Скелет в шкафу художника - Яна Розова

Я все смеялась его словам, когда бурный оргазм сотряс меня изнутри. Всхлипнув, я стекла под стол и обессилено повалилась на пол. Тимур тоже улыбался. Он откинул волосы со лба и, задыхаясь, сказал:

— У тебя краска на лице и на платье…

— Развяжи меня! — попросила я.

— Нет, — ответил он, опускаясь на пол и целуя мою шею. — Мне нравится, как ты выглядишь. Я даже хотел бы нарисовать твой портрет в таком виде.

— Не вздумай! Ты не пишешь портретов.

— С таблеточками напишу.

Он встал, застегнул штаны и отошел к холсту на мольберте, который я так и не видела.

— Что там у тебя? — спросила я.

— Узнаешь! — ответил он игриво.

— Тимур, брось наркотики! Ты еще не привык?

— Нет. Это премьера.

Я обрела надежду! Но он продолжил:

— Парочка, да? Ты — шлюха, я — наркоман! Брось гулять!

— Хорошо, если больше никаких таблеток.

Он снова вернулся ко мне. Казалось, действие наркотика прекратилось, и, по закону сохранения эмоций, после затяжного добродушия его охватывало раздражение. У мужчин всегда резко отличается настроение до и после. Гормоны!

— Но ты не сможешь перестать шляться, ведь так? От кого ты сейчас пришла? Почему ты вчера так долго говорила с Ижевским?

Я была теплой и расслабленной. Только что у меня был лучший за несколько лет секс, и ссориться не хотелось. Хотелось ласки и, возможно, повторения любви. Но гадостный тон Тимура начинал исподволь раздражать, мешать спокойному току крови в моих сосудах.

— Развяжи меня, — велела я. — Потом говорить будем!

— Нет. Скажи, сейчас это Ижевский? С ним ты спариваешься, сука?

Это было слишком!

— Да! — вспылила я. — Да, с ним. И с Костровым, и еще с ротой морских котиков!

— И доктор твой там? Ты на дедов перешла? Убил бы тебя — сидеть не хочу!

Он развернулся ко мне спиной. Постоял и вышел из квартиры, хлопнув дверью так, что я подскочила на месте. Стянутые кожаным пояском руки начинали болеть.

Я вяло покрутилась в разные стороны, надеясь увидеть что-нибудь, что помогло бы мне освободиться. Не найдя, присела в кресло у стены. Меня немного развезло, хотелось поспать хоть пять минут, и я, постаравшись минимально налегать на кисти рук, откинулась в кресле. Кажется, я задремала, потому что еще до того, как открыла глаза, почувствовала запах гари. Где-то пожар! Подскочила и поняла: пожар в мастерской!

Я выбежала из комнаты: огонь пылал в кухне и в прихожей. Уходя, Тимур не потрудился выключить музыку, и Кипелов сопровождал мои метания по горящей квартире «Игрой с огнем». Еще был шанс выскочить из студии, даже связанными руками я могла бы открыть замки. Пламя только начинало выжигать прихожую и подбираться ко входной двери. Я бросилась на выход и потратила последние пять минут на то, чтобы нащупать за спиной нижний замок и дотянуться до верхнего. Освобождение было близко.

«Картина Тимура и каталог Кострова с репродукциями картин мамы! Боже, они сгорят! Я себе этого не прощу!» — вспомнила я и снова метнулась в комнату. Остальные серьезные работы мужа были в «Арт-салоне», и мне показалось это везением.

Но руки были по-прежнему связаны! В комнате загорелись обои. И тут я увидела нож Тимура, которым он резал холсты, когда готовил полотна к работе. Он просто валялся на полу, и я, дура, моталась мимо него сто раз! Я села спиной к ножу, взяла его пальцами, повернула лезвием к запястьям и стала пытаться попасть лезвием по кожаным переплетениям.

Несколько раз резанула по своей собственной коже, но потом получилось неожиданно легко: чик — и я свободна!

Бросилась к мольберту, схватила картину, обернутую в полотно. Она была небольшая: сантиметров семьдесят на пятьдесят. Потом нашла каталог, валявшийся на полу и повернулась, чтобы выйти. Выходить было некуда: стена пламени надвигалась на меня из коридора. Все. Приехали!

Нет, не приехали! Есть еще балкон. Только бы, открыв балконную дверь, не создать тягу, которая выдует огонь наружу. Тогда и балкон превратится в аутодафе. Но деваться было некуда! Я, помолясь, повернула ручку двери вверх. Створка распахнулась, и огонь шарахнулся в глубь комнаты! Кажется, повезло! Выскочила на воздух и закашлялась. Свежий воздух обжег легкие.

Мастерская была на третьем этаже. Теплым весенним вечером народ прогуливался по улицам, толпа уже глазела на пожар. Похоже, кто-то раньше заметил огонь и вызвал пожарную бригаду. Машины с мигалками замаячили на дороге.

Через десять минут парень в каске уже помогал мне перелезть через парапет балкона на раздвижную красную лестницу, не уронив холст и каталог, чуть не стоившие мне жизни. Потом приехала «Скорая», потом приехал папа. Только Тимура не было, а я ждала его. Потому что хотела спросить: кто эта обнаженная женщина, изображенная на спасенном мной полотне?

Глава 10

В общем-то опять я отделалась легким испугом. Даже не отравилась угарным газом, только надышалась, и меня немного мутило до утра. Но потом я уснула, а днем уже была как огурчик. Вот только окончательно поверила во вмешательство некой весьма материальной силы, пытающейся укокошить меня. Пожарные, правда, сказали, что причина пожара в плохой проводке, но я уже скорее бы поверила в лох-несское чудовище!

На следующий день ко мне домой приехал Костров. Мы устроились с ним в белом тупичке — гостиной на белых же диванах. Костров выглядел не очень уверенно, во всяком случае, не так уверенно, как обычно. И беседу он начал со внушительной констатации неоспоримого, как он считал, факта:

— Снова попытка самоубийства. Варя, дело обстоит серьезнее, чем я думал. Эти царапины на руках — вы пытались перерезать вены!

— Евгений Семенович, договоримся: я никогда не хотела умереть. Давайте наконец посмотрим правде в глаза — на меня снова покушались.

— Выяснились некоторые новые обстоятельства… Наследственность. Твоя мама покончила с собой. Прости, Варя, что я говорю об этом, но я-то знаю!

— Она лечилась у вас, — мне показалось, что я заметила некоторое несоответствие в его словах. — Она лечилась у вас, вы помогали ей справиться с депрессией, с желанием убить себя, и тем не менее она покончила с собой. Значит, вы не смогли помочь ей?

Костров сразу сник, но, подумав, стал говорить:

— Раз возник такой вопрос, значит, я должен кое-что объяснить. Не только для оправдания, но и исходя из соображений врачебной этики. Ты должна мне доверять. Риточка и мои личные отношения с ней, мои профессиональные отношения с ней — все это обернулось для меня настоящей драмой. Для меня, как для человека, мужчины и врача. Она появилась на пороге моего кабинета такая красивая и такая надломленная, что у меня сердце сжалось. Я отнесся к ней не просто как к обычной пациентке, а прежде всего как к прекрасной женщине, попавшей в беду. Мне захотелось помочь ей не только потому, что это был мой долг, но и из личностных побуждений. Можно я закурю?