Секта - Еремей Парнов

Корнилов знал, что за Лехой вела слежку налоговая полиция. Его хотели взять уже на выходе из банка «Регент», что наверняка сорвало бы всю операцию. Больших нервов стоило уговорить коллег не торопиться. Корнилову даже показалось, что они и его заподозрили в криминальных связях.

— Всех на Петровку, — он устало махнул рукой и направился к выходу. Омерзительно треснул раздавленный каблуком осколок какой-то тарелки.

На следующее утро в его кабинете на Петровке раздался телефонный звонок.

— Вам бы лучше поостеречься, Константин Иванович, — предостерег некто очень вежливый и спокойный. — Если себя не жалко, то хотя бы о семье подумайте.

Аналогичная угроза прозвучала и по прямому засекреченному номеру начальника ГУВД. В случае повторения такого рода мероприятий обещались потолковать с генеральским сынком.

Верхи отозвались ворчанием приближающейся грозы, но Корнилову было не привыкать к раскатам начальственного грома. Поступили, впрочем, и поздравления.

Из специзолятора в Бутырке Авдеев направил циркуляр сотоварищам по казенному дому, размноженный под копирку на листках из тетради по арифметике:

Час добрый, Арестанты!

Пришло время вновь обратиться к Вам! Огромное уважение от нас тем, кто поддержал наше Российское движение и Федю Илюхина, кто не перетрухал и расценил это так, как должен расценить Порядочный каторжанин. Понимаем, что многие оказались не теми, за кого выдавали себя — об этом я знаю из моляв, переданных мне от надежного кореша. С каждым из них будет решено в соответствии с их поступками. Нас, а значит и Вас поддерживают Все Российские Воры. Китаец Вова — сейчас в Америке. Полностью с нами. Рогожа-физик — сейчас в Германии с нашими парнями разворачивает это движение там. В крытых тюрьмах идет то же самое. Мы — дома! Не забывайте это. Не отдавайте Россию на дербалово. Всем гостям — почет и уважение, но до той поры, пока это не затрагивает наших интересов. По Илюхину проделана громадная работа — он должен уйти домой — на свободу. В тюрьме останутся люди, зарекомендовавшие себя в самые тяжелые моменты, как смелые и порядочные арестанты. И я ставлю их смотрящими за положением на Бутырском централе — в нашей Московской тюрьме. Отныне общак будет идти ни неизвестно куда, а на них. А от них ко всем нуждающимся, ко всем, кто лишен возможности поддерживаться с воли родными и близкими. Все Московские парни делают огромное дело. Они собрали и собирают деньги для Вас. И та тварь, которая посмеет совать нам в колеса палки — будет разорвана. Вот люди к кому Вам следует обращаться.

Стреха «Омский»______*______ С..)[2]

Владик «Князь»______*______ (...)

Петька «Новосибирский»______*______ (...)

Они будут достойными положенцами и доводить все мои обращения с воли к Вам.

С искренним уважением ко всем Вам

Сей знаменательный документ (все своеобразие лексики и пунктуации сохранено полностью), бесспорно, характеризует Николая Авдеева как личность незаурядную и даже романтическую, приверженную к благородным воровским традициям, попранным нынешней молодой порослью, лишенной каких бы то ни было сантиментов. Этот романтизм, который так и хочется назвать социалистическим, ибо он воскрешает хрестоматийные рассказы о революционерах-подпольщиках, отнюдь не является данью прошлому, а даже напротив, вполне отвечает нервным веяниям современной эпохи. Чтобы убедиться в этом, достаточно побывать на митинге, скажем, Трудовой Москвы. В стилистике речей обнаруживается поразительное сходство с цитируемым посланием, с той лишь разницей, что весть из Бутырской тюрьмы дышит искренностью и лишена демагогии. Как политический лидер, а именно в таком качестве и предстает Николай Федорович, он способен дать фору иным прочим.

Означенный рукописный текст огласили, или, как теперь выражаются, «озвучили» на очередном брифинге ГУВД, после чего его ксерокопированная копия была воспроизведена на седьмой полосе одной из лучших газет России.

Несокрушимая уверенность Авдея, что он вскорости покинет стены узилища, оказалась абсолютно оправданной. По прошествии положенных по указу тридцати дней, прокурор не продлил срок задержания, и несгибаемый арестант, встреченный у железных ворот тюрьмы эскортом автомобилей, благополучно возвратился к себе в Бутово.

За столь короткий период следствию удалось наскрести лишь жалкие крохи. Выяснилось, в частности, что, уловив направление ветра, Авдеев раньше многих и многих принялся отмывать нажитый — неважно, как! — капитал. С экономической точки зрения, это было весьма мудро, потому что воровством и разбоем можно лишь заполучить деньги, но сохранить их, а тем более приумножить, куда сподручнее легальным или, скажем, полулегальным путем. Как свои личные средства, так и упомянутый общак, требовалось куда-то вложить. Авдеев избрал банковскую и коммерческую деятельность, имея в дальнем прицеле и какое-нибудь прибыльное производство. Тут-то и выяснилось, что Леха Лохматый, которого тоже потом пришлось отпустить, выполнял обязанности «положенца», то есть в данном случае служил посредником между Авдеем и представителями частного бизнеса. В налоговой полиции, где с Лохматым — Корнилов свято выполнил обещание — крепко поработали, добились немногого. Ясно было одно: воровские бабки крутятся в «Регент Универсал Банке». Причем наружка засекла это задолго до того как налоговая инспекция обнаружила крупную недоплату в финансовых документах Бутовской станции автотехобслуживания, где и был впервые замечен вездесущий Леха. Так, с двух концов, обе службы вышли в одну точку. Дабы не пересекать друг другу дорогу, решено было объединить усилия.

Печальный факт, что по крайней мере шестьдесят процентов московских банков контролирует мафия, не вызвал особых эмоций ни у Корнилова, ни у полковника Всесвятского, который разрабатывал Леху. В налоговую инспекцию Вячеслав Никитич пришел из антитеррористического отряда «Стяг», что в немалой мере способствовало взаимопониманию.

— Я так понимаю, что без наезда на банк не обойтись, — сразу взял быка за рога Корнилов, навестив Всесвятского на его конспиративной квартире. За домом, где размещалась полиция, велась непрерывная слежка, и засветиться значило провалить дело в самом начале. Мафиози быстро раскусят, куда нацелен удар.

— Весь вопрос в том, кто — мы или вы?

— Конечно, вы. Вам и по положению больше подходит, и квалификация в финансовых хитросплетениях почище нашей. Да мне и разрешения не дадут: ни единой зацепки… Ну и жара! — Корнилов до пояса расстегнул рубашку с короткими рукавами и принялся обмахиваться сложенной вчетверо газетой «КС».

— Читали уже? — так и не дав прямого ответа, поинтересовался Всесвятский.

— Про чемоданчик?.. Как же! Зубастый парень, этот Лазо. Я за ним давно слежу. Глубоко копает.

— В каком смысле следите? — тонко улыбнулся Всесвятский.

— Не в оперативном, конечно, — Корнилов отрицательно покачал головой. — Как заинтересованный читатель.

— И почитатель?

— А что? Мне нравится, хотя толку чуть. Плюнь в глаза — божья роса.

— Да, раньше после таких выступлений ого-го-го! Кому-то бы крепко не поздоровилось.

— Раньше не было таких выступлений.

— Пожалуй. Только заикнись о чем-то подобном, так мигом спеленают, вместе с газетой… Я вас вполне понимаю, Константин Иванович, но и вы, пожалуйста, правильно поймите. Единственное, что можно позволить себе в данной обстановке, так это затребовать счета Бутовской станции и этого прохиндея Алексея Максакова. Но что с того? Только вспугнем прежде времени. И где гарантия, что Лохматый значится под своей фамилией? В трех случаях из пяти — двойная бухгалтерия. Вот и решайте, как быть.

— М-да, положеньице, — Корнилов вынул расческу и провел по влажной голове. Критически глянув на приставший к зубьям волосок, сдул его. Иного ответа он и не ожидал. Для первого доверительного контакта важно было установить отношения. — Разрешите поделиться с вами некоторыми соображениями, — начал он, выдержав долгую паузу. — Мы можем рассчитывать на успех только в случае тесного взаимодействия, а это предполагает как минимум два условия: не тянуть одеяло на себя и не держать камень за пазухой… Признайтесь, Вячеслав Никитич, вы тогда подумали, что у меня к Лохматому, скажем так, внеслужебные интересы?

— А как бы вы повели себя на моем месте?

— Дожили до веселенького дня, — вздохнул Корнилов. — Вы правы: раньше многое было проще. Только вы и мы, КГБ и МВД, а нынче нас, таких шустрых, сколько развелось?

— Нет, это вы правы. Раньше мы, прежде чем вот так побеседовать, глотки друг другу успели бы перегрызть. Я уж не говорю про те времена, когда все мы были под одной крышей. К счастью, меня тогда и на свете не было.