Три билета до Эдвенчер - Джеральд Даррелл

Я расплатился с охотником. Мы дружными усилиями запихали зверя обратно в мешок, и я принялся мастерить ему клетку. Когда сооружение уже было доведено до половины, я, к своему негодованию, обнаружил, что кончилась проволочная сетка, а потому пришлось взяться за хлопотное занятие по выделке планок, которыми затем обрешечивалась клетка. Когда последний гвоздь был вбит, мы оборудовали клетку мебелью (то бишь удобным для висения суком), водворили в нее ленивца, а сами не спускали с клетки глаз — всем было любопытно посмотреть, как он будет устраиваться. Он, конечно, зацепился за сук своими когтями, похожими на железные кошки, и повис на нем.

Я щедро наделил его огромной гроздью бананов и охапкой вкуснейших листьев, а сам отправился спать.

В два часа ночи меня разбудили доносившиеся из комнаты животных странные звуки — хрумканье, чередующееся с шипением, и взволнованный писк Катберта. Первое, что пришло мне в голову — что сбежала одна из наших длиннющих анаконд и теперь пожирает моих питомцев одного за другим. Я выпрыгнул из гамака и засветил крохотную лампу-молнию, которую на всякий пожарный случай всегда держал под рукой. Правда, света от нее было ничуть не больше, чем от какого-нибудь ничтожного светлячка, но все же лучше, чем ничего. Вооружившись палкой, я зашел в комнату животных, огляделся и в полумраке увидел Катберта — он сидел на ярусе клеток и взирал высоты на все происходящее полоумным и вместе с тем негодующим взглядом. Я сделал еще шаг: тут кто-то цапнул меня сзади за штанину и одним махом разорвал ее от колена до щиколотки! С трудом устояв на ногах, я опасливо обернулся и осторожненько посветил лампой-молнией. Я был убежден, что нападавший не мог быть из числа моих подопечных, потому что никто из них, насколько я знал, не обладал ни скоростью, ни силой для столь молниеносной атаки. Аккуратненько притворив дверь, я закрыл ее на свою палку как на засов — и что же вижу: на дощатом полу, словно большая мохнатая морская звезда, распростерся ленивец.

А надо вам сказать, что ленивец, лежащий на земле почти столь же беспомощен, как новорожденный котенок Лапы служат ему для висения, а не для ходьбы. Поэтому оказавшись на земле, он может выбраться из положение только зацепившись за что-нибудь когтями и подтянувшись. А это нелегкое дело, и тот, кто впервые столкнете с этой ситуацией, может подумать, что у животного паралич или перелом позвоночника. Но попробуй дерзнуть подойти в пределы досягаемости его могучих когтей и зубов — и сразу убедишься, что животное вовсе не так беспомощно, как кажется на первый взгляд.

Ленивец лежал с непонятным выражением на морде, вслепую выискивая своими стальными когтями, за что бы зацепиться, но не находил ничего подходящего на голом дощатом полу. Убедившись, что ленивца пока можно оставить в покое, я занялся осмотром клетки — мне было любопытно, каким же образом он умудрился оттуда удрать. Оказывается, он отодрал две планки (а я-то думал, что надежно прибил их!), и этого оказалось достаточно, чтобы выбраться наружу. Каким именно путем он этого добился, точно сказать не берусь, но все же выскажу предположение, что он орудовал когтями, как опытный взломщик фомкой. Пока я определял масштабы повреждений, Катберт слетел вниз, шумно хлопая крыльями, и попытался сесть ко мне на плечо, очевидно сочтя его самым безопасным местом во всей комнате. К его неудовольствию, я спихнул его и отправился за гвоздями и молотком. Стоило мне засесть за ремонт клетки, как он тут же взгромоздился на ее крышку и все время, пока я работал, смотрел мне в глаза с озабоченным выражением и громко пищал. Тем временем от шума проснулся Боб — бодрым шагом влетев; в комнату, он потребовал объяснить, какого лешего я грохочу молотком посреди ночи.

— Осторожно! Ленивец! — гаркнул я, едва он показался в дверном проеме.

Только я крикнул, как ленивец перевернулся и выбросил вперед лапу. Ему недостало какого-нибудь дюйма, чтобы зацепить Боба за ногу. Боб мигом отпрянул в дальний угол и сердито взглянул на зверя.

— Как этот черт выбрался из клетки? — спросил он.

— Отодрал планки. Я как раз заканчиваю чинить, а ты, будь добр, помоги поймать его!

— Ну, дружище, с тобой не заскучаешь! — горестно сказал Боб. — То анаконды, то пираньи, то ленивцы…

Что касается Катберта, то он радостно приветствовал появление Боба и, совершив хитроумный обходной маневр, устремился к своей излюбленной цели — и, как и следовало ожидать, нахально устроился у моего приятеля в ногах, да еще вознамерился прямо тут же и уснуть.

Окончив починку клетки, я взял пустой мешок и приблизился к ленивцу, который по-прежнему беспомощно размахивал лапами в воздухе. Заметив мое приближение, он тут же перевернулся на спину и изготовился дать мне отпор — угрожал когтями и шипел, словно кипящий чайник, разевая пасть. После нескольких неудачных попыток набросить мешок ему на голову я решил, что пора ввести в бой Боба.

— Бери палку и отвлекай его внимание, — проинструктировал я своего партнера, — а я постараюсь накинуть на него мешок.

Боб согнал со своих ног негодующего Катберта и, держа оружие наперевес, без особого энтузиазма пошел на врага. Катберт последовал за ним. Боб сделал выпад в сторону ленивца — тот немедленно перевернулся и сделал ответный выпад. Боб отшатнулся назад и споткнулся о Катберта. Пользуясь моментом, я набросил мешок — есть! Он попал прямо на голову ленивца. Я подскочил к нему, одной рукой хватая за загривок, второй за передние лапы… Осечка! Мне удалось схватить лишь одну лапу, да и то слишком высоко. Не успел я понять свою ошибку и отпустить лапу, как мощные когти сомкнулись, будто клещи, и мои пальцы оказались зажаты словно в тисках. Но и это не все — я обнаружил, что горько заблуждался, полагая, что удерживаю чудовище за загривок. Ну все, думал я, сейчас он высунет голову из-под мешка и вцепится мне в руку своими желтыми зубами! Судя по зловещему шипению, которое раздавалось из-под мешка, было бы наивным полагать, будто моя атака настроила зверя на благодушный лад. Тем временем Бобу удалось на какое-то время отделаться от Катберта — они расстались взаимно недовольные, и я крикнул Бобу, чтобы тот подал мне палку — как-никак с оружием в руках чувствуешь себя уверенней!

— Открой-ка дверцу клетки, — сказал я, — попробую затащить его туда.

Боб сделал все, как я велел; но в тот самый момент, когда я пытался поднять ленивца с пола, чтобы пронести через комнату, ему удалось освободиться от мешка. Я ему тут же сунул палку в зубы — ничего лучшего в тот момент в голову прийти не могло. Челюсти сомкнулись, зубы чудовища принялись расщеплять палку с таки страшным хрустом, что кровь стыла в жилах. Одной рукой той самой, которая была зажата как в капкане, — я поднимал его с пола, а другой держал палку, чтобы он не да Бог не выпустил ее из пасти. Этот сложнейший жонглерский трюк уже почти увенчался успехом, как вдруг откуда ни возьмись налетел Катберт и устроился у меня в нога Пока я медленно разворачивался, Катберт с восторженны писком преследовал мои щиколотки, а ленивец, по-прежнему вися у меня на руке, смачно жевал палку и время о времени яростно шипел.

— Слушай, убери-ка эту проклятую птицу! — рявкну я Бобу, который, прислонясь к стене, заливался истерическим смехом. — Скорее, а то ленивец укусит меня!

Боб, чей смех перешел в рыдания, отогнал Катберта, а я протопал с опасной ношей через всю комнату и попытался впихнуть ленивца в клетку через дверцу. Не тут-то было — в пылу борьбы он сумел уцепиться задними лапами за решетку, и никакие силы не могли его оторвать.

— Хватит ржать! Лучше взял бы да помог отцепить эту проклятую тварь! — пропыхтел я.

— Посмотрел бы на все это со стороны, тоже бы животик от смеха надорвал, — парировал Боб. — Особенно понравился мне пируэт, который ты проделал с Катбертом. Очень элегантно!

Все же мы кое-как впихнули ленивца в клетку, затем утихомирили Катберта — вот теперь можно было спокойно ложиться по гамакам. Первое, что я сделал на следующий день — раздобыл проволочной сетки и столь тщательно укрепил клетку ленивца, что вырваться из нее было бы потруднее, чем из Дартмутской тюрьмы.

Вообще же о ленивцах с самых ранних времен, как ими начали интересоваться, понаписано столько несусветной чуши, как ни об одном другом южноамериканском животном. Какими только эпитетами не наделяли их! И ленивые, и глупые, и уродливые, и медлительные, и неуклюжие, и мучаются от жуткой боли при каждом движении, и еще столько всякой ерунды, что сказать противно. Вот типичное описание ленивца, принадлежащее перу некоего Гонсало Фердинандо де Овьедо:

«А вот еще странный зверь, которого гишпанцы с явной издевкою именуют cagnuolo, сие значит „легконогая собачонка“, а между тем сие есть одно из самых медлительных животных на свете, и движения оного столь тяжелы и неуклюжи, что оно едва ли может преодолеть и полсотни шагов за целый день. У оных животных четыре тонкие ноги, и на каждой по четыре когтя, как у птиц, и оные когти плотно прилегают к друг другу; но ни означенные когти, ни ноги не могут поднять их туловище над поверхностью земли… И главною радостию и наслаждением для них является висение на деревьях и других предметах, по коим можно карабкаться вверх… Когда же мне самому доводилось держать оных у себя дома, я не видел, чтобы они питались еще чем-либо, кроме как воздухом; и того же мнения придерживаются все здешние жители, ибо они никогда не видели, чтобы сии животные что-нибудь ели, но головы и пасти оных всегда повернуты в ту сторону, откуда ветер сильнее; из сего можно заключить, что более всего вкусу они находят в воздухе. Они хоть и обладают способностью кусаться, но не имеют к тому привычки, ибо у них очень маленькие пасти; они неядовиты и человеку не вредят, но в общем же — это грубые, бесполезные твари, не сулящие никакой выгоды человеку».