Семеро Тайных - Юрий Никитин

Он говорил и говорил, слова журчали как вода слабого ручейка. Олег стискивал челюсти, терпеливо ждал, когда же старик выговорится. Тот не знает всей мощи снедающего его желания как раз подавить эти так называемые чисто человеческие радости, чтобы приобщиться к более высоким радостям, недоступным простым поселянам, а доступным... наверное, доступным мудрецам и богам.

Конечно, и боги разные, он только что расстался с одним, но должны же быть на свете и умные?

— Не знаю, — сказал Олег уже с неуверенностью. — Все-таки я хочу быть колдуном. Знающим!

Россоха сказал доброжелательно:

— В тебя будут бросать камнями даже хорошие и честные люди. Да-да, для которых расшибаешься! Не проще ли избрать в жизни цели попроще? Заявить, к примеру, что хочешь захватить власть в этом городе и стать князем? А то и объявить себя сразу царем, королем или каганом?.. Это все поймут, даже отыщутся сорвиголовы, что примкнут. Кто из желания пограбить, а то и в самом деле дабы плохого царя сменить хорошим. Так сказать, понятный всем путь меча!

— Путь меча понятен всем, — пробормотал Олег упрямо. — Но я вовсе не стремлюсь, чтобы меня понимали даже деревенские дурачки! Достаточно, если поймут умные. Их меньше, зато...

— Не поймут, — отрезал колдун. Он все чаще оглядывался на сияющие окна, а в комнате полумрак сгущался и сгущался. — Я знаю колдунов. Как здесь, в Артании, так и в далекой Куявии... и даже в странной и таинственной Славии!

— А в Песках? — спросил Олег.

Колдун переспросил непонимающе:

— Песках?

— Ну да. Колдуны в Песках.

Брови колдуна двигались, на лбу собирались морщинки, углублялись, выдавая работу мысли, наконец после долгого раздумья он спросил непонимающе:

— Что скрываешь под этим словом?

— Пески, — повторил Олег беспомощно. — Страну, где ветер наметает горы из песка! Этих гор бесчисленное множество, вся страна из песка. Они идут за виднокрай, а если лететь на ковре-самолете сутками, и тогда не узришь конца-края, а если же на верблюде...

— А что такое верблюд? — спросил колдун подозрительно.

Олег умолк, только разевал рот как рыба на берегу. Трудно объяснить, что есть еще страны, совсем не похожие, дивные и странные, и совсем трудно, если объясняет молодой старому и умудренному, который заранее не верит, сомневается, даже отказывается верить.

— Я там был, — ответил он беспомощно. — Они... они существуют! Может быть, те колдуны как-то могут помочь, остановить эти войны? Кто может ответить?

Колдун, похоже, совсем потерял интерес к разговору с молодым волхвом, что не смотрит в рот восторженно, склоняясь перед его мудростью, а сам, оказывается, где-то был, что-то видел, а это ущемляет самолюбие даже немолодого колдуна, ибо мудрец тоже человек...

— Кто может ответить? — Колдун задумался, внезапно засмеялся: — Разве что тот, кто первым пришел сюда из неведомого края... От него пошел весь род людской. Так говорят старики, так говорят местные мудрецы.

— А что говоришь ты?

Колдун развел руками:

— Они правы. Весь здешний род людской пошел от этого человека... если он человек. Когда-то давно он ушел в горы, и с тех пор его не видели. Говорят, удалился в пещеру, а вход задвинул горой... вроде бы она выше всех... ну, за это время могли подрасти другие, но вершинка той горы в виде шипастой булавы, а таких я еще нигде не встречал...

Он стоял у крохотного окна, почти загораживая спиной. Олег ощутил желание шарахнуть по стене Железным Огнем, чтобы открылось новое окно на полстены, сжал кулаки, обуздывая недостойное волхва желание, ответил сквозь сжатые зубы:

— Вижу.

— Ну ладно, я же вижу, что ты подумал. Тебе надо научиться скрывать мысли.

Олег долго всматривался в темную вершину. Зеленые глаза потемнели, в глубине двигались странные тени. Когда он заговорил, голос был ровным, словно зажат в широкие столярные тиски:

— Что задвинуто, то можно и отодвинуть.

Колдун вскинул брови:

— Что ты... говоришь?

— Если, говорю, основание не вросло в землю, — пояснил Олег. Ярость еще пищала и дергалась в глубине существа, но он загнал поглубже, перекрыл выходы, а голос держал ровным и даже холодноватым. — Но там горы... Под той горой тоже каменная плита... Но еще больше я хочу узнать...

Он осекся, ибо взгляд колдуна стал отстраненным, на морщинистом лице появилось не то скучающее выражение, не то он вовсе наконец забыл о юном волхве из дремучего Леса, которому уделил времени чересчур много...

Затем Россоха небрежно двинул бровью, и Олег ощутил на плечах огромные могучие ладони, теплые, даже мягкие, но все же ладони великана.

— Иди своей дорогой, — донесся голос колдуна.

Могучие ладони приподняли Олега, подошвы оторвались от пола. Колдун вернулся к столу, что-то бурчал, рылся в глиняных табличках, о нелепом госте забыл как-то сразу.

— Что ты...

Слова застыли на губах Олега. Перед глазами возникла коричневая стена со странными линиями. Дыхание вырвалось из груди, сжало сильнее, он напряг все мышцы, с ужасом внезапно поняв, что странные линии не что иное, как канавки и линии на огромных ладонях!

На миг в глазах потемнело, тут же лицо опахнуло свежим ветром. Подошвы уперлись в землю. Потрясенный, едва дыша от страха, он стоял под звездным небом за пару верст от городской стены! Слева темнеет страшноватая стена леса, в небе холодно и зловеще блестит огромный оранжевый серп, а высоко в небе быстро тают, стремительно удаляясь, огромные ладони.

Его тряхнуло, по всему телу осыпало морозом. Уже не страх, а запоздалый ужас вгрызся во внутренности. Колдун мог этими ладонями раздавить его, как мошку.

— Что я за недотепа? — вырвалось из глубины души. — Видно же, что этот Россоха не чародей и не волшебник, даже колдун-то не из великих! Иначе зачем ему город, слуги? А умеет то, что даже не осмыслю...

Самое время отступиться, мелькнула мысль. Но тогда так и жить в страхе... Не потому ли Род сделал его трусом, чтобы покончил с войнами? Ведь без войн пропадет повод для страха. Если никто не будет убивать...

— Если миром начнут править колдуны, — сказал он вслух, стараясь выговорить слова вслух как можно четче, чтобы услышать и закрепить в голове, — если перестанут воевать...

Отвратительный скрип перешиб мысль пополам, как ударом кнута перебивают на две части молодого ужа. По лунной дороге в город тащились две телеги. Одна с кучей глиняных горшков, другую едва видно под копной сена. Возницы дремали под солнцем мертвяков и упырей и, судя по их виду, не ломали головы над вопросом, кто миром правит на самом деле, кто должен и кто не должен сидеть наверху.

Его не заметили, но он все же отступил в черноту, дождался, когда минуют вовсе, произнес заклятие вихря, зажмурился, ибо ветер, кружась, начал бросать в лицо всякий сор, прошлогодние листья, старые перья, стукнул по лбу полуистлевшей костью.