Враг в зеркале - Михаил Соколов

- Довольно, - крикнул я беспечному, не отпускавшему меня Семенову. - Я ухожу. Мы поговорим потом...

Но его уже не было. Я повернулся, увидел рядом с собой вход в вагончик, вроде тех, что возят посетителей в парках и ВДНХ и шагнул... поезд немедленно тронулся, какие-то люди, видимо, опоздавшие сесть, бежали следом, что-то крича... Как странно - вагончик напоминал обычное купе, свет у изголовья, оберегая энергию, все же тускло светил во мраке, и как же мне все осточертело!.. Вдруг опять все переменилось; купе, растаяв, осело на ленту эскалатора, вынесшего меня в зеленое помещение с медленно плывущими в воздухе комками плотного света. Приглядевшись, я понял, что стены, потолок, даже пол представляют собой стены аквариума, а сам я как бы заключен внутри, словно бы очутился в аквариуме для рыб, то есть для людей, - словом, меня разглядывали круглые немигающие глаза глупых мордастых существ.

И как же мне было страшно!

Не помня себя, лишь бы как-то прекратить этот кошмар, я кинулся к ближайшей стене, нацелившись боднуть тупую, словно бы свинную морду ближайшей рыбы. Я прыгнул... но попал в темноту, где натыкался на невидимую мебель, покамест, увидев далекие желтые огоньки, не вышел к оранжерее, за толстыми стеклами которой чернела искусственная ночь, а среди кадок с тропическими пальмами вповалку спали вокзального, ко всему привычного вида люди. Наконец, далекая музыка стала моей ариадниной нитью, я уверенно шел на звук, вслепую тыкаясь растопыренными пальцами, пока не нащупал дверную ручку. Когда же я распахнул дверь, никакого оркестра не было, а сверху сыпал мелкий, совершенно убедительный дождичек, и невидимый громкоговоритель самозабвенно орал "Прощание славянки".

ГЛАВА 9

МОСКВА

Я стоял на бетонных ступенях Речного вокзала, напомнившего мне мое волжское детство, а внизу, совсем недалеко, серела мягкая, подвижная рябь реки, с совершенно убедительными пятнами расплывающихся в мелких волнах солнечных бликов. Более чем убедительными! Я двинулся туда, к воде и, вдыхая неповторимой свежести воздух, первый раз за последние часы был уверен в отрадном и несомненном ощущении действительности, сменившей наконец всю ту нереальную муть, среди которой я только что метался. Значит, вагон, поезд, привезший меня ночью в Москву, помещение вокзала - все было реальным, и лишь мое искаженное поглощенной отравой (когда, кто скормил мне наркотик? Я уже не сомневался, что был где-то - в ресторане или, возможно, ещё в доме Ленчика - накачан наркотой) сознание находилось все это время в бреду. Но как я попал на Речной Вокзал?

Громко плеснуло волной о борт дремавшего пассажирского катера (я ясно прочел название - "Максим Горький"), из вокзального ресторана, прорывая неплотную ткань мелодии, доносился звонкий шум подгулявшей компании. И в этот момент, несмотря на символическое название корабля, напомнившего мне о моем невозможном перемещении из некогда родного города, давно, правда, сменившего поднадоевшее имя на изначальное - Нижний Новгород, умиротворенное дыхание притихшей реки и дождливая сырость дня, и твердый, надежный бетон под ногами были мне приятны после моих бестолковых блужданий. Уже смутно сознавая, где нахожусь, я ещё не связал нитью понимания Москву и Новгород, однако осознание того, что из кабацкого гнилого декаданса я вышел на волю, в настоящую мою жизнь, было так сильно и так приятно, что, желая продлить его, я медленно и глубоко вдыхал свежий речной воздух, крепко сжимая ладонями шершавый мокрый бетон парапета. И однако же невероятность всего происходящего сейчас не пугала меня: как человек, примерами чужих фантазий готовый к сюжетам волшебным, поворотам столь крутым, что мысли о единственности реализма просто не приходят ему в голову, а при очной ставке с несомненным чудом, он сразу готов принять его в сферу своего расширяющегося мировоззрения, - так и я, вздрагивая от ползущего по голени озноба, просто наслаждался ощущением реального дня. Какой-то человек вышел из туманной сетки дождя и прошел за моей спиной по пустынному сейчас причалу к парапету. Я повернул голову; воронкой ладоней защищаясь от сырости, прикуривал милиционер, тут же цепко и остро ощупывая меня взглядом. Не желая пока ни с кем из посторонних делить одиночество своего дивного возвращения в столицу, я медленно, потом все быстрее пошел от причала к вокзалу, потом на площадь, где, махнув рукой какой-то малиновой "Волге", уже забирался в салон.

Но как же я устал; захлопнув за собой дверцу и ожидая болезненного наслаждения в расслабленных мышцах, я машинально цеплялся взглядом за одинокую фигуру мокнувшей старушки с ручной тележкой и сумкой, набитой чем-то лесным, подмосковным, за бетонную коробку Речного вокзала, за серо-зеленую в блестящем плаще фигуру проводившего-таки меня милиционера... Все, поехали.

К Кривоколенному переулку, что за Мясницкой, где я снимал офис в неком медфармацевтическом учреждении, медленно ветшавшем над громадными трехэтажными подвалами, я был доставлен довольно скоро. Сунув водителю горсть бумажек (наверное, много, так как машина немедленно с ревом исчезла), я прошел через проходную, двор и по кривоколенным коридорам главного корпуса поднялся на второй этаж. Заглянул было к себе, но кинувшуюся с докладом Лену, преданную, веселую мою секретаршу, отмел раздраженно и прошел в кабинет к Илье. Тот безмятежно и в одиночестве возлежал в кресле, внимательно изучая свои, водруженные по американскому образцу на стол ноги.

- О! - оживлено воскликнул он. - Шеф! Каким ветром? Мы тебя раньше недели не ждали.

Я плюхнулся на бежевый кожаный диванчик у стены под непонятно что изображавшим абстрактным эстампом, купленным лично Ильей ещё при нашем заселении сюда.

- Однако, кстати, что приехал, - сказал Илья, опустив-таки ноги. - Я все равно думал тебе звонить. Тут, понимаешь, ерунда какая-то с утра. Ничего не понимаю. Сначала из "Лукойла" позвонили и сообщили, что, может быть, расторгнут с нами контракт. Сечешь, чем пахнет для нас? Потом из "Газпрома", ещё из пяти-шести контор звонили. Все на ту же тему: о возможном расторжении контракта. Ну это ладно, цветочки. Потом звонили оттуда - Илья многозначительно указал пальцем в потолок - и знаешь, что сказали?

- Что? - не выдержал я паузы. Я все ещё трудно соображал.

Илья уставился на меня, несколько мгновений молчал и вдруг предложил:

- Хочешь поправиться? У меня шампанское есть.

Я отказался, хотя упоминание о спиртном почему-то встревожило.

- Короче, - потребовал я.

- Павел Абдурашидович звонил.

- Хорошо хоть не из администрации президента, - сказал я. - В "Белом доме" больше болтовни. А впрочем, все едино, - махнул я рукой.

- А что, и из администрации могут позвонить? - нахмурившись, спросил Илья.

Я мотнул головой:

- Короче.

- Ну что, короче? Понес наш Абдурашидович какую-то ахинею о серьезности момента, о трудностях в экономике страны, о том, что они там заняты пересмотром лицензий.

- Ну и что? - раздражался я все больше. - Мы ему мало платим?

- Я его чуть не спросил то же самое, - улыбнулся Илья. - В общем, он просил передать тебе - дословно! - что излишняя активность может вредно сказаться на бизнесе. Посоветовал передать тебе снизить обороты и не ввязываться в чужие дела. Что ты там такое в Нижнем своем Новгороде накрутил? Чего это они все так на нас взъелись?

- Ничего страшного, - отмахнулся я.

- Это как сказать, - возразил обычно беспечный Илья, сейчас неожиданно насторожившийся, как бультерьер. - Это как сказать. Ты хоть у нас и хозяин, но пять процентов от прибыли мне тоже идут. Я, так сказать, тоже в доле. У тебя, может, уже счет в Швейцарии или где-то там еще. Ты, может, проживешь. А мне неохота снова работу искать. А знаешь, что вчера твоего кореша Кирилла Леонова убили? Забыл тебе самое главное сказать из-завсей этой пакости. На боевом, так сказать, посту. Я хоть его плоховато знал, но все же наш, гэбэшник, хоть и бывший. А мы в уставе обязались платить родственникам погибших сотрудников пенсию. Нет, Ваня, если ты наступил кому-то на мозоль, то это твое личное дело. Бизнес страдать не должен. Знаешь, что ещё Абдурашидович сказал? Что кое-где решение о нашей фирме уже принято, и если ты не будешь себя хорошо вести...

- Заткнись! - сказал я. Его озлобленная трескотня раздражала. Я был ошеломлен известием о смерти Кирилла. С ним я работал ещё в Чечне и нас связывали не просто приятельские отношения. Я подумал об Ирине, теперь уже его вдове, о Тане, оставшейся неизвестно где, о Семенове Юрии Леонидовиче, Ленчике, Павле Абдурашидовиче... И черная злоба уже привычно овладела мною. В ушах странно, гулко гремело - хлопанье крыльев, вороний грай, запах гниющих отбросов...

- Ладно, - сказал я. - Сейчас я все равно недееспособен. Пойду часок отдохну.

И со скрипом и хрустом суставов я поднялся с дивана. И уже у дверей вспомнил.

- Ты пока позвони Максиму Дежневу в контору. Я хочу кровь на анализ сдать. Пусть похимичут. Там, сам знаешь, быстро работают.