Край земли - Николай Шпанов

– И глина, Дмитрий Ефимович, тоже в бочках.

– Да нет, Андрей Василич, вы шутки-то бросьте, давайте всерьез об деле поговорим.

У Андрея Васильевича начала еще пуще обыкновенного краснеть и без того красная луна лица.

– Никакого впечатления шуток, товарищ Жданов, не должно получаться. Сказано ясно: песок и глина в таре. Потрудитесь принять.

Выражение плохо воспринятой шутки сменилось на лице Жданова неподдельным недоумением. Коротким броском руки он даже сдвинул на затылок свой малахай.

– Куда мне к чортовой матери этот песок, позвольте спросить? Для чего вы собственно его везли невесть откедова?

– А это уж, позвольте, не мое дело. Предписано Госторгом груз принять и доставить Колгуевской фактории, а зачем и почему – не интересуюсь… Так, частным образом, как будто бы для строительных надобностей. Говорят, тут у вас ни песку ни глины нет… Для Новой Земли тоже не малое количество в Архангельске заготовлено, кажется, что на «Ломоносова» грузить будут.

Жданов порывисто нахлобучил малахай на лоб и решительно заявил:

– Я песку примать не стану. Мне чего одна выгрузка его станет.

Выгрузка товаров на Колгуев, действительно, представляет большие трудности. Из-за мелководья грузы доставляются к берегу на карбасах, причем карбас может пройти к берегу только один-два раза в сутки в большую воду. Доставить груз до черты прилива обязана судовая команда за плату в 5 коп. с пуда. На самом бережку груз сваливается и предоставляется попечениям агента. Отсюда груз предстоит поднимать на высокий обрывистый откос, где стоит амбар фактории. Это проделывают самоеды за поденную плату в 5 рублей человеку. А так как производительность труда самоедов совершенно ничтожна, то понятно, что разгрузка ложится невероятным накладным расходом на товар.

Жданов подумал и подтвердил:

– Нет, не стану примать.

Однако капитан, по-видимому, тоже решил не сдаваться.

– Ну, этот эффект вы, батенька, бросьте. Песок теперь ваш, вы его и принимайте.

– Сыпьте в море прямо с борта.

– Не могу. Я груз принял и должен вам сдать.

– Но ведь вы же оконфузите меня на всю жизнь перед самоедами: «какой дурак русак песок из Архангельска возит». Я уже не говорю о том, что будет стоить выгрузка. Очень прошу вас смайнать за борт.

– Как я могу бросать за борт груз, за который в Архангельске по 45 рублей за куб плачено, да упаковка, да фрахт! Что вы шутите, что ли? Какой эффект получится в Архангельске, если за борт сто бочек смайнать?

– Ну, а мне-то с ним что делать? – и агент недоуменно развел руками.

– Я выгружу, заплачу за выгрузку, а там уже ваше дело, – невозмутимо хрипит Андрей Васильевич.

Потом я видел злополучные бочки с песком аккуратно сложенными на берегу. Для того, чтобы самоеды не интересовались этими бочками, агент широко оповестил о том, что в них прибыла селедка (самоеды селедки не едят).

Утопая по щиколотку в прибрежном песке и гальке, мы добрались до становища Бугрина. Здесь всего четыре жилых дома, если можно присвоить это название той конуре, в которой живет помощник агента Госторга, известный здесь под кличкой «Наркиз» (личность примечательная, но о нем ниже).

Размеры дома Наркиза таковы, что до середины ската крыши я свободно достаю рукой. Чтобы войти в дверь, нужно согнуться в поясе под углом 90°.

Остальные постройки немногим лучше. Обшитый толем дом агента состоит из четырех клетушек общей площадью 15 квадратных метров. Здесь он живет с семьей из трех человек; тут и контора, сюда же набиваются приезжающие по делам самоеды. Когда в «столовой» стоит самовар и сидят человек пять, то не только негде уже стать, но некуда даже выдохнуть из себя воздух.

Рядом с домом агента стоит покосившаяся избушка метеорологического наблюдателя Убеко Баранкеева. Потолки этой избушки оставили много шишек на моей голове.

В центре поселения стоит сооружение, замечательное исключительностью совмещаемых им функций: это – склад мехов Госторга и церковь. Не какая-нибудь ликвидированная, заштатная церковь, а самая настоящая, действующая.

Через никогда не закрывающиеся двери мы попадаем в просторное помещение, доверху заваленное тюками связанных постелей. Из-за тюков виден иконостас с расставленными перед ним аналоями. На аналоях священные книги. Дверь алтаря тоже не заперта.

Вхожу.

На престоле разложены орудия производства: два креста, дароносица, кадило и т. п. В середине – большое евангелие. Сбоку в шкапчике висят облачения.

В общем вся эта часть оставлена совершенно нетронутой и, хотя здесь нет священника, она содержится в порядке.

Самоед, которому приходит в голову справить молебен или панихиду, приезжает в Бугрино. Сам открывает церковь, зажигает свечи, разводит кадило и начинает службу. Обычно это делает старший в семье, все же семейство молится в церкви. Если у приехавшего есть родные, похороненные на близлежащем христианском кладбище, то он ходит с кадилом и вокруг могил. Трудно сказать, в чем заключаются, моления этих импровизированных священнослужителей и их прихожан, ведь большинство из них даже не имеют представления о русском языке.

Содержится церковь на доброхотные пожертвования самоедов. Пожертвования или, как их здесь называют, «жертвы» приносятся натурой и притом тайно. Когда приношениями заполняется шкап, происходит распродажа пожертвованного. Ее широко используют живущие здесь русаки, так как это является единственным легальным способом купить заветных песцов и лисиц.

После покосившихся, закопченных домиков становища совершенно ошеломляющее впечатление производит стоящее от него на расстоянии километра здание больницы. Большие окна, высокие потолки, просторные комнаты. Помещения необычно обширные, от которых уже отвык глаз москвича. У фельдшерицы комната в 30 с чем-то квадратных аршин, у санитарки – аршин 50, приемная такая же, если не больше, аптека, ванная и т. д.

Недоумение вызывает только одно – больница… на одного больного.

Но, как оказывается, для Колгуева этого вполне достаточно. Самоеды, по словам фельдшерицы, не только не любят лечиться, но и ничем не болеют.

– Позвольте, а пресловутый сифилис, от которого вымирают туземцы? А трахома, поражающая целые семьи и роды, экзема, чесотка?

Тучная фельдшерица только плечами пожимает.

– Ну, а знаменитая чахотка, порождаемая убийственными колгуевскими туманами?

Фельдшерица даже рассердилась.

– Я же говорю вам, что самоеды тут совершенно здоровы. Здесь нет никаких типичных болезней, свойственных туземцам. У меня за год было всего 60 больных с различными пустяками.

– В чем же дело?

– В стерильности колгуевского воздуха и всего острова.