Паломничество на Синай - Валерия Алфеева

На высоте начался пронизывающий ветер; наверное, можно было и простудиться, но простуда сказалась бы не сегодня, а идти стало легче.

Еще один короткий привал, и за ним самый крутой подъем в узком и долгом, будто прорубленном вверх тоннеле. Я отталкивалась рукой от скал, иногда прислонялась к ним, повторяя короткую молитву. Спутники мои возносились почти незримо, такая к утру опять сгустилась тьма.

И наконец, часа через три после выхода из монастыря, — какая-то ограда, стена, ступени… Я села на них, привалившись спиной к стене, с наслаждением отпила несколько глотков горького кофе с выжатым в него лимоном и принялась за лепешку с зеленью и сыром. Отец Иоанн сидел у стены, свернувшись, поджав колени и положив голову на руки, и все устроились на долгий отдых.

Около пяти часов я осведомилась, не пора ли нам двигаться выше.

— Выше невозможно… — засмеялся послушник. — Это пик Моисея. Вы шли в хорошем темпе.

Приятней было бы идти не в таком хорошем, но и сожалеть о чем-нибудь было поздно.

Теперь, когда мы пришли, мне показались преувеличением рассказы о великих трудах восхождения. Но, возможно, многое изменилось, и дорогу улучшили: с тех пор, как на Синай поднимались паломники из России, прошло не менее семидесяти роковых лет. Куда мы могли бы подняться за эти десятилетия, если бы не обрушивались в черный провал, из которого теперь, может быть, нам еще дольше не выбраться? Но и у народов есть время восхождения и падения, умирания и воскресения из мертвых.

Светает быстро и задолго до восхода. Уже хорошо видна небольшая церковь, в ограде которой мы сидели. Построенная при Юстиниане, она тоже посвящалась Преображению Господню, как и базилика монастыря, но в поздние века разрушилась и восстановлена из древних гранитных блоков, но теперь с другим именем — Пресвятой Троицы.

Почти все туристы собрались за оградой справа от храма, где срез скалы выровнен и обведен невысоким каменным барьером, как смотровая площадка. Мы поднялись на верхний выступ скалы с другой стороны и осмотрелись. Только человек десять, обращенных лицом к востоку, сидят чуть ниже, затихнув в ожидании всегда повторяющегося и всегда неповторимого таинства рождения дня.

Вокруг, насколько видит глаз, из синеватой рассеивающейся мглы поднимаются горы — гигантские, пустынные, мертвые, будто оставшиеся от тех дней творения, когда Слово еще не вызвало из небытия живую жизнь.

На востоке над озаренным краем гор лежит длинная гряда серых и синих облаков, а между ними — ослепительные золотые озерца с четко прорисованными синей каймой берегами. Вдруг красная точка появляется в разрыве облаков, и оттуда, из этого разрыва, проливается огненное сгущение, еще недостаточно расплавленное, чтобы светить. И вот уже красный срез круга высвободился вверх над плотной грядой облаков, и раскаленный диск без лучей быстро поднимается над ней, на глазах округляясь, наливаясь светом.

Над торжественным безмолвием и неподвижностью горных далей восходит солнце, — священный сосуд, вобравший в себя изначально сотворенный пламень, чтобы он светил, не испепеляя.

И сразу утро наполняется золотистым благословенным светом, и еще вдвое раздвигается необозримое кольцо горизонта. Но и все это преувеличенное пространство заполняют островерхие и округлые горные вершины, изрезанные хребты, растрескавшиеся склоны и ущелья, таящие в глубинах полупрозрачный утренний дым.

Прямо под апсидой церкви Синай обрывается в бездну. Страшно сидеть на краю и смотреть вниз, на обломки и нагромождения камней у подножия, где взлетают и садятся на камни две едва различимых птицы. А по самому обрыву от верхушки до основания тянутся черные языки — обожженной солнцем породы или божественного огня?

С головокружительной высоты я вижу распластанную внизу широкую и ровную долину с точками нескольких домов и длинными нитями пересекших ее дорог: в этой долине стоял народ Израиля, когда Господь сошел на Синай в огне, и молниях, и громе. У начала Хорива, где сливаются несколько ущелий и где теперь растянулся поселок Санта-Катарина, но откуда не видна вершина Синая, евреи ополчились станом. А навстречу Господу Моисей привел их сюда. Кажется, что равнина слишком близка, и Огонь Поядающий мог расплавить взыскующих Его столь дерзновенно.

Стоя у края скалы над беспредельной горной далью, над долиной, мы, как и все достигавшие этой вершины паломники прежних веков, прочли вслух девятнадцатую главу Исхода: отец Георгий с послушником на английском языке поодаль, отец Иоанн для нас обоих по-русски.

В третий месяц по исходе сынов Израиля из земли Египетской, в самый день новолуния, пришли они в пустыню Синайскую…

И сказал Господь Моисею: пойди к народу и освяти его сегодня и завтра; пусть вымоют одежды свои.

Чтобы быть готовыми к третьему дню: ибо в третий день сойдет Господь пред глазами всего народа на гору Синай.

И проведи для народа черту со всех сторон, и скажи: берегитесь восходить на гору и прикасаться к подошве ее; всякий, кто прикоснется к горе, предан будет смерти…

На третий день, при наступлении утра, были громы, и молнии, и густое облако над горою, и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане.

И вывел Моисей народ из стана в сретение Богу, и стали у подошвы горы.

Гора же Синай вся дымилась от того, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась.

И звук трубный становился все сильнее и сильнее. Моисей говорил, и Бог отвечал ему голосом.

И сошел Господь на гору Синай, на вершину горы, и призвал Господь Моисея на вершину горы, и взошел Моисей.

И как прежде, сколько бы раз ни читала я эти слова, они сотрясли и сокрушили, как достигшие через тысячелетия подземные толчки от того колебания горы, когда Господь сошел на нее в огне.

Слишком быстрым оказался переход из великолепия Божьего творения в полутемный бедный храм, когда послушник Николай открыл тяжелую дверь. Очень похоже, что это наши русские мужички в начале века своим благочестивым усердием раскрасили картинки для иконостаса, развесили их по стенам. Да и каким творческим гением и духовной силой надо обладать иконописцу, чтобы создать что-нибудь достойное славы и высоты этой вершины… Но так разительно несоответствие, что очень хочется вернуться под голубой небесный свод, и снова смотреть на горы, а может быть, увидеть и синий край моря.

Но Николай уже запер дверь от туристов, а отцы скрылись в алтаре. Они прочли акафист святой Екатерине, — очевидно, только этот славянский текст нашел Николай спросонок. В акафистах — кроме двух-трех самых древних — меня угнетают тяжеловесные конструкции и неуклюжие в русской речи нагромождения дословных переводов из пышной византийской риторики. И такими надуманными, бедными остаются человеческие славословия, несоизмеримые ни с Божией славой, ни со славой святых, в которых дивен Бог.

Николай, не знавший ни русского, ни тем более славянского, мирно уснул в уголке на скамейке. Ключи остались у него в кармане, и выйти на свет Божий мне удалось только вместе со всеми…

Уже сияет день, такой прозрачный и яркий, что в глазах начинается тонкая резь, и хочется прикрыть их ладонью.

Со смотровой площадки тоже открывается грандиозная и неповторимая панорама Синайских гор — безжизненные громады из расплавленной первоматерии, словно вздыбленные в едином порыве к небесам и окаменевшие. Над ними возвышается вершина горы Святой Екатерины, отделенная от нас более низкими горами и ущельями. На самом верху белеет часовенка, там, где обретены мощи одной из самых почитаемых святых.

Хочется рассмотреть залив Акаба или Суэцкий залив в бинокль. Но с востока в него бьет слепящий свет. А на западе гольф Красного моря заслоняет гора с ровной каменной стеной по гребню: там один из восточных правителей строил заоблачный дворец на костях рабов, чтобы укрепить легкие горным воздухом, но был призван в мир иной, не успев исцелиться.

Туристов наверху не осталось, только праздные бедуины, на рассвете продававшие сладкий чай и выставленные на дощатый длинный стол камни, — я долго рассматривала их.

На одних, розовато-коричневых и твердых, как базальт, прорастают целые рощицы веточек, будто изысканно прорисованных черным пером. Если такой камень расколоть на пластинки, на каждой остается тот же тонкий рисунок.

Позже в «Описании святой горы Синайской и ее окрестностей» Паисия Агиапостолита, я с удовольствием прочту главку «О расписных камнях»: «…И найдешь камни с мелкой порослью. Они называются камнями Всесвятой Купины: ибо они расписаны Самим Богом, по Его неизреченному промыслу. Собрав камешков, возьми их с собою, понеси домой: они избавляют от всякой болезненности, от озноба, головной боли и от других недугов: благоговейным дают здоровье. Когда кто заболеет, помолись, поплачь, и тотчас погрузи камешек в освященную воду и дай испить больному с великим благоговением; и он немедленно исцелится, а ты тогда подивишься…»