Невозвратный билет - Маша Трауб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну что ты мамкаешь! – шипит родительница. – Обязательно всем сообщать про мой возраст?
– Мам, я хотела лишь спросить, туалетную бумагу брать или нет, – отвечаю я.
– Откуда я знаю? Я вообще не собиралась сегодня в магазин! – огрызается она и обиженно уходит, оставляя меня с полной тележкой, куда я докладываю остальное по собственному усмотрению.
– А почему ты не взяла бородинский хлеб? И колбасу краковскую? Я так хотела! – возмущается мама уже дома. Холодильник забит под завязку. Но я действительно не купила ни бородинский хлеб, ни краковскую колбасу, помня, что в прошлый раз мама отказалась от мучного по соображениям талии, а от колбасы у нее сильная изжога.
– Мам, а ты сказать не могла? Словами? Я должна догадываться, чего ты хочешь или не хочешь? Или ловить сигналы Вселенной? – возмутилась я.
– Почему я вообще должна о таком говорить? Я же не прошу кольцо с бриллиантом или поездку на море! Хлеб и колбаса! Все! Мне больше ничего не надо! – Мама начинает плакать. Ей вообще легко заплакать. Удивительная способность. У меня такая ученица была, Наташа Смирнова. Чуть что – сразу в слезы.
– Что ты плачешь? – спрашивала я.
– Не знаю, – отвечала честно Наташа. – Просто поплакать захотелось.
К слезам Наташи я привыкла и выдавала таблетку валерьянки. А вот к слезам собственной матери так и не смогла. Как не научилась различать, когда она плачет искренне, а когда на публику. То есть для меня. Я для нее тоже публика.
Раскладываю продукты в холодильнике. Захожу на кухню и понимаю, что все – не сделаю больше ни шагу. Кухня засыпана мукой до потолка. Раковина завалена грязной посудой. На столе – что-то невообразимое.
– Я тебе беляши решила испечь. – Мама красиво стоит в дверях. – Только убрать не успела. Помоешь? Тут всего две тарелки.
– Можно мне кофе? – прошу я.
– Конечно! Ты же дома! Знаешь, где что стоит. – Мама делает красивый жест, мол, все в твоем распоряжении, и удаляется.
Следующие два часа я отмываю кухню, забыв про кофе, который не знаю где стоит. Мама давно все переставила по своему вкусу. Я не в силах открывать ящики и искать банку с кофе, поскольку перемываю посуду, отмываю холодильник, плиту и долепливаю беляши. Точнее, просто леплю – мама оставила заготовки, фарш и кружочки теста. Уговариваю себя, что лучше промолчать.
Нахожу в холодильнике полпакета кефира и выпиваю с наслаждением. Заедаю куском хлеба, найденным в недрах хлебницы. Мою полы. Мама выходит на кухню, садится на стул и поднимает ноги, чтобы я могла помыть под ее стулом. Смотрит, как я мою.
Меняю постельное белье, протираю пыль.
– Мам, откуда здесь шерсть? – спрашиваю.
– Я хожу в шали, – отвечает она.
– Надо ее выбросить.
– Тебе лишь бы выбросить. Тебе ничего не нужно. И я не нужна. Моя дача не нужна, моя квартира не нужна.
Мама плачет. Как всегда. Я присаживаюсь на край табуретки – ноги не держат, руки дрожат. Устала не как собака и даже не как сто чертей. Подумала, что дам задание своим одиннадцатиклассникам – пусть вспомнят смешные фразеологические обороты и свои придумают. Заставляю себя встать и домыть полы. Ванную еще надо оттереть, отдраить. Не сейчас. Совсем нет сил. Домой бы доехать по пробкам. Начинаю собираться.
– Ты неблагодарная, – говорит мама, поджав губы.
– Почему?
– Мои беляши так и не попробовала. Я все утро с ними провозилась!
Мама звонко захлопывает дверь за моей спиной. Ладно. Не в первый раз. Интересно, для кого она затевала беляши и для кого наряжалась? Слишком быстро захлопнула дверь. Если спрошу – все равно не ответит. Или будет отрицать. Почему? Не знаю, если честно.
Заезжаю на заправку. Нет ни бензина, ни аппетита. Ем какой-то бутерброд, запиваю каким-то кофе. Потом несусь в туалет – опять рвота. Нервы. Отсроченная реакция. Видимо, на Госуслуги. Умываясь над грязной раковиной, вспоминаю, что так и не попросила у мамы найти мое свидетельство о рождении. А это означает, что придется звонить. Нет, не сегодня, пожалуйста. Сегодня не выдержу. Звоню Насте, зная, что это единственный человек, который меня накормит и напоит в любое время суток. Мне отчаянно нужно прийти в себя. Домой ехать не хочу.
– Можно я к тебе заеду? Через полчаса, – прошусь я.
– Так, дети, помолчите минуту! Я себя не слышу! – орет Настя. – И быстро убрали комнату! Сейчас тетя Аня приедет.
На заправке покупаю маффины, шоколадки, конфеты.
В доме у Насти всегда бедлам, ор, крики и при этом удивительно тепло и спокойно. Я еще не успела помыть руки, а она уже ставит на стол тарелку с супом.
– Сметанки дать? Или хлеба? – суетится подруга. – Дети, умоляю, подарите нам пять минут тишины!
Я киваю, соглашаясь и на сметану, и на хлеб.
– Спасибо! – говорю с набитым ртом.
– Ну что случилось? – Настя уже сварила мне кофе и собралась подогревать три котлеты с горой жареной картошки.
– Сорок пять случилось. Тебе это тоже предстоит.
Настя младше меня на восемь месяцев.
– И что? – не поняла она. У нее удивительно наплевательское отношение к возрасту – никаких комплексов, никаких кризисов, принятий и осознаний. Да и некогда рефлексировать, когда трое детей.
