Королева бурь - Мэрион Брэдли

Но такого пути не было, и это кое о чем говорило: что бы ни вмешивалось в его жизнь, он окажется не в силах отказаться от неизбежного. Эллерт долго стоял коленопреклоненным на холодном каменном полу кельи, стараясь заставить разум принять новое знание. В конце концов силы, обретенные в Неварсине, помогли ему совладать со страхом. Когда придется столкнуться с вызовом, он сможет безбоязненно встретить свою судьбу.

К полудню Эллерт просмотрел множество вариантов будущего, которые разворачивались перед ним, разветвляясь в критических точках, и, по крайней мере частично, понял, что его ожидает. Особенно часто он видел лицо отца, попеременно принимавшее сердитое, шутливое и невозмутимо вежливое выражение. Это было первым из предстоявших ему испытаний.

Когда отец настоятель позвал его к себе, он встретил старого монаха, сохраняя полное бесстрастие.

— Твой отец приехал и хочет поговорить с тобой, сын мой. Ты можешь увидеться с ним в северном приделе, в помещении для гостей.

Эллерт на мгновение опустил глаза, но тут же в упор взглянул на своего наставника:

— Отец, должен ли я говорить с ним?

Его голос звучал спокойно, но отец настоятель слишком хорошо знал цену этого спокойствия.

— У меня нет причин отказывать ему, Эллерт.

Эллерт подавил сердитый ответ «зато у меня есть!», уже готовый сорваться с его губ. Тренировка снова одержала верх.

— Большую часть сегодняшнего дня я готовился к этому, — тихо сказал он. — Я не хочу покидать Неварсин. Я обрел здесь мир и полезную работу. Помоги мне найти верный путь, отец настоятель.

Старик вздохнул. Его глаза оставались закрытыми — он мог ясно видеть внутренним зрением, — и Эллерт знал, что сейчас за ним пристально наблюдают.

— Ради твоего блага, сын мой, мне хотелось бы найти такой путь. Ты доволен своей жизнью здесь и даже счастлив, насколько может быть счастлив человек, несущий в себе тяжкое проклятье. Но боюсь, что спокойное время закончилось. Тебе следует понимать, мальчик, что немногим было даровано столько времени для дисциплины и самопознания; будь благодарен за то, что получил.

«Меня тошнит от благочестивых разговоров о каких-то ношах, возложенных на наши плечи!» Эллерт отмахнулся от гневной мысли, но отец настоятель поднял голову, и его глаза, бесцветные, как металл, встретились с глазами ученика.

— Видишь ли, мой мальчик, на самом деле ты не обладаешь качествами настоящего монаха. С нашей помощью ты до определенной степени научился управлять своими естественными наклонностями, но твой дух мятежен по природе. Он жаждет изменить, что в его силах, а перемены могут происходить только там. — Настоятель указал на мир, распростершийся у подножия скал. — Ты никогда не согласишься остановиться на достигнутом, сын мой. Теперь у тебя есть силы для разумной борьбы, а не для слепых метаний, порожденных страданиями. Ты должен идти, Эллерт, и изменить в мире то, что окажется тебе по силам.

Эллерт спрятал лицо в ладонях. До этого момента он все еще верил, — «как ребенок, как доверчивый ребенок!» — что старый монах обладает некой властью над событиями и поможет избежать неминуемого. Он знал, что шесть лет жизни в монастыре не позволили ему избавиться от этого заблуждения; теперь чувствовал, как исчезают последние остатки детства, и ему хотелось плакать.

— Ты горюешь из-за того, что в свои двадцать три года не можешь остаться ребенком, Эллерт? — с ласковой улыбкой спросил отец настоятель. — Лучше будь благодарен, что после стольких лет обучения ты наконец готов стать мужчиной.

— Подобными речами меня кормили с утра до вечера — я еще недостаточно взрослый и не могу занять свое место в мире. Не хочу слышать их от вас, отец, иначе годы, проведенные здесь, покажутся мне сплошным обманом!

— Но когда я говорю, что ты готов встретить будущее как мужчина, я имею в виду не то же самое, что и твой отец, — возразил отец настоятель. — Думаю, ты понимаешь, что я понимаю под зрелостью. Или я ослышался, когда ты сегодня утром утешал и наставлял плачущего ребенка? Не делай вид, будто ты не понимаешь разницы, Эллерт. — Суровый голос смягчился. — Не слишком ли ты гневаешься, чтобы встать на колени и принять мое благословение?

Эллерт упал на колени и ощутил прикосновение сознания старика к его разуму.

— Святой Носитель Вериг да укрепит тебя для грядущих свершений! Я люблю тебя всем сердцем, но удерживать тебя здесь будет пустой самонадеянностью. Ты слишком нужен тому миру, который пытался отвергнуть.

Когда Эллерт встал, отец настоятель на несколько секунд обнял и поцеловал его.

— Ты получил мое благословение на уход отсюда. Если желаешь, надень мирское платье, прежде чем предстать перед своим отцом. — Старик последний раз прикоснулся к лицу Эллерта. — Мое благословение пребудет с тобою всегда. Возможно, мы больше не встретимся в этом мире, но я буду молиться за тебя во дни, что грядут. Пришли когда-нибудь ко мне своих сыновей, если будет на то твоя воля. А теперь иди.

Отец настоятель сел, надвинув капюшон на лицо, и Эллерт понял, что его присутствие здесь больше не имеет смысла. Его не чувствовали и не замечали.

Хастур не воспользовался разрешением переодеться. Он сердито подумал о том, что остается монахом, и если отцу это не нравится, то он не сможет надавить на сына. Однако частично его возмущение объяснялось тем, что, обратив мысли в будущее, он не увидел себя в монашеской рясе — ни во внешнем мире, ни здесь, в Неварсине. Неужели он никогда не вернется в Город Снегов?

Шагая к комнате для гостей, Эллерт старательно следил за дыханием, пытаясь успокоиться. Что бы там ни собирался сказать отец, разговор не станет легче, если ссора вспыхнет в самом начале встречи. Он распахнул дверь и вошел в просторную комнату с каменным полом.

В резном кресле возле пылающего камина, жестко выпрямив спину, сидел седой старик. Его пальцы крепко сжимали ручки кресла, на лице лежала печать высокомерия, свойственная Хастурам с равнины. Услышав шелест рясы Эллерта, задевающей за каменный пол, он раздраженно кашлянул:

— Еще один бездельник в рясе? Пришлите сюда моего сына!

— Ваш сын здесь и готов служить вам, ваи дом.

Старик изумленно уставился на него:

— Всемогущие боги! Это ты, Эллерт? Как ты осмелился предстать передо мной в подобном обличье?

— Я предстаю таким, какой я есть, сир. Вас разместили с удобствами? Позвольте мне принести вам еду и вино, если пожелаете.

— Меня уже обслужили, — отозвался старик, мотнув головой в сторону подноса и кувшина на столе. — Мне нужно лишь поговорить с тобой, ради этого я и отправился в эту злосчастную поездку.