Элохим - Эл М Коронон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вроде бы надо обдумать, как действовать дальше.
– Верно. Предугадать возможные действия абсолютно всех. И римлян, и царя Ирода, и Коген Гадола Симона, и его боэтианцев, и фарисеев, и эссеянцев, и, наконец, простых людей. Вычленить все нежелательное. Оценить собственные силы. Выработать ответные меры. И следовать им неукоснительно.
– Надо ли известить Синедрион?
– Это следующий шаг. Но пока не пришло время. И пока оно не пришло, наш разговор надо держать в строжайшей тайне.
– Понятно, рабби.
– А теперь ступай. Тебе есть над чем думать.
Йешуа бен Сий встал, попрощался и направился к двери. Открыл ее. Иосиф, стоявший за дверью, тут же отскочил назад.
– Ты что!? Подслушивал!? – крикнул Йешуа бен Сий.
Второсвященник мигом вскочил со своего места.
– Иосиф!?
Иосиф со всей силой толкнул Йешуа бен Сия в грудь и ринулся к выходу из дома.
– Йешуа, скорее догони его!
Йешуа бен Сий рванулся за Иосифом и услышал голос Второсвященника.
– К Симону! Он побежал к нему.
Йешуа Бен Сию удалось догнать его перед самыми воротами дома Первосвященника. Он налетел на Иосифа и схватил его за шиворот.
– Отпусти! Отпусти!!! – завизжал Иосиф.
– Тихо! Не визжи! Пойдем назад!
– Не хочу! Отпусти же! Ой, больно! На помощь! На помощь! Помогите!!!
Ворота отворились. Оттуда вышли два рослых левита.
– Что такое!? Отпусти его! – приказал один из них.
Йешуа бен Сий ослабил хватку, но продолжал держать Иосифа.
– В чем дело? – спросил другой левит.
– Он убежал от Сегана. Без разрешения.
– Так уведи его назад. А то визжит как недорезанный поросенок.
С тем левиты отвернулись, чтобы уйти за ворота.
– Не уходите! Подождите! – взмолился Иосиф. – Доложите Коген Гадолу!
– Что доложить?
– У меня важная весть для него.
Левиты посмотрели друг на друга.
– Заходите оба во двор! – приказал первый левит тоном, исключающим неповиновение.
Йешуа бен Сий презрительно взглянул на Иосифа и отпустил его. Они вслед за левитами прошли во двор.
– Ждите тут! – повелел тот же левит, видимо, старший из них, и один вошел в дом.
Вскоре он вернулся.
– Ты можешь уйти, – обратился он к Йешуа бен Сию. – Его Преосвященство Коген Гадол сам разберется с ним.
13
В это же самое время Элохим добрался до вершины горы Соблазна. Он перевел дыхание и подошел к пещере. Из нее навстречу вышел юноша с родинкой на щеке.
– А Элохим! Наконец-то добрался! Стареем, стареем!
Элохима удивил тон юноши. Голос был тот же, но тон был каким-то фамильярно-фривольным.
– Пошутил. Не обижайся. Смотри, какой вид открывается на Иерусалим. Словно весь город у тебя на ладони. Такой маленький.
Элохим повернулся и посмотрел на город. Люди казались движущимися точечками. Юноша как будто читал его мысли.
– А смотри-ка, смотри, люди-то копошатся как муравьи в муравейнике.
Юноша неожиданно разразился сардоническим хохотом, мерно и звучно захлопав в ладоши.
– Вот потеха! Такой маленький город! Такие маленькие людишки! И воображают себя пупом Земли, центром Мироздания. Рим, конечно, и побольше, и покрасивее. Как-никак столица Мира. Но великие события творятся не там. Нет, не там, а здесь, вот в этом самом муравейнике. Можешь себе представить?
Элохиму стало не по себе. Ему не нравилась манера юноши. Было непонятно, шутит ли он или говорит всерьез. Юноша словно читал его мысли.
– Это моя беда. Даже Он сам упрекал меня. Мол, выбери ровный ясный тон, а то не поймешь, шутишь ты или говоришь всерьез. А я говорю Ему, мол, научи. Говорю, как умею. Не могу иначе. Ты-то все могешь. Почему бы Тебе не помочь? Так о чем мы болтали?
– Об Иерусалиме, – ответил Элохим.
– Верно. Об Иерусалиме. О, Сион, Сион! Дщери твои бесстыжи! Ой, извини. Не туда загнул. Так вот. Все крупные события, так сказать, мирового значения, сначала варятся в Иерусалиме. Как бы за кулисами. А лишь потом они выставляются на сцену в Риме, Афинах, Александрии или еще где-нибудь, ну скажем, на поле битвы. Кажется, это наконец-то поняли и сами римляне. Потому и пришли в Иерусалим. Ну, как бы зашли на кухню посмотреть, какую еще кашу жиды заваривают миру на завтрак. А что, есть возражения?!
И юноша приподнял левую бровь. Элохим невольно опустил глаза, и его взгляд соскользнул на родинку. Сразу потемнело в глазах.
– Ну не отвечай, коли не хочешь. Дело барское.
– Римляне сильны, – сказал Элохим вопреки собственному желанию, – но черпают силу из тщеславия, человеческой гордости. Им до сих пор везет. Еще не столкнулись с более мощной силой, способной переломить им хребет.
– Ай да Элохим! Ай да молодец! А язык-то какой. Хре-бет! Пе-ре-ломить! Вот даешь! Но сущая правда. Потому они и чувствуют себя в Иерусалиме как не в своей тарелке. Слоняются бесцельно по городу или торчат на башне Антония и не врубаются: что же происходит? Вроде бы и захватили город, как до того захватывали сотни городов вокруг Средиземноморья, превратив его, то бишь, в свой внутренний прудик. Но заметь, и это важное «но». Кто же хозяин? Жиды как жили сто, тысячу лет назад по своим законам и обычаям, так и продолжают жить. Сами римские властелины и императоры, начиная с Помпея и Цезаря и кончая Августом, один за другим письменно признавали за ними право жить по отцовским законам и обычаям. Заметь, только за евреями, больше ни за кем. Даже грекам и египтянам отказывали. И все эти грамоты выбиты на бронзе, выставлены перед Сенатом в Капитолии и разосланы во все крупные города империи, где живут жиды. И попробуй только их нарушить! Римская мощь переломит тому хребет!
И юноша лукаво подмигнул Элохиму.
– А сам-то случайно не римлянин? – спросил Элохим, вновь не желая того.
– Я!? Нет, что ты!? У меня нет римского гражданства. Попытался однажды получить. Сказали, надо подать прошение в Сенат. Потом ждать, ждать и опять ждать. Дескать, Сенат завален прошениями. Дескать, все прут в Рим. Со всего света. Кому не лень. А у Сената своих делов до х*я. Мол, «парфянский царь прячет у себя х*й знает что, какое-то страшное оружие и паскуда не сознается». Цезарь, дескать, нетерпелив и хочет идти войной на него. А у меня тоже нет терпения. Говорю, «в гробу в белых тапочках видел ваше гражданство. Дайте мне хоть пожить в Риме!». А они говорят, причем вежливо: «Пожалуйста, только безвыездно». А я говорю: «Сколько? месяц? год?». А они: «Шутишь, что ли? С луны свалился? Люди ждут по десять, двадцать лет». А я
