Генералиссимус. Книга 2. - Владимир Карпов

Неотложные заботы

В боевых действиях на подступах к Сталинграду Сталин особенно отмечал активность и даже наглость танковых частей гитлеровцев: и здесь и в прежних боях они решительно пробивались вперед и вели за собой пехоту. Сравнивая их действия с тактикой своих танкистов, Верховный приходил к выводу, что они не используют свои возможности, а командиры общевойсковых соединений не используют опыт противника, не научились действовать так же напористо. Сталин не раз возвращался к подобным размышлениям и наконец пришел к решению – коренным образом изменить тактику танковых войск, для чего принял меры по переподготовке командного состава, да и самих танковых подразделений. 3 сентября 1942 года, в разгар боев на подступах к Сталинграду, Верховный дал указания заместителю начальника Главного автобронетанкового управления генералу Н. И. Бирюкову: создать для обучения и тренировки танкистов два лагеря – один в районе Саратова, второй – в районе Костерово и Ногинска. Установить строгий там режим и порядок, учить современной танковой тактике. В июле Сталин дал указание сформировать сорок танковых бригад и распорядился о распределении двадцати пяти уже сформированных. Две горьковские, две московские и восемь саратовских бригад подтянуть к Москве (все еще опасался удара на столицу), создать под Москвой учебный лагерь и слаживать эти бригады. Восемь бригад оставить в Саратове, доукомплектовать и учить их. В бригаде иметь 45 танков, из них 5—7 КВ. Считать эти бригады его резервом. На сентябрь месяц программа – сформировать еще 27 танковых бригад. Сталин знал, что к середине года танковые заводы дадут до четырех тысяч машин нового образца и более двух тысяч старого. О том, что Сталин уделял очень много внимания танковым войскам и к каким он приходил выводам, свидетельствует его беседа с генералом Катуковым, в те дни одним из самых опытных и умелых танковых командиров. Сталин пригласил его 17 сентября на свою дачу в Кунцево, чтобы в спокойной обстановке разобраться и прийти к кардинальным решениям по поводу использования танковых войск. Генерал Катуков так рассказывает об этой встрече в своих мемуарах «На острие главного удара»: «Возможно, нынешнему читателю не понятно это волнение. Но тогда для нас, фронтовиков, имя Сталина было окружено безграничным уважением. С этим именем связывалось все самое священное – Родина, вера в победу, вера в мудрость и стойкость нашего народа, в партию. Поскребышев ввел меня в комнату, то ли приемную, то ли столовую, и на минуту-другую оставил одного. Я было приготовился доложить Верховному по всей форме, по-военному, но неожиданно открылась боковая дверь, и я услышал голос Сталина: – Здравствуйте, товарищ Катуков! Заходите ко мне. Я только и успел сказать: – Здравствуйте, товарищ Сталин. – А подготовленный в мыслях доклад из головы вылетел. Вслед за Сталиным я прошел в его кабинет. Пожав мне руку, Верховный предложил: – Садитесь и курите. На меня не смотрите, я сидеть не люблю. Тут же достал из кармана коробку папирос „Герцеговина Флор“. Вынул из нес две штуки, отломил от них табак и, высыпав его в трубку, закурил. – Что же не закуриваете? – спросил он меня, прохаживаясь по комнате. То ли от волнения, то ли еще почему, но курить не хотелось. А Сталин, выпустив облако дыма, продолжал: – Курить не хотите, тогда рассказывайте по порядку, как у вас, у вашего корпуса дела на фронте? Как воюет мотопехота и как наши танки? Как можно короче я рассказал о последних боевых событиях на Брянском фронте, о действиях наших танкистов и пехотинцев. А Сталин, вышагивая по кабинету, задает мне еще вопрос: – Как считаете, хороши наши танки или нет? Говорите прямо, без обиняков. Отвечаю, что танки Т-34 полностью оправдали себя в боях и что мы возлагаем на них большие надежды. А вот тяжелые танки KB и боевые машины Т-60 и Т-70 в войсках не любят. Сталин на минуту остановился, вопросительно изогнув бровь: – По какой причине? – KB, товарищ Сталин, очень тяжелы, неповоротливы, а значит, и неманевренны. Препятствия они преодолевают с трудом. А вот тридцатьчетверке все нипочем. К тому же KB ломают мосты и вообще приносят много лишних хлопот. А на вооружении у KB такая же семидесятишести-миллимстровая пушка, что и на тридцатьчетверке. Так, спрашивается, какие боевые преимущества дает нам тяжелый танк? Раскритиковал я и легкий танк Т-60... Уже по тому, что Сталин с особым пристрастием пытал меня, чем хороши и чем плохи по своим тактико-техническим свойствам наши танки, я понял, что Верховный Главнокомандующий хочет досконально, до самой, что называется, глубины, разобраться в сильных и слабых сторонах нашей бронетанковой техники сорок второго года. Нетрудно было догадаться, что его вопросы непосредственно связаны с неудачными боями летом и осенью сорок второго. Сталин пытался найти причину этих неудач... Он спросил: – Стреляют танкисты с ходу? Я ответил, что нет, не стреляют. – Почему? – Верховный пристально посмотрел на меня. – Меткость с ходу плохая, и снаряды жалеем, – ответил я. – Ведь наши заявки на боеприпасы полностью не удовлетворяются. Сталин остановился, посмотрел на меня в упор и заговорил четко, разделяя паузами каждое слово: – Скажите, товарищ Катуков, пожалуйста, во время атаки бить по немецким батареям надо? Надо. И кому в первую очередь? Конечно танкистам, которым вражеские пушки мешают продвигаться вперед. Пусть даже ваши снаряды не попадают прямо в пушки противника, а рвутся неподалеку. Как в такой обстановке будут стрелять немцы? – Конечно, меткость огня у противника снизится. – Вот это и нужно, – подхватил Сталин. – Стреляйте с ходу, снаряды дадим, теперь у нас будут снаряды...» Так Сталин учился премудрости тактики танковых войск на опыте противника и своих танковых соединений. Так Он растил своих «Гудерианов» и вырастил плеяду блестящих мастеров танковых сражений. Почему Сталин так поздно, когда немцы уже были под Сталинградом, начинает пристально интересоваться тактикой танковых подразделений противника? Зачем он приглашает одного из опытных советских командиров Катукова? Почему его так интересует именно стрельба из танков с ходу? Эти вопросы не праздные, я нахожу им объяснение в дальновидности, в блестящих организаторских способностях Сталина. Идея контрудара от Волги напрашивалась сама собой, была очень логична. Возможность окружения далеко выдвинувшихся частей вырисовывалась при первом же взгляде на карту: клин немцев с острием у Волги так и просился, чтобы его подрезали у основания. Но чем подрезать? Измотанные, отступившие в город соединения нанести мощный удар неспособны. Значит, надо создавать свежие, да не простые, а ударные, подвижные соединения. Отсюда интерес Сталина к танковой тактике врага, к стрельбе с ходу. Как видим, все это не случайно. И в те тяжелые дни, когда войска бились за город, Сталин формировал две танковые армии! А чем их вооружать? И Сталин день и ночь по телефонам подгоняет директоров танковых, артиллерийских, авиационных заводов: давайте быстрее и больше вооружения! А они, бедные, после эвакуации еще не развернули производство на полную мощь в плохо приспособленных помещениях. Иногда станки ставили на бетонные основания и начинали работать, а потом возводили стены и крыши. Но надо, надо выполнять заказ – фронт требует, Сталин приказал! Сталин придавал большое значение созданию резервов. Во многих операциях он вводил свои резервы в кульминационные часы, чем достигал успеха в пользу своих войск как в оборонительных, так и в наступательных операциях. Но это его не удовлетворяло, Сталин искал возможность влиять на победный результат сражения в ходе его, еще до кульминации, в динамике операции, когда вся тяжесть руководства боевыми действиями ложится на командующих фронтами и армиями. Понимая это, Верховный искал возможность помогать им реально и своевременно. Сначала поиск происходил стихийно: Сталин посылал на помощь командующим полки бомбардировщиков дальнего действия, которые находились в распоряжении Ставки. Отмечая успешность такого применения бомбардировщиков, Сталин пришел к решению создать Авиацию Дальнего Действия, которая постоянно находилась бы в распоряжении Верховного Главнокомандующего и позволяла бы решать задачи, выходящие за тактические и оперативные масштабы. Сталин решил посоветоваться по этому поводу с генералом Головановым, который уже имел опыт в выполнении подобных задач. Верховный поделился своими замыслами с летчиком, которого очень ценил и уважал. Голованов так вспоминает разговор со Сталиным: «Было очевидно, что Сталин искал решение этого вопроса не сегодня и не вчера и, подчиняя непосредственно Ставке нашу дивизию, уже в то время думал о создании АДД. Теперь эти раздумья облекались в конкретные организационные формы, и работа эта рассчитывалась не на год или два. Такую махину за короткий срок не создашь. Ведь речь шла не только об увеличении числа самолетов и экипажей. Одновременно должны были восполняться и безвозвратные потери, на войне без них, к сожалению, не обойдешься, и исчисляются они не однозначными и не двузначными числами». Голованов высказал свои соображения, по масштабы его предложений не соответствовали тому, что намеревался осуществить Верховный. Желая не погасить инициативу в рассуждении собеседника, Сталин тактично спросил: – Вы не возражаете, если мы немного поправим и расширим ваше предложение? – Возражать тут, товарищ Сталин, нечему. Но как практически все это осуществить, над этим нужно как следует подумать. Так сразу всего не решить. – Серьезные вопросы никогда сразу не решаются, – последовал ответ. – Будет издано специальное постановление о создании АДД, в составлении его и вы примете участие. Что же касается специальных авиационных вопросов, то вы по ним внесете свои предложения. – Тогда разрешите мне встретиться с лицом, которое встанет во главе этого дела. Я доложу ему все соображения, которые у меня имеются, и если он будет согласен, внесем Вам на утверждение. – А мы с этим лицом и ведем сейчас разговор. – Вы имеете в виду меня, товарищ Сталин? – изумившись, спросил Голованов. – Да, именно вас. «Хотя сам я был летчиком, – продолжает вспоминать Голованов, – и мне довелось в течение ряда лет быть начальником крупнейшего Восточно-Сибирского управления Гражданского Воздушного Флота, где работа экипажей проходила в суровых условиях Севера на многих тысячах километров воздушных трасс, все же я не представлял, как я могу взяться за ту огромную и ответственную работу, о которой шла речь. Имею ли я право, да еще во время войны, взяться за дело, когда я не чувствую в себе той уверенности, с какой обычно всегда брался за все, что мне поручали? – Разрешите, товарищ Сталин, подумать, – после довольно длительного молчания сказал я. – Боитесь? – Сталин как будто читал мои мысли. Я вспыхнул, почувствовал, как кровь прилила к лицу. – Я никогда не был трусом, товарищ Сталин! – Это нам давно известно, – последовал спокойный ответ. – Но нужно уметь держать себя в руках. Мы за вас подумали, и время вам на это тратить нечего. Вы лучше подумайте над тем, как все это практически осуществить. Не торопитесь, посоветуйтесь, с кем найдете нужным, и через пару дней дайте свои соображения...» 5 марта 1942 года было примято постановление Государственного Комитета обороны об организации АДД. Все принципиальные вопросы, касающиеся обеспечения и руководства боевыми действиями АДД, решались не только Государственным Комитетом обороны и Ставкой Верховного Главнокомандования, но и лично Сталиным. Сталин вникал но все детали. Вот интересная подробность. В представленном проекте постановления, в частности, было указано, что АДД находится при Ставке Верховного Главнокомандования, ибо считали, что «авиация при Ставке» или «авиация Ставки» – понятие одно и то же. Слово «при» Сталин вычеркнул и сказал: – Мы же договорились, что АДД будет организацией Ставки, а не при Ставке. Надо всегда точно определять место и задачи всякой организации, если хочешь получить от нее желаемые результаты. АДД на 5 марта 1942 года располагала 341 самолетом. Из них 171 самолет мог выполнять боевые задачи, остальные были неисправны. Экипажей было 367, из них 209 летали ночью. С этими силами и средствами АДД приступила к боевой деятельности. Затем появились воздушные армии и настоящий самостоятельный вид – Авиация Дальнего Действия, которая насчитывала тысячи самолетов, имела свой штаб, инженерно-техническое обеспечение, тыловые службы, аэродромную службу. О масштабах и эффективности использования АДД свидетельствует один, но весомый показатель: если взять за сто процентов количество бомб, сброшенных на врага ВВС Красной Армии, то пятьдесят процентов от этого количества приходится на АДД. Голованов, который являлся ее бессменным Главнокомандующим и был удостоен звания Главного маршала авиации, так коротко и очень точно сказал об АДД: «Используя АДД на главных направлениях, Верховный Главнокомандующий в любой момент, не тратя времени на переброску фронтовой авиации, мог создать огневой перевес там, где это требовалось. АДД превратилась в стратегический резерв». В течение всей войны задачи перед АДД ставил только Сталин. Постоянное боевое использование АДД сочеталось с повседневной личной заботой Верховного об авиации. Приведу один убедительный эпизод, подтверждающий это. Беру его из воспоминаний того же Голованова. "Однажды меня вызвал Сталин и спросил: – Все ли готовые самолеты вы вовремя забираете с заводов? – Самолеты забираем по мере готовности. – А нет ли у вас данных, много ли стоит на аэродромах самолетов, предъявленных заводами, но не принятых военными представителями? Ответить на этот вопрос я не мог и попросил разрешения уточнить необходимые сведения для ответа. – Хорошо. Уточните и позвоните. Я немедленно связался с И. В. Марковым, главным инженером АДД. Он сообщил мне, что предъявленных заводами и непринятых самолетов на заводских аэродромах нет. Я тотчас же по телефону доложил об этом Сталину. – Вы можете приехать? – спросил он. – Могу, товарищ Сталин. – Пожалуйста, приезжайте. Войдя в кабинет, я увидел там генерала – одного из крупных авиационных военачальников (не называю фамилию этого человека, его уже нет в живых), что-то горячо доказывающего Сталину. Вслушавшись в разговор, я понял, что речь идет о большом количестве самолетов, стоящих на заводских аэродромах. Эти самолеты якобы были предъявлены военной приемке, но не приняты, как тогда говорили, «по бою», то есть они имели различные технические дефекты, без устранения которых самолеты поднимать в воздух нельзя. Генерал закончил свою речь словами: – А Шахурин (нарком авиапромышленности. – А. Г.)вам врет, товарищ Сталин. – Ну что же, вызовем Шахурипа, – сказал Сталин. Он нажал кнопку – вошел Поскребышев. – Попросите приехать Шахурина. Сталин вновь спросил, точно ли я знаю, что на заводах нет предъявленных, но не принятых самолетов для АДД. Я доложил, что главный инженер АДД заверил меня: таких самолетов нет. – Может быть, – добавил я, – у него данные не сегодняшнего дня, но мы тщательно следим за выпуском каждого самолета, у нас, как известно, идут новые формирования. Может быть, один или два самолета где-нибудь и стоят. – Здесь идет речь не о таком количестве, – заметил Сталин. Через несколько минут явился А. И. Шахурин. – Вот тут нас уверяют, – сказал Сталин, – что те семьсот самолетов, о которых вы мне говорили, стоят на аэродромах заводов не потому, что нет летчиков, а потому, что они не готовы по бою, поэтому не принимаются военными представителями, и что летчики в ожидании живут там месяцами. – Это неправда, товарищ Сталин, – ответил Шахурин. – Вот видите, как получается: один говорит, что есть самолеты, но нет летчиков, а другой уверяет, что есть летчики, но нет самолетов. Понимаете ли вы оба, что семьсот самолетов – это не семь самолетов? Вы же знаете, что фронт нуждается в них, а тут целая армия. Что же мы будем делать, кому из вас верить? Воцарилось молчание. Я с любопытством и изумлением следил за происходящим разговором: неужели это правда, что целых семьсот самолетов стоят на аэродромах заводов, пусть даже не готовых по бою или из-за отсутствия летчиков? О таком количестве самолетов, находящихся на аэродромах заводов, мне слышать не приходилось. Я смотрел то на Шахурина, то на авиационного генерала. Кто же прав? Наконец, нарушив молчание, генерал сказал: – Товарищ Сталин, докладываю, что находящиеся на заводах самолеты по бою не готовы! – А вы что скажете? – вновь обратился Сталин к Шахурину. – Ведь это же, товарищ Сталин, легко проверить, – ответил тот. – У вас здесь прямые провода. Дайте задание, чтобы лично вам каждый директор завода доложил о количестве готовых самолетов. Мы эти цифры сложим и получим общее число. – Пожалуй, правильно. Так и сделаем, – согласился Сталин. В диалог вмешался генерал: – Нужно обязательно, чтобы телеграммы вместе с директорами заводов подписывали и военпреды. – Это тоже правильно, – сказал Сталин. Он вызвал помощника и дал ему соответствующие указания. Авиационный генерал попросил Сталина вызвать генерала Н. П. Селезнева, который ведал заказами на заводах. Вскоре Селезнев прибыл, и ему было дано задание подсчитать, какое количество самолетов находится на аэродромах заводов. Надо сказать, что организация связи была отличная. Прошло совсем немного времени, и на стол были положены телеграммы с заводов за подписью директоров и военпредов. Закончил подсчет и Селезнев. – Сколько самолетов на заводах? – обратился Сталин к помощнику. – Семьсот один, – ответил тот. – А у вас? – спросил Сталин, обращаясь к Селезневу. – У меня получилось семьсот два, – ответил Селезнев. – Почему их не перегоняют? – опять обращаясь к Селезневу, спросил Сталин. – Потому что нет экипажей, – ответил Селезнев. Ответ, а главное, его интонация не вызывали никакого сомнения в том, что отсутствие экипажей на заводах – вопрос давно известный. Я не писатель, впрочем, мне кажется, что и писатель, даже весьма талантливый, не смог бы передать то впечатление, которое произвел ответ генерала Селезнева. Я не могу подобрать сравнения, ибо даже известная сцена гоголевской комедии после реплики: «К нам едет ревизор» – не сравнима с тем, что я видел тогда в кабинете Сталина. Несравнима она прежде всего потому, что здесь была живая, но печальная действительность. Все присутствующие, в том числе и Сталин, замерли и стояли неподвижно, и лишь один Селезнев спокойно смотрел на всех нас, не понимая, в чем дело. Длилось это довольно долго. Никто, даже Шахурин, оказавшийся правым, не посмел продолжить разговор. Он был, как говорят, готов к бою и сам, видимо, был удивлен простотой и правдивостью ответа. Случай явно был беспрецедентным. Что-то сейчас будет? Я взглянул на Сталина. Он был бледен и смотрел широко открытыми глазами на авиационного генерала, видимо, с трудом осмысливал происшедшее. Чувствовалось, его ошеломило не то, почему такое огромное число самолетов находится на заводских аэродромах, что ему было известно, а та убежденность и уверенность, с которой генерал говорил неправду. Наконец лицо Сталина порозовело, было видно, что он взял себя в руки. Обратившись к Шахурину и Селезневу, он поблагодарил их и распрощался. Я хотел последовать их примеру, но Сталин жестом остановил меня. Он медленно подошел к генералу. Рука его стала подниматься. – Вон! – сказал он с презрением и опустил руку. Генерал поспешно удалился. Мы остались вдвоем. Сталин долго в молчании ходил по кабинету. Зачем он позвал меня и заставил присутствовать при только что происшедшем? Давал мне предметный урок? Может быть. Такие вещи остаются в памяти на всю жизнь. Как он поступит сейчас с генералом? – Вот повоюй и поработай с таким человеком. Не знает даже, что творится в его же епархии! – наконец заговорил Сталин, прервав ход моих мыслей..." Много написано о крутости и беспощадности Сталина. Казалось бы, после случившегося судьба незадачливого генерала была решена – не гнев, а настоящая ярость охватила Сталина. Достаточно было двух слов: «Лаврентий, займись!» Но так представляют Сталина нынешние разоблачители. Сталин был способен понять ошибки и трудности, возникающие в ходе войны. Да, он наказывал, снимал с высоких постов, но делал это справедливо. Виноват – получай. Но, несмотря на великий гнев, в этом случае генерала пощадил, тот продолжал служить, получал награды (когда их заслуживал) и даже был удостоен звания Главного маршала авиации. Но поскольку Александр Евгеньевич Голованов не назвал его фамилию, не стану и я этого делать. * * * Я проштудировал уникальную книгу, изданную маленьким тиражом в 1994 году: «Эпистолярные тайны Великой Отечественной войны (служебные записи советского генерала)». Ее автор – генерал-полковник танковых войск Н. И. Бирюков, он всю войну был заместителем начальника Управления бронетанковых и механизированных войск Красной Армии. В книге записаны почти еженедельные личные разговоры и указания Сталина, в которых он постоянно руководил формированием танковых соединений, лично распределял танки, поступающие с заводов, и постоянно руководил работой танковых заводов через директоров, а также работой конструкторов по улучшению танков. Невозможно процитировать многие из этих записей, свидетельствующие о глубоком понимании Сталиным вопросов тактики, вооружения и производства танков. Но для того чтобы читатели имели хотя бы некоторое представление об этих указаниях Сталина, приведу два-три примера из записей генерала Бирюкова.