нибудь главе

Он выступит навстречу из тумана,

Твой берег в невесомой синеве… —

читал ей с той стороны Генкин голос.

Но есть ошибка в курсе корабля!

С недавних пор я это ясно вижу:

Стремительно вращается Земля,

А мы с тобой не делаемся ближе…

Молчание.

— Еще… — сказала Рита тихо, но повелительно.

* * *

А Наташа и Мельников снова шли — уже среди вечерней толпы, на фоне освещенных витрин… Для большинства уже началась нерабочая суббота. А эти двое вели себя так, будто и у