Склонный к Силе - Вадим Крабов

«Сучки, – подумал, спрятав сияющую улыбку, когда они вышли. – Все связи заново налаживать! Кое-кого придется ликвидировать. Не приведи Эол, заговорят! Когда эта «ночная братия» разберется с Хранящим? Еще и от него неприятностей ждать. Только и умеют словами бросаться…» – ему платили большие деньги и уверяли, что все будет тише воды.

Все были довольны, пока неизвестный Хранящий не убил «серьезного» мага и пятерых «ночных волков». Теперь лооски ищут тех разведчиков, на которых позарились «волки». Дело поломали, до самого князя добрались. Зачем-то перерыли половину района Погонщиков. Неужели действительно у них разведчиков увели? Снова вылезает Хранящий, будь он неладен, но за пощечину лооскам – огромная благодарность. Следящему шепнули: характер ран на телах «ночных волков» говорил однозначно – убивал один. Учитывая убийство мага, это мог совершить только воин-маг.

Больше всего в этой тягостной истории Веронию поразило поведение неизвестной жрицы Лоос. Зачем? Кому это нужно?

У Родящих интриговали всегда. В последнее время переборщили с этим делом, и богиня не выдержала, возмутилась. Теперь разброд во всех орденах, особенно в родном, Месхитинском. Но использовать в интригах простых разведчиков? Это немыслимо. Тем более после явления Пресветлой.

Кто эта сумасшедшая, чего хочет? Куда сгинула вместе с разведчиками без меток? Проверили половину трущоб, подошли к стене. Следы вели дальше, за пределы города, пока не пропали. Еще одна загадка. С тяжелым сердцем Верония брала амулет астральной связи. В первую очередь виновата она, средняя жрица, отправленная на простейшее задание.

Викария, слушая доклад, сначала обомлела, потом похолодела, а потом взбесилась. Верония выслушала в свой адрес все. Редкие мужчины-военные обладали таким запасом ругательств.

– Договаривайся с кем хочешь и как хочешь, но без кагана можешь не возвращаться! – с этими словами прервала связь.

Успокоившись, подумала не оригинальней Веронии: кто и зачем. Сумасшедшая лооска? Нонсенс. Мастера-менталы априори не являются сумасшедшими. Но все же. Все когда-то случается впервые. А если отбросить карьерную интригу, то… личные отношении? Деньги? Политика? Сразу запросила все сведения о пропавших разведчиках.

Все трое оказались бывшими рекрутами из непримечательных месхитинских селений, прошедшими пятно. Дружны между собой. Странно. Не то странно, что вместе – бывшие рекруты, выжившие в лесу, обычно держатся друг друга, а то удивительно, что трое из одной пятерки выжили в пятне и учились в одном учебном десятке у Трифона. Молодец, хорошо готовит. Кто еще вместе с ними учился? Личный раб Верховной…

Викария сглотнула и вытерла внезапно вспотевший лоб. Заставила себя читать дальше. Он с ними входил в пятно и вышел бы, если бы не засадник на самой границе. Тогда получается, могли бы четверо из одной пятерки выйти. Такого не знала история.

Вспомнила, как распорядилась узнать о судьбе раба Верховной, вспомнила доклад своей доверенной жрицы при Кафарском пятне: «Раб мертв, тропа готовилась». А узнать приказала сразу, как только услышала слова о его гибели от самой Флорины. Тогда чуть ума не сошла от страха во время приема, вот и решала перепроверить. Назло Флорине и с надеждой на «вдруг». «Вдруг» не случилось. А теперь? Может, все-таки «вдруг»? Какая связь между предположительно рабом Верховной и неизвестной жрицей? Хватит! Вопросы не ее уровня. Быстрей бы разрешилось это идиотское противостояние между Томилой и Флориной! Победившей и доложит о подозрениях. А если это тонкая игра самой Верховной? Доложит. По-военному прямолинейно. Все, надо работать.

А сердце, несмотря на уверения, ныло в тревожном предчувствии.

Разведчиков Рус будил по одному. Каждый спал в отдельной комнате. Заходил, отправлял Духа жизни в любимое им расслоение и выходил, запирая дверь. В комнате лежала веревка, к потолку крепилось место, куда можно прицепить петлю. Ни намека на колюще-режущее.

Проснувшись, вешались все. Дольше всех раздумывал Ермил, и то потому, что обломал крюк для лампы и думал, как привязать веревку к обломку.

Быстро вбегали Леон, Андрей и Рус, резали петлю, клали тело на пол, и Рус Духом жизни подравнивал токи. Давал пощечину и выслушивал всякую ересь, переходящую в слезы. Сутки повешенного не беспокоили, и после второй ночи все возвращались к нормальной жизни, втихаря продолжая корить себя за глупость. Один Ермил ругал себя вслух. Заслушаешься!

Вопрос «Что делать?» нарисовался аршинными буквами. Леон не мудрил, а предложил конкретно:

– Давайте, парни, я вас в воинском искусстве натаскаю. Станете воинами лучше Русчика! – Парни уже знали, что Русчик и Рус – это тот же самый Чик. Русчик – исключительно для Леона, Чик – для остальных друзей, Рус – для прочих. Не путались. Задвинули мысли о дальнейшей судьбе на задний план и приступили к занятиям, к которым иногда присоединялся Андрей, если не использовал структуры. Кстати, уделал бывших разведчиков, чем неимоверно загордился.

– Конечно! – обиделся сильный Ермил. – Нас на зверей тренировали.

Архип и Саргил восприняли поражение от худого ровесника спокойно. Андрея уже не назовешь сутулым и нескладным. Расправил плечи, выпрямился и стал гораздо ловчее и уверенней в движениях. В отношении скорости приближался к настоящим воинам-магам, и это без эликсиров. Оружие оставил прежнее – узкий прямой меч. Влюбился в него. Особенно в экземпляр, подаренный Чиком, который назвал Утренняя Роса. На вопрос почему, многозначительно пожимал плечами.

Через день после разговора Гелиния сообщила Русу, когда.

– Третий день второй декады этого месяца[3], во время малого приема. Это через восемь дней, приготовь одежду.

– Помоюсь и побреюсь, моя госпожа, – ответил Рус с важным поклоном.

Гелиния фыркнула и отвернулась. Раздражал ее этот наглый бастард. Кажется.

Второй день по городу гремели слухи о разгоне подпольного дома терпимости, о прокатившихся арестах, но Гелиния давила в себе любопытство, ни о чем не спрашивала «противного бастарда». А ведь он виновник этой огромной сумятицы.

Еще через два дня Рус по привычной дороге возвращался домой в пока еще непривычном одиночестве. Вдруг на дорогу выскочил заплаканный мальчишка в лохмотьях и запричитал:

– Дяденька, дяденька, спасите сестру! На нее напали! Какие-то глиноты![4] Убьют, как есть убьют!

– Веди, пацан, поменьше разговоров! – и порысил за сорвавшимся на бег мальчишкой.

В глухом закоулке в сумерках заходящего солнца мерзкие подонки напали на честную девушку. Она лежала и визжала, дергалась, пытаясь вырваться. Двое парней с нахальными улыбками держали руки, двое других с плотоядными взорами – ноги, а пятый, глумясь, водил ножиком по разорванной тунике.

– Остановитесь, любимцы Тартара! – раздался зычный голос спешившегося героя. Малец не стал мешать спасать сестру, ушел, оставив подвиги другим. Не нужна ему чужая слава, это был правильно воспитанный мальчик.

– Ха-ха-ха! А что ты сделаешь, козлиный выкидыш? Ты своими ножичками махать-то умеешь? – с наглой ухмылкой сказал главарь, отстав от девушки. Отпустили ее и остальные мерзкие глиноты. Она на радостях, мысленно благодаря спасителя, тихо поползла в сторонку.

– Да я вас, отродья Тартара! – воскликнул герой и смело пошел на пятерку бандитов, на ходу вытаскивая сверкающие парные мечи.

У глинотов, откуда ни возьмись, появились мечи и сабли. Герой, обдумывая рисунок боя, на два удара горячего сердца замедлил шаг и с криком: «А-а-а, дарки!!!» – бросился на распоясавшихся подонков. Храбрый воин и мечи держал умело. Один над головой, второй, выставив вперед. Так написано в лучших учебниках по фехтованию «близнецами».

Силы схлестнулись. Долго одна не могла одолеть другую. Для героя это был неравный бой, но он дрался, как лев. А для тьмы мерзавцев и одинокий герой – крепкий орешек, если он настоящий. Нападали со всех сторон, а он умело защищался. Пропускал удары, измазался в крови, а все не сдавался! И мерзким глинотам досталось, их тоже покрыли ранения, и вот-вот должна была победить справедливость. Скорее, о боги! Боги услышали.

Вот один подонок свалился и быстро пополз от героя, вот главарь схватился за темя и взвыл, аки раненый коршун, а кровь ему взор застилала. Дух подлый, вонючий и мерзкий сломался о Дух справедливый! А рев главаря был услышан душонками трусов поганых. Глиноты, воя от страха, ринулись в стороны быстро. Вот их бы добить неотлучно! Но кончились силы героя, устало он встал на колено. И не было сил воскликнуть, светлых богов восхваляя, и сил не осталось окликнуть спасенную чистую деву. Судьба такова у героев, что только в поэмах красива, а в жизни невесты уходят, и та незаметно укрылась.

Долго, шатаясь, брел герой по проулку, зовя глупого единорога. Не геройской породы оказался зверь. Только перед освещенной улицей, а за время битвы успело стемнеть, к рыцарю подошел его черный скакун. Нагнул голову, извиняясь, и великодушный герой простил скотину. Вскочил в седло – и был таков. Умчался быстрее ветра и никому не расскажет о подвиге скромный герой!