Нефрит - Сергей Юрьевич Михайлов

– Прости, Коля! Прости старого! Не сам я. Я не хотел!

Больше он ничего не сказал, опять добавил газ и, больше не оборачиваясь, погнал лодку прочь от меня.

Черт! Вот дела! Значит, меня он узнал, и стрелял его пассажир именно по мне. Я проследил за телом, все еще иногда показывающимся из воды. Попробовать догнать? Может, узнаю стрелявшего, что-то прояснится? Нет, не успею, труп за это время утащило порядочно, только если прибьет к берегу…

Как ни странно, я ничего не чувствовал от того, что только что убил человека. Может быть потому, что все произошло как в кино или в компьютерной игре – я выстрелил, далекий человек упал и исчез. Я не видел рядом ни раны, ни крови, ни агонии. Одно я понял точно: никакого удовольствия убийство мне не доставило, как это бывало в игрушке, когда с радостью крошишь электронных врагов. Вот и на моей совести появился труп, усмехнулся я, совсем становлюсь похожим на дядьку.

Что же это происходит? Неужели война? Похоже на то. Дядьку убили, охотятся на меня, базу разгромили… Блин, что же происходит сейчас дома, в поселке. Конечно, я не думаю, что сейчас будут убийства и в жилухе, не те времена, не девяностые, менты стали совсем другие – махом ОМОН с города пригонят.

Прошлая война пришлась на мое детство, тогда наехавшие бандиты с двух городов – Улан-Удэ и Читы – делили сферы влияния по скупке золота. Нелегальных старателей убивали в тайге целыми бригадами, жгли бутары и инструмент. До сих белеют косточки неизвестных старателей, их тогда, в девяностые, много приехало из стремительно обнищавшей страны. Тогда да, убивали и на улице, и дома жгли по ночам. Я помню, как в школе передавали шепотом страшные подробности очередной резни. Но тогда милиция была другая, появлялись только для того чтобы зафиксировать преступление. Если сейчас опять такое, то нам конец. Без дядьки мы будем как котята слепые. Все-таки все в нашем бизнесе было замкнуто на него.

Мне как воздух нужна была связь, я задыхался без информации. Я уже пожалел, что не стал тщательно обыскивать разграбленную базу, там у нас был спутниковый телефон. Может быть, грабители не нашли его, сейчас бы уже все знал. Понятно, что это была призрачная надежда, если телефон и не забрали, он наверняка сгорел вместе с избами.

Ничего нового придумать я не смог, поэтому опять двинулся по тропе, надеясь, что ночью доберусь до метеостанции на речке Булишма. Там жила семья – они были не местные, появились на этой станции года три назад, до этого, по их рассказам, работали где-то на Дальнем Востоке. Метеостанцию закрыли, и им предложили работу здесь, в нашей глуши. Обоим оставалось немного до пенсии, и они согласились, надо доработать, чтобы был северный стаж. Дети, сын и дочка, как они рассказывали, уже устроены и живут в Москве. Росомаха прикормил их, доплачивал им еще одну зарплату, и за это мы пользовались метеостанцией. Она была у нас как малая перевалочная база.

Однако теперь, после всего случившегося за сегодняшний день, я начал бояться того, что могу увидеть на станции. Хватит трупов на сегодня. Поэтому, когда я сначала услышал веселый треск дизелька, что давал свет для нужд метеостанции, а чуть позже увидел через расступившиеся деревья свет в окошке жилой избы, я обрадовался. Хоть здесь все нормально. Сил у меня прибавилось, и последние триста метров я пролетел одним махом. Метров за сто меня учуял старый пес Байкал и глухо, по-старчески залаял. Ничего не говорило о том, чтобы тут что-то изменилось с последнего моего посещения.

Я бы все-таки поосторожничал, посидел в кустах, подождал, присмотрелся, но тут на крыльцо вышел хозяин – Федор Иванович. Все, я в том числе, звали его просто Иваныч. Он снял очки и всмотрелся в лес. Я стоял за деревом, и в наступавших сумерках меня он не разглядел.

– Кого ты там почуял, Байкалка? – обратился он к псу, потом вытащил пачку сигарет и закурил. От всего его поведения так и несло безмятежностью, здесь явно ничего не знали про сегодняшние кровавые события. Я решился и вышел на тропу, пес зашелся в лае.

Иваныч склонил голову набок, вглядываясь в меня.

– Коля, ты?

– Я, Иваныч, я.

Он повернулся в сторону двери и крикнул:

– Лена, ставь чайник! У нас гости.

Потом спустился с крыльца.

– Ты заходи. Мы сегодня баньку топили, наверное, еще теплая. Пойду пару полешек подброшу, в момент нагреется. Ты сначала в баньку или есть будешь?

– Нет, Иваныч, первым делом дай мне поговорить с жилухой. Кстати, у тебя никаких особых новостей нет? Из поселка ничего не передавали?

Хотя есть я хотел как волк, весь день на легком перекусе, а путь отмахал вон какой, но узнать, что творится в поселке, я хотел еще больше.

– Нет. Все как обычно.

Мне показалось, что в голосе Иваныча проскользнула какая-то заминка, я переспросил:

– Точно ничего не было? Ничего необычного?

– Нет! Что там может быть необычное?

На этот раз голос прозвучал твердо, и я успокоился. Значит, Иваныч еще ничего не знает. Неизвестно, как поведет он себя, узнав, что Росомахи больше нет.

– Ладно, Иваныч. Давай, готовь рацию. Я брошу вещи, подойду.

– Хорошо. Там ваша избушка готова, Лена убралась. Иди, располагайся, я аппаратурой займусь.

Что-то в его голосе мне опять не понравилось, но я отмахнулся – всех уже подозреваю. Хотя будешь тут подозрительным, особенно после происшествия с Лехой. Избушка, в которой останавливались наши люди, когда бывали здесь, стояла на отшибе, почти в лесу. Ее построили по приказу дядьки, он и место выбрал. Теперь я понимал его: в случае чего можно было сразу из дверей скользнуть в лес. В избушке все было по-спартански, как обычно в лесу: две самодельные деревянные кровати, стол посредине. Из веяний прогресса – электрический чайник Тефаль. Я бросил рюкзак на одну из кроватей, повесил «Сайгу» на гвоздь у дверей. Сполоснул обветренное лицо под рукомойником и пошел в большую избу метеостанции. Она была построена еще при советской власти, добротно и с размахом. В одной половине находились приборы, шкафы с журналами, рация; в другой жили Иваныч и Лена. Жена у Иваныча была тихой, худенькой женщиной. Она редко выходила, когда на станции появлялись чужие. Как объяснял Иваныч, она привыкла к одиночеству, почти всю жизнь в поле, на метеостанциях. Я ее видел, наверное, всего раза три. Вот и в этот раз она мелькнула в окне на их