Генри Миллер - Александр Ливергант

Беатрис в этих невеселых умозаключениях вполне узнаваема: ревнива, жестока, но и талантлива. Она действительно что ни день пилит мужа, ругает его на чем свет стоит: он и хам, и бездельник, и безумец. Обвиняет в отсутствии самолюбия, твердит, что он начисто лишен амбиций (что, заметим, действительности не соответствует). Требует, чтобы он искал хорошую, прилично оплачиваемую работу, вместо того чтобы мыть посуду в ресторанах, носить чемоданы в отелях, продавать на улицах газеты, работать страховым агентом или разносить по домам скроенные алкоголиком-отцом пиджаки и жилеты. Главное же, не желает и слышать о том, что муж хочет стать писателем; тут они с Полин сходятся, обе наслышаны: чем-чем, а литературой уж точно не прокормишься. Несколько рецензий, которые Генри весной и летом 1919 года сочинил для салемского журнальчика «Черная кошка», заработав в общей сложности целых десять долларов, Беатрис нисколько не вдохновили.

Личная жизнь молодоженов тоже была не на высоте. Пуританка Беатрис отличается примерной строгостью нравов, к сексу относится богобоязненно, предпочитает постели романтические вздохи и сладкие речи и завышенных ожиданий мужа не оправдывает. Миллер не столь романтичен, как его молодая жена, к священным узам брака относится без должного трепета и летом 1918 года, когда молодожены живут у матери Беатрис в Делавэре, изменяет жене, и не с кем-нибудь, а с тещей. К чести Миллера скажем, что инициативу проявила теща. «Генри, ты здесь? — позвала она однажды утром зятя из ванной. — Принеси-ка мне полотенце, дорогой».

Спустя год у Генри и Беатрис рождается дочь Барбара, но на личной жизни супругов сие радостное событие никак не отразилось: лучше она не стала. Беатрис и Генри спят теперь в разных комнатах. Беатрис скандалит, ревнует, всем недовольна. Генри любит дочь, изменяет жене да еще ругает ее последними словами; площадная грубость, как всегда у Миллера, — здоровая реакция на ханжескую добропорядочность. «Сучка пуританская, даже не покраснела, когда ей рассказывали парочку сальных анекдотов, — читаем в „Черной весне“. — От словечка „венерический“ жену так и затрясло… Она рыдала, выклянчивая сострадание… Чем истеричнее она рыдала, тем больше я глохнул… Выпрыгивала из постели, одичалая, ничего не видя от ярости… набрасывалась на меня с кулаками… вопила, как пьяная шлюха, и уходила, будто побитая собака…» Сучка пуританская, пьяная шлюха, побитая собака — Миллер не выбирает выражений; мы, правда, не знаем, выбирала ли выражения, устраивая мужу сцены, благочестивая Беатрис и был ли Миллер так же груб в жизни, как и в литературе. Как бы то ни было, картина семейной жизни получилась не слишком жизнеутверждающей.

Когда супруги не ссорились (а ссорились они постоянно), каждый жил своей жизнью, не слишком вникая в проблемы суженого. Беатрис высмеивала мужа, когда тот делился с ней своими наполеоновскими планами — иных у Миллера не бывало. Миллер, в свою очередь, пренебрегал весьма шатким материальным положением семьи. «Необходимость содержать жену и ребенка меня не слишком заботила», — с присущей ему откровенностью пишет он в «Тропике Козерога», и ему можно поверить.

Случалось, супруги делали попытки разъехаться — впрочем, довольно вялые. Осенью 1921 года Беатрис с дочерью уезжает в Рочестер. Оставшись в одиночестве, Миллер времени даром не теряет: снимает на пару со своим дружком Джо О’Риганом, таким же вертопрахом, как и он, студию, где прожигает жизнь. Не проходит, однако, и двух недель, как супруга пишет брошенному, но не отчаявшемуся супругу довольно миролюбивое письмо, где готовит почву для отступления и где проскальзывает намек на то, что деньги у них с Барбарой на исходе. Просьбу о финансовой помощи Миллер оставляет без внимания, однако отзывается хоть и короткой, но заботливой запиской: «Береги себя. И не вешай носа. Не исключено, что я свалял дурака». Интересно: в чем? Что отпустил жену в Рочестер? Или что на ней женился? Записка, как бы то ни было, обнадеживающая, переписка продолжается, спустя неделю муж спешит в Рочестер навестить жену и дочь, а спустя еще месяц семья воссоединяется. Миллеры вновь, как встарь, делят супружеское ложе, однако вспыхнувшее было чувство не настолько сильно, чтобы не прервать одну за другой две беременности.

Через год, воспылав очередной страстью, на этот раз к своей однофамилице, официантке Глэдис Миллер, уходит из семьи уже Генри. И тоже возвращается — причем не через два месяца, как Беатрис, а через два часа. Дело обстояло следующим образом. После очередного скандала Миллер решает порвать с женой навсегда, посреди ночи пишет Беатрис записку недвусмысленного содержания, состоящую всего из трех коротких фраз: «Мне все осточертело. Не жди меня больше. О тебе и ребенке позабочусь» (в письме в Рочестер тоже, кстати сказать, было всего три фразы, и таких же коротких). Записку кладет на видное место, едет к Глэдис, но ее заспанный, «неприбранный» вид его расхолаживает, и неверный муж дает задний ход. Любовнице говорит, что соскучился и приехал только за тем, чтобы пожелать ей спокойной ночи (?!), возвращается домой, обнаруживает свою записку там, где ее и оставил, рвет ее на мелкие кусочки и, раскаявшись в содеянном, укладывается к жене под бочок. Отношения восстановлены. До следующего утра.

Глава четвертая

БОСС

Способствовала восстановлению отношений между супругами и новая работа Миллера: амбициозная Беатрис ею, против обыкновения, осталась довольна. Генри повезло — и повезло совершенно неожиданно. До этого памятного январского дня 1920 года дела с устройством на работу не ладились. Вернее сказать: с устройством-то проблем не возникало; вот только увольняли Генри чуть ли не на следующий день после найма. «Я довольно сообразителен, но людям внушаю недоверие, — читаем чистосердечное признание в „Тропике Козерога“. — Когда я приходил устраиваться на работу, наниматель по глазам видел, что мне, в сущности, начхать, получу я ее или нет». Мужу-то было «начхать», и грошовую работу он менял чуть ли не каждую неделю («Поиски места сделались моим ремеслом»), а вот жене — нет.

И Генри — кажется, впервые в жизни — идет ва-банк. Поднявшись на двадцать пятый этаж административного корпуса известной на весь мир телеграфной компании «Вестерн юнион» (в «Тропике Козерога» эта кафкианская структура будет фигурировать как «Космодемоническая телеграфная компания»), он выдает себя за выпускника Колумбийского университета и требует встречи с президентом компании. Президент занят, но вице-президент с говорящей фамилией Уиллэвер (Willever — по-русски что-то вроде «Чего изволите») находит для наглеца время, долго с ним беседует, после чего отправляет на другой конец города в офис главного управления, где начинают твориться чудеса. Миллера усаживают в кожаное кресло, угощают дорогой сигарой и после короткого собеседования изъявляют готовность нанять агентом по найму: в курьерском штате компании процентная норма евреев и негров существенно превышена, руководство не в восторге, и предыдущий агент, «жиденок» Сэм Саттентайн, с позором уволен.