Вельяминовы – Время Бури. Книга первая - Нелли Шульман

– У меня докторат по истории средневековья, по крестовым походам. Я Евангелие наизусть знаю. И латынь у меня почти родной язык, как и у отца…, – Бенцион Судаков, окончив Сорбонну, защитил диссертацию по первым философам-утопистам, Томасу Мору и Кампанелле. Отец Авраама преподавал историю в первой еврейской гимназии, основанной в Палестине.

Дул теплый ветер, над Иерусалимом сияло солнце. Аарон повторил: «Кто не любит, тот не познал Бога. Это правильно, конечно».

Когда они шли по Виа Долороса к Яффским воротам, рав Горовиц спросил:

– Но хупу твой отец поставил?

Авраам развел руками:

– Дедушка Исаак еще был жив. Ему девяносто восемь исполнилось. И дедушка Аарон, и бабушки. Они папу и тетю Шуламит с младенчества вырастили, после гибели родителей. Папа просто не мог не пойти под хупу. Но это был последний раз, когда он в синагоге появился, – Авраам взглянул на кузена:

– Хорошо, что дедушка Исаак нового века не перевалил. Ему вряд ли бы понравилось, что тетя Шуламит из Вены с ребенком вернулась.

Шуламит Судакова училась в Венской консерватории, играла с оркестром Малера, но в Европе оставаться не стала, приехав обратно в Палестину с годовалым сыном, Амихаем. Об отце мальчика она ничего не говорила. Аарон видел фотографии покойного Амихая. Рав Горовиц покашлял:

– Авраам, он, как две капли воды, похож…, – Авраам Судаков кивнул:

– Похож. Одно лицо. Тетя Шуламит всегда молчала, а папа, разумеется, у нее не спрашивал. Она музыкальную школу основала, в Тель-Авиве. Амихай тоже музыку преподавал, и жена его. Они все пианисты были. И Циона будет, хотя она Бетховену предпочитает марши Бейтара, – Циона Судакова жила, с детьми кибуца, в общем доме. Учились они вместе, но к Ционе, два раза в неделю, приезжала госпожа Куперштейн, учительница музыки.

Аарон помнил высокую, сероглазую, рыжеволосую девочку, в коричневых шортах и рубашке Бейтара, молодежного крыла правых сионистов. В спальне детей кибуца висел портрет Иосифа Трумпельдора, героя сионистов, погибшего от рук арабов. Малыши сделали плакат с девизом Бейтара: «В крови и в огне пала Иудея, в крови и в огне она возродится!».

Подростков учили стрельбе из пистолета, военной дисциплине, они маршировали под барабанный бой. Госпожа Куперштейн, приехавшая в Палестину, два года назад, из Берлина, тихо сказала Аарону:

– Знаете, рав Горовиц, я видела, в Германии, штурмовиков Гитлера. Они тоже в коричневой форме ходят…, – она покачала поседевшей головой: «Не надо бы такого еврейским детям».

Аарон завел разговор с кузеном. Серые глаза Авраама похолодели:

– Здесь не диаспора, – отрезал Авраам Судаков, – здесь будущее еврейское государство. Хватит идеализма. Мой отец считал, что евреи и арабы могут жить в мире, если все станут коммунистами. Моего отца убили, арабы. Моего деда убили арабы, моего прапрадеда…, – он стал загибать сильные пальцы на больших, натруженных ладонях, – достаточно? Или бабушек прибавить, кузена Амихая и его жену? – зло поинтересовался Авраам:

– Мы должны сражаться с арабами, и освободиться от гнета британцев. Каждый еврей обязан участвовать в нашей борьбе.

За окном комнаты слышались детские голоса:

Бейтар!Из прaхa и пeплa,Из пoтa и крoвиПoднимeтся плeмяВeликoe, гoрдoe плeмя;Пoднимутся в силe и слaвeЙoдeфeт, Maсaдa, Бeйтaр.

– Это Жаботинский написал, – вспомнил Аарон.

Зеев Жаботинский был лидером правых сионистов и кумиром Авраама Судакова.

Рав Горовиц подозревал, что в кибуце Кирьят Анавим, есть не только сады и молочная ферма. В Иудейских холмах, рядом с Иерусалимом было удобно хранить оружие и обучать добровольцев Иргуна, военизированной организации. По словам Авраама Судакова, Иргун создали для защиты еврейских поселений. Аарон сомневался, что дело ограничится только защитой, но напоминал себе, что он здесь гость.

Ему и не давали забыть. Приятель кузена Авраама по университету, поэт Яир Штерн, усмехнулся, когда Аарон, осторожно сказал:

– Мировое еврейство присоединилось к бойкоту немецких товаров, а в Палестине они продаются на каждом углу…, – сионистская федерация Германии, Англо-Палестинский банк и немецкое правительство подписали соглашение. Евреи Германии, покидавшие страну, должны были положить тысячу фунтов на счет в банке. Деньги использовались для покупки вещей, произведенных в Германии, и наводнивших Палестину. Евреи Америки, после прихода Гитлера к власти, отказывались приобретать немецкие товары.

– Не в Палестине, а в Израиле, – резко поправил его Штерн: «Нас не интересуют ваши бойкоты, Аарон. Если для освобождения от британского гнета нам придется сотрудничать с Гитлером и сражаться на его стороне, мы так и сделаем, понятно?»

– Людьми торгуете, – сочно заметил Аарон, затягиваясь папиросой. Они сидели у входа в каменный барак, над Иудейскими холмами заходило солнце. Пахло нагретой за день землей. Дети обливались водой у колодца. С фермы доносилось мычание коров, заканчивалась вечерняя дойка.

– Торгуем, – пожал плечами Авраам Судаков.

– Не забывай, нашему государству нужны люди. Молодые, здоровые еврейские юноши и девушки, а не старики, как госпожа Куперштейн и ее муж. Для этого мы ездим в Европу, выступаем перед евреями…, – Авраам подмигнул кузену: «Старики пусть едут в Америку. У вас богатая страна. Нам они ни к чему».

Вспомнив рассказы госпожи Куперштейн о Германии, рав Горовиц пообещал себе:

– Когда вернусь домой, не буду молчать. Все должны знать, что происходит, каждый еврей. Наша обязанность, помочь общинам Германии. Сказано: «Не стой над кровью брата своего».

Американское еврейство ограничивалось митингами. Осуждая Гитлера, ораторы призывали отказаться от немецких товаров.

– Этого мало, – вздохнул рав Горовиц, – пойду в «Джойнт». Папа к ним обращался, после войны, когда пытался дядю Натана найти. Евреям в Германии нужна помощь. У меня американский паспорт, я могу свободно въезжать в страну…, – он никому не стал рассказывать о своих планах, и даже отцу ничего не написал.

– Потом, – решил Аарон, – не надо, чтобы папа волновался.

Кузен Авраам плыл с ним в Ливорно. Он ехал в Рим, работать в библиотеке Ватикана. Авраам еще успевал готовить книгу о крестовых походах. Потом доктор Судаков отправлялся в Польшу, выступать перед тамошними евреями. На корабле, Аарон, смешливо спросил:

– У нас британские родственники имеются. Не выгонят тебя, из Иргуна, за коллаборационизм? – они стояли на палубе, глядя на бесконечный простор Средиземного моря.

Авраам почесал рыжие волосы. Голову он, конечно, не покрывал.

– Насколько я знаю, дядя Джон занимается европейскими делами. Очень бы не хотелось, чтобы он обратил внимание на Израиль, – кузен Авраам, упорно, назвал Палестину Израилем, и не собирался жениться, пока не увидит на своей земле еврейское государство.

– Не под хупой, разумеется, – весело заметил ему Аарон, – твой отец бы, не одобрил, – в кибуце шабат не соблюдали. Авраам отмахивался:

– Кроме рава Кука, остальные раввины мешают нашему делу. В старые времена, на Масаде, они сражались плечом к плечу, со всеми. Такое могло бы случиться и сейчас…, – он, со значением, посмотрел на Аарона. Рав Горовиц ничего не ответил.

– Не одобрил, – согласился Авраам: «Ты не представляешь себе, насколько мой отец был атеист».

Меру атеизма Бенциона Судакова рав Горовиц оценил, когда они с кузеном купались на тель-авивском пляже. Авраам объяснил:

– В моем поколении много таких юношей. Наши отцы все социалистами были. Во многих кибуцах, действительно, свиней разводили. Мне не мешает, – он похлопал Аарона по плечу: «Девушкам все равно».

Отношения в кибуце были легкие, пары сходились и расходились, приезжали гости из других поселений. Авраам, много раз, говорил раву Горовицу:

– Я бы на твоем месте не терял времени. Наши девушки другие, для них такое проще. Жениться не обязательно, здесь не Америка.

Мужчины и женщины называли друг друга не мужем и женой, а товарищами.

В Старом Городе все было иначе. Аарона, несколько раз, пытались сватать. Рав Коэн, глава сватов города, неодобрительно говорил:

– Вам двадцать шесть, рав Горовиц. В ваши годы у меня пятый ребенок родился. Не надо со свадьбой затягивать.

Оставшись один, Аарон покачал головой:

– Не могу. Папа всегда говорил, что надо ждать любви, и она придет, обязательно.

Он посоветовался с равом Куком. Наставник улыбнулся:

– Конечно. А вообще, – раввин откинулся на спинку кресла, в окно был слышен щебет птиц, – хорошо, что ты приехал, Аарон, – он помолчал: «Хорошо, когда евреи живут на своей земле».

Рав Горовиц рассматривал знакомую панораму Манхэттена, слушая крики чаек.

– Здесь тоже моя земля, – сказал себе Аарон, – здесь, в Германии. Везде, где живут евреи, везде, где я нужен…, – он подумал, что отец ждет на причале, в неизменном, сером костюме: