Мое роковое влечение (СИ) - Хелен Кир

— Макс! — громко проговариваю его имя.

— Блядь… — шипит он с болью, зажимая лицо руками. — Прости меня, Ника. Накрыло.

Его лоб покрывается испариной. Враз кожа как полотно становится. Он устало приваливается к спинке и рвано дышит. И тут я пугаюсь еще больше, но за Макса страшнее всего становится.

— Пошли, — решительно подхожу и беру за руку. — Надо лечь. Тебе плохо?

— Нормально, — отрывисто бросает и высвобождается. — Все нормально, сядь на место.

— Знаешь что! — возмущаюсь запредельно. — Это нездоровая реакция.

— Сядь, прошу тебя. Я не все сказал еще.

Отхожу и присаживаюсь на свое место. На самом деле и правда услышала не все. Что мне делать? Я так запуталась. Одно понимаю, что нужно разложить все по полочкам в голове, обдумать ближайшее будущее. Но я не вижу этом будущем себя и Макса раздельно и броситься в омут тоже не имею права.

А вдруг Кир жив? Что тогда?

13

Ясно понимаю, что Ника засомневалась во всем. И то, что соскучилась, отдавалась со страстью, просила не пропадать — тает на глазах. Как только о Кире услышала — пиздец.

Мне зубы сводит от этого всего. Даже если допустить, а я допускаю, что она хочет встретиться с бывшим и поговорить, то хорошего ничего не получится. Надо признаться, он жив. Но его судьба переписана и вернуться в прошлое без вариантов. Ника с ним не будет. Все сделаю для этого, какой бы крови не стоило.

Я много лет ждал ее. Почти получилось присвоить. Специально не торопился. Давал ей шанс устроить свою судьбу, но ведь не случилось у нее. А теперь в принципе без шансов с кем-то кроме меня быть. Пусть я эгоист, пусть кто угодно, но она тоже ко мне что-то испытывает. Даже закрытые глаза не удержали от просыпающегося чувства. А такое есть, я уверен. Иначе не соглашалась бы на все, что придумал.

И Кир приспособленец. Да если бы любил, то землю заставил бы крутиться в другую сторону. Но не предпринял никаких шагов, хотя лазейки были. Так что он мне не соперник.

— Останься со мной.

Вырывается резко, даже грубо, но сдержать не в силах теперь. Пульсирует в венах опасность потери, и я пытаюсь сдержать тревожное чувство. Да что за нахуй. Выбивать с одной руки десятку одна в одну и трястись от турбулентности в эту минуту.

Ника сворачивается в дугу. Обхватывает колени руками и прячет лицо. Хуевый знак.

— Что изменилось, Ник? Почему ты так реагируешь? Я здесь. С тобой. Я! Не кто-то другой. Ты меня целовала. По мне скучала! Меня хотела видеть!!! Разве не так?

— Все изменилось.

— Правда? И что же? — приглушаю голос. — Объясни же. Разве мало того, что сказал? Или не слышала? — пододвигаюсь ближе. — Я тебя люблю. И всегда любил. С той самой минуты.

Признание заставляет ее вжаться в колени еще сильнее. Прячется… От меня, который жизнь свою готов отдать без раздумья. Это обидно. Вот такое детское чувство всплывает. Я и забыл, как это — обижаться. Но рядом с Никой все мутится и становится с ног на голову. Она меняет мою сущность.

Напряженно жду ответа. Гнев разгорается, пламенеет. Мне очень знаком этот порог будущего урагана. Точка невозврата. Даю ей немного побыть в тишине, пока иду закинуться парой таблеток. Ничего такого, просто мотор запускаю, чтобы работал нормально.

Блядь… По краю ходить и не ссать это нормально, а ждать что тебе любимая ответит смерти подобно. Да что смерть. Я там тысячу раз был. Это ничто. А вот Ника? Моя ахиллесова пята. Одним движением может уничтожить. А я буду только улыбаться, глядя как наступает мне на кровоточащую глотку.

Значит похуй. Сейчас пойду и…

С перекошенным лицом стремительно лечу к ней. Не спрашивая, сажаю себе на колени. Лицом к лицу. Обхватываю затылок и прижимаюсь лбом к ее. По всей поверхности касаюсь. Губами цепляемся. Ловим дыхание друг друга. Другой рукой за поясницу ближе притягиваю. К паху припечатываю, чтобы знала, где ее место отныне и навсегда. Жду, как отреагирует. Я очень жду хотя бы намек на то, что я ей небезразличен. И слава небесам, я его получаю. Она крепко обнимает за шею. Гладит пальцами шрам и прерывисто дышит.

Не могу.

Впиваюсь в губы требовательно. Поджигаю ее. Отдаю ей свое бушующее пламя.

— Забудь, — лихорадочно толкаю ее язык. — Забудь все и всех. Ты моя теперь. Пусть весь мир рухнет, но тебе не уйти.

— Макс.

Тоска в каждой букве. На ее глазах блестят слезы. Поцелуями осушаю пролившуюся влагу. Забираюсь руками под одежду, глажу ее, успокаиваю. Но вместе с этим не могу понять, что ее подкосило. Почему нужно ставить препятствия там, где им не место.

Скучал. Скучал!!! Пиздецки тянуло. Каждый день о ней, каждая минута. Даже на злоебучем штурме, когда скосить могли в любую минуту, ее образ перед глазами стоял.

С голодным отчаянием смотрю. Никак не могу смириться, что плавлюсь. Привыкаю к состоянию погнутого, но не сломленного. Ее близость шпарит крутым кипятком. Не смотря на серьезный разговор хочу так, что искры из глаз. И я хочу пользоваться каждой секундой, отведенной нам блядской жизнью.

Сдергиваю с Ники верх. Она лишь тонко пищит, но не сопротивляется. Жадно глажу голое тело. Сминаю грудь. Чуть выше подкидываю, захватываю твердый сосок в рот. Лижу, не отводя взгляд от малышки. Сквозь зубы шипящий свист выпускает. Запускаю ей руку под резинку моих же спортивок, в которые она наряжена, глажу по сладкой заднице.

Вцепившись в плечи, пускает каплю крови. С дьявольским наслаждение принимаю это. Она тоже хочет. Значит есть охуенная надежда. Принимаю, как знак свыше. Оттягиваю свои штаны и попутно спускаю ее. Приземляю прямо на бурлящий стояк.

Я бы хотел нежно, но не получается.

Набираю с первого толчка, подбрасываю Нику, врываясь и тараня нежную плоть. Хочу, чтобы там болело потом. Чтобы вспоминала, когда останется наедине со своими мыслями. Чтобы помнила, что я внутри ее оставил.

Валю на стол. Сдергиваю все до нитки. На пол летит все, что стоит. Разбиваются кружки, керамическая ваза вдребезги. Но похуй. Похуй даже когда на осколках стою. Забрасываю ноги на плечи и снова трахаю. Безудержно. Неистово. Необузданно.

Она бьется под мной. Стонет. Длинные волосы свисают почти до пола. Грудь качается в такт. Долблю так сильно, что стол двигается. Отчаянно свою метку внутри оставляю. Пусть будет заклеймлена мной навечно.

На хуй Кира, на хуй всех баб