Узы крови - Шелдон Сидни

А она командовала: «Быстрей!», или «Сильней!», или «Не останавливайся !»

И он безропотно делал все, что она приказывала. И внутренне злорадно усмехался!

Решающими периодами при выращивании лозы, как выяснил Шарль, являются весенние и летние месяцы, так как ко времени сбора винограда в сентябре он должен в равной степени получить необходимые дозы влаги и тепла. Слишком много солнца – выжжет аромат, слишком много воды – разжидит его. Июнь начался великолепно. Шарль прослушивал метеосводки по Бургундии ежедневно, сначала по одному разу в день, затем по два раза. Его лихорадило от нетерпения: до свершения заветной мечты оставались считанные недели! Он даже знал теперь, куда собирается сбежать: Монтего-Бэй! На Ямайке у «Роффа и сыновей» конторы не было. Там он легко может затеряться. Он даже близко не подойдет к Раунд-Хилл или Окко-Риос, где может попасться на глаза кому-либо из знакомых Элены. Он купит себе в горах небольшое поместье. На острове это стоит недорого. Он заведет себе слуг, будет отлично питаться – в общем, не отказывать себе ни в каких удовольствиях.

В эти первые дни июня Шарль Мартель был по-настоящему счастлив. Его теперешняя жизнь была сплошным унижением, но он и не жил в настоящем, он жил в будущем, в тропиках, на обласканном солнцем и ветрами острове в Карибском море.

Июньская погода день ото дня становилась лучше. Дождливые дни сменились солнечными. Как раз то, что нужно нежным плодам. И по мере того как грозди наливались соком, крепло и ширилось благосостояние Шарля Мартеля.

Пятнадцатого июня в Бургундии пошел мелкий дождь. Затем он усилился. Проходили дни, проходили недели; дождь не прекращался. Шарль перестал слушать метеосводки.

– Если дождь прекратится к середине июля, – говорил по телефону Рене Дюшами, – еще не все потеряно.

Июль этого года, как сообщила метеослужба, оказался самым дождливым за всю историю бюро погоды Франции. К первому августа Шарль Мартель потерял все свои деньги до последнего сантима. Такого страха за содеянное, как в эти дни, он никогда не испытывал.

– В следующем месяце мы летим в Аргентину, – объявила Шарлю Элена. – Я приму участие в автогонках.

Он смотрел, как она неслась по треку на своем «феррари», и думал: «Если она сломает себе шею, я свободен».

Но недаром же она была Эленой Рофф-Мартель. Сама жизнь вылепила ее для роли победителя, его же – для роли побежденного.

Победа в гонке сексуально возбудила Элену выше всяких пределов. Едва переступив порог их роскошного гостиничного номера в Буэнос-Айресе, она приказала Шарлю раздеться и лечь животом на ковер. Когда она оседлала его и он увидел, что она держит в руке, он взмолился:

– Пожалуйста, не надо!

В это время в дверь постучали.

– Merde! – выругалась Элена.

Она выждала некоторое время. Стук повторился.

– Сеньор Мартель? – раздалось за дверью.

– Оставайся на месте! – приказала Элена.

Она встала, облачила свое стройное крепкое тело в тяжелый шелковый халат и, подойдя к двери, распахнула ее. На пороге стоял посыльный в серой униформе и в вытянутой руке держал большой запечатанный конверт.

– Я должен передать это в руки сеньора и сеньоры Мартель.

Она взяла конверт и закрыла дверь. Вскрыла конверт и пробежала глазами содержащееся там сообщение, затем медленно вновь перечитала его.

– Что это? – спросил Шарль.

– Сэм Рофф мертв, – сказала она улыбаясь.

Глава 5

Лондон

Понедельник, 7 сентября – 14.00

«Уайтс-клуб» располагался в конце Сент-Джеймс-стрит, рядом с Пиккадилли. Выстроенный в восемнадцатом веке первоначально как игорный дом, «Уайтс» был одним из старейших клубов Англии и одним из самых недоступных. Это был клуб для избранных. Члены клуба вносили имена своих сыновей в список будущих его членов при рождении, так как очереди на вступление приходилось ждать тридцать лет.

Фасад «Уайтса» являл собой воплощение благопристойности. Огромные, с выступами, окна, выходившие на Сент-Джеймс-стрит, создавали максимум уюта для тех, кто находился внутри, и минимум возможностей удовлетворить свое любопытство для тех, кто проходил мимо них снаружи. Несколько ступенек вели к входным дверям клуба, но, помимо его постоянных членов и их гостей, редко кому удавалось подниматься по ним, чтобы пройти внутрь. Комнаты в клубе были внушительных размеров, на всем, что находилось внутри, лежала печать старины и богатства. Удобная старинная мебель: кожаные диваны, стойки для газет, удивительной работы старинные столы, удобные кожаные кресла, на которых восседали более чем с полдюжины премьер-министров страны. Специальная комната с огромным камином за бронзовой решеткой была оборудована для игры в триктрак, в столовую на втором этаже вела строгих пропорций изящно изогнутая лестница. Столовая занимала весь этаж, и в ней помещались огромный красного дерева стол на тридцать мест и пять небольших столов, располагавшихся вокруг него. На завтраках и обедах здесь можно было встретить самых влиятельных людей страны и мира.

За одним из небольших угловых столов сидел сэр Алек Николз, член английского парламента, и завтракал со своим гостем Джоном Суинтоном. Отец сэра Алека был баронетом, как до него его дед и прадед. Все они в свое время состояли членами «Уайтс-клуба». Сэру Алеку уже перевалило за сорок. Он был худощав, с бледным аристократическим лицом и обаятельной улыбкой. Он только что прикатил на машине из своего загородного поместья в Глостершире и был одет в твидовую спортивную куртку, широкие штаны и мокасины. Гость, выряженный в полосатый костюм, яркую клетчатую рубашку и красный галстук, казался лишним в этой полной достоинства и роскоши обстановке.

– У вас тут шикарно готовят, – прочавкал Джон Суинтон, дожевывая остатки огромной телячьей котлеты.

Сэр Алек утвердительно кивнул:

– Да. Времена явно переменились с тех пор, как Вольтер заявил: «У англичан тысяча вероисповеданий и только один соус».

Джон Суинтон поднял глаза от тарелки.

– Кто такой Вольтер?

– Один... один французский парень, – смущенно сказал сэр Алек.

– А, понятно.

Джон Суинтон запил котлету глотком вина, отложил в сторону нож и вилку и вытер рот салфеткой.

– А теперь, сэр Алек, поговорим о деле.

– Я уже говорил вам две недели назад, господин Суинтон, что работа идет полным ходом, но мне нужно дополнительное время, – сказал сэр Алек мягко.

К их столу подошел официант, в руках которого одна на другой стояло несколько деревянных коробок с сигарами. Он ловко поставил их на стол перед ними.

– Глупо было бы отказываться, – сказал Суинтон.

Пробежав глазами этикетки на коробках и восхищенно присвистнув, он отобрал себе несколько сигар, одну из которых закурил, а остальные положил во внутренний карман пиджака. Официант и сэр Алек сделали вид, что не заметили ничего предосудительного. Официант слегка поклонился сэру Алеку и понес сигары к следующему столу.

– Мои хозяева слишком терпеливы к вам, сэр Алек, но боюсь, что их терпение начинает иссякать.

Он взял обгоревшую спичку, наклонился вперед и небрежно бросил ее в бокал вина, из которого пил сэр Алек.

– Скажу вам откровенно, как другу, я бы не стал их раздражать. Надеюсь, вы не хотите, чтобы они рассердились на вас?

– Но у меня сейчас нет денег.

Джон Суинтон расхохотался.

– Да будет вам прибедняться! По линии мамочки вы же Рофф, так? У вас тысяча акров отличной земли, шикарный дом в Найтсбридже, «роллс-ройс», «бентли», чего же вам еще надо для полного комплекта, пособие по безработице, что ли?

Сэр Алек со страдальческим видом оглянулся по сторонам и тихо сказал:

– Но все, что вы перечислили, неликвидно, то есть не может быть реализовано за наличные деньги. Я не могу...

Суинтон подмигнул и сказал:

– Зато ваша милая женушка, Вивиан, вполне ликвидна, или я что-то путаю, а? Бюстик у нее – пальчики оближешь.