Негр с «Нарцисса» - Джозеф Конрад

Нужно было наставить углы грот-марселя, и все мы с тупой покорностью приготовились снова подняться на марсель, но офицеры закричали, оттолкнули нас назад, и мы только тут сообразили, наконец, что на реи пустят не больше людей, чем это будет абсолютно необходимо для работы. Мы видели, что мачты могут быть сломаны и унесены за борт каждую минуту; капитан, решили мы, просто не желает, чтобы вся команда сразу отправилась в море. Это было благоразумно. Вахта, несшая службу в этот момент, начала под предводительством мистера Крейтона подниматься по такелажу. Ветер приплющивал людей к тросам, затем, слегка утихнув, снова давал им возможность подняться на несколько шагов, и опять внезапным порывом пригвождал к вантам всю поднимающуюся линию людей, которые так и замирали там в позах распятых. Другая вахта нырнула на главную палубу, чтобы выбрать парус. Головы людей подпрыгивали в воде, когда волны с неудержимой силой швыряли их из стороны в сторону. Мистер Бэкер ободрительно пофыркивал, шныряя между нами; суетясь и пыхтя среди сети канатов, словно энергичный дельфин. Благодаря продолжительному зловещему затишью, работа на палубе и на реях закончилась благополучно, без всяких потерь. Шторм как будто утих на мгновение, и судно, словно для того чтобы вознаградить нас за усилия, воспрянуло духом и пошло ровнее.

В восемь люди, снятые с вахты, воспользовавшись свободной минутой, побежали по затопленной палубе на бак, мечтая об отдыхе. Другая половина команды осталась на корме для того, чтобы в свою очередь «посмотреть, как она изворачивается в беде». Оба помощника шкипера убеждали капитана сойти вниз. Мистер Бэкер фыркал ему в ухо:

— Уф… теперь смело… уф… доверьтесь нам… больше нечего делать… она выдержит или потонет… уф, уф!

Высокий молодой Крейтон весело улыбнулся ему:

— Она держится молодцом. Пойдите отдохнуть, сэр.

Капитан смотрел на них, словно окаменелый, налитыми кровью глазами. Края его век были багрового цвета, и он беспрерывно слабым усилием двигал челюстью, точно разжевывая кусок резины. Он покачал головой:

— Не беспокойтесь обо мне. Я должен видеть все до конца!

Но он согласился присесть на минуту на светлый люк, не отводя своего сурового лица от наветренной стороны. Море плевало на люк, и тот стоически выдерживал натиск, обливаясь водой, точно слезами. На наветренной стороне юта вахта, цепляясь за такелаж бизани и друг за дружку, старалась подбодриться шутками. Сингльтон, стоявший на руле, крикнул:

— Берегись!

Его голос долетел до них предостерегающим шепотом. Они испугались.

Большая пенящаяся волна выступила из тумана: она шла на шхуну с неистовым ревом и казалась в своем беге злобной и жуткой, словно сумасшедший с топором в руке. Несколько человек с криками взобрались вверх по такелажу, но большинство, судорожно задержав дыхание, осталось на местах. Сингльтон, задвинув колени под коробку штурвала, тщательно подготовлял руль к килевой качке, не отрывая при этом глаз от волны. Она высилась уже совсем близко, напоминая огромную, увенчанную снегом, стену из зеленого стекла. Корабль поднялся по ней, будто взлетев на крыльях, и на минуту остановился, замер на пенистом гребне, точно большая морская птица. Но прежде чем мы успели перевести дыхание, на него обрушился новый сильный удар. Другой вал коварно налетел на судно под наветренным носом, и оно, резко накренившись, затопило свои палубы. Капитан Аллистоун вскочил на ноги и упал. Арчи перекатился через него с криком:

— Она поднимется!

Шхуна дала новый крен в подветренную сторону. Нижние юферсы тяжело погрузились в воду. Ноги выскользнули из-под тел, и люди повисли, брыкаясь, над покосившимся ютом. Они видели, как борт судна уходит в воду, и закричали в один голос:

— Она идет ко дну!

Двери бака в передней части распахнулись, и нижняя вахта стала друг за дружкой выскакивать оттуда, вскидывая вверх руки. Затем, упав на четвереньки, они поползли к корме вдоль высокого борта палубы, который поднимался теперь круче крыши дома. С подветренной стороны, преследуя их, вздымались волны, и люди в этой безнадежной борьбе казались заранее обреченными на гибель, жалкими червяками, спасающимися от потопа. Они взбирались друг за другом по наветренной лестнице юта, полуголые, с блуждающими глазами, и, едва добравшись наверх, зажмурив глаза, отлетали к подветренной стороне; затем они снова тяжело поднимались, прижимаясь ребрами к стенкам поручней, и опять со стоном катились вниз смешанной грудой. Огромное количество воды, зачерпнутое носом корабля во время последнего взлета, выбило подветренную дверь бака. Они увидели как их сундуки, подушки, одеяла, платье поплыли в море и с отчаянными усилиями начали пробираться на подветренную сторону, в ужасе наблюдая картину разорения. Соломенные тюфяки плавали поверху, одеяла, распластавшись, изгибались на воде, тогда как окованные сундуки, наполовину затопленные водой, прежде чем окончательно исчезнуть из вида, грузно колебались, словно лишенные мачт корабли. Длинное пальто Арчи пронеслось мимо с раскинутыми рукавами, напоминая тело утонувшего моряка с опущенной под воду головой. Люди скользили вниз, изо всех сил впиваясь пальцами в доски, или, забившись в углы, дико таращили глаза. Все беспрерывно вопили:

— Мачты! руби! руби!..

Черный шквал с глухим воем пронесся над судном: оно легло на бок, повернув к облакам наветренные ноки рей; а высокие мачты, склонившись почти до самого горизонта, казалось, сделались вдруг неизмеримо длинными. Плотник выпустил свою опору, откатился к светлому люку и начал подбираться к входу в каюту, где был приготовлен топор. В этот момент парус марселя отделился, конец тяжелой цепи загрохотал наверху, и искры красного пламени посыпались вниз сквозь летящую пену. Вдруг парус захлопал, рванулся с такой силой, которая, казалось, способна была вырвать наши сердца сквозь сомкнутые зубы, и тотчас же превратился в связки узких развевающихся лент, которые сами перевязались в узлы и улеглись вдоль рей.

Капитану Аллистоуну после долгих усилий удалось подняться на ноги, и лицо его очутилось у самой палубы, где люди раскачивались на концах своих канатов, словно охотники за птичьими гнездами, взбирающиеся по скале. Одна из его ног опиралась на чей-то сундук, лицо было багрового цвета, губы шевелились. Он также вопил, вопил, что было мочи, перегнувшись вниз:

— Нет, нет!

Мистер Бэкер, стоя одной ногой на подставке нактоуза, проревел:

— Вы говорите «нет»? Не рубить?

Тот, как безумный, замотал головой:

— Нет, нет!

Плотник, проползавший между его ног, услышал это, сразу обессилел и растянулся во всю длину на краю светлого люка. Голоса подхватили крик: «Нет! нет!» Затем все стихло. Они ждала, чтоб корабль перевернулся окончательно и вытряхнул их в море; среди ужасного рева ветра и моря из уст этих людей не вырывалось ни одного упрека, хотя каждый из них отдал бы много лет жизни, чтобы увидеть, «как эти проклятые палки отправятся за борт». Все они верили, что эта единственный шанс на спасение; но маленький человек с суровым лицом покачал своей седой головой и прокричал: «Нет!», даже не взглянув на них. Они молчали и порывисто дышали; они хватались за поручни, обматывали себя концами веревок под мышками; они цеплялись за рымы, они громоздились друг на друга там, где можно было найти опору для ног; они держались обеими руками, подвешиваясь с наветренной стороны, за всевозможные предметы, цепляясь локтями, подбородками, чуть не зубами; и некоторые, не имея сил уползти с того места, куда их швырнуло волной, чувствовали, как море поднимается сзади, ударяя им в спину, в то время, как они изо всех сил карабкались вверх. Сингльтон словно прирос к штурвалу. Ветер трепал его волосы; он, казалось, хватал своего неизменного врага за бороду и тряс его старую голову. Но тот не сдавался и, стиснув колени между ручек штурвала, взлетал вверх и вниз, точно человек, раскачивающийся на суке. Так как смерть, по-видимому, еще не собиралась забрать нас, мы начали оглядываться вокруг. Донкин, зацепившись ногой за петлю каната, висел над нами вниз головой и вопил, обратив лицо к палубе:

— Рубите! Рубите!

Два человека осторожно нагнулись к нему. Другие стали тянуть веревку. Они вытащили его, отпихнули в более безопасное место и закрепили. Он осыпал проклятиями капитана и грозил ему кулаками; он понукал нас гнусными словами:

— Рубите, плюньте на этого подлого убийцу, на этого олуха! Рубите кто-нибудь!

Один из спасителей ударил его тыльной частью руки по зубам. Голова Донкина стукнулась о палубу, и он вдруг сразу притих; лицо его побелело, он тяжело дышал, и кровь редкими каплями стекала из его разрезанной губы. На подветренной стороне лежал другой человек, растянувшись словно оглушенный; только фальшборт защищал его от того, чтобы не быть унесенным в море. Это был буфетчик. Нам пришлось взвалить его на себя, потому что он был совершенно парализован страхом. Почувствовав, что судно переворачивается, он выскочил из кладовой и беспомощно скатился вниз, сжимая в руках китайскую чашку. Она каким-то чудом уцелела, и мы с трудом вырвали ее из его онемевших пальцев. Придя в себя, он поразился, увидев чашку в наших руках.