Корм - Мира Грант

Некоторые недоумевают, почему я избегаю физических контактов. Да потому, что меня несчетное количество раз использовали собственные родители: удачный снимок с дочерью — и рейтинги повысились. Единственный, кто меня обнимает без оглядки на правильно выставленный свет, — мой брат. И только его объятия мне и нужны, ничьи больше.

Поначалу черные очки защитили глаза от вспышек, но уже через минуту пришлось зажмуриться. Сейчас выпускают фотоаппараты, которые могут и в полной темноте снимать, как днем. Такие камеры, к сожалению, продают всем подряд, включая полных идиотов, которые не предупреждают тебя, что сейчас вылетит птичка. Благодаря мамочке, у меня несколько дней будет мигрень. Но деваться некуда: либо я уступаю сейчас, либо она весь вечер распинается на тему «хорошая или плохая у меня дочь». В результате все равно придется позировать, причем в два раза дольше. Нет уж, спасибо, лучше я зараженного енота поцелую.

На выручку неожиданно пришла Баффи. Она изящно проскользнула сквозь толпу (в нашем поколении уже немногие так умеют), взяла меня под руку и весело прощебетала:

— Миссис Мейсон, мистер Мейсон сказал, что наш столик готов! Если мы не поторопимся, его отдадут другим посетителям, и придется еще полчаса ждать следующего. — Баффи выдержала паузу и нанесла последний сокрушительный удар. — А следующий накроют не на террасе.

Прекрасно. Трапезы на открытом воздухе создают вокруг нашей семьи ореол таинственности: этакие отчаянные храбрецы. Так родители думают, не я. С моей-то точки зрения, имидж получается дурацкий: склонные к самоубийству кретины без особой нужды ужинают на улице и нарываются на укус оленя-зомби. Шон в данном случае держит сторону большинства: когда надо появляться на публике с мамой и папой, он просто мечтает о спасительном появлении этого самого зомби-оленя. Но брат признает, что ужинать на террасе глупо, а вот мама нет. Когда приходится выбирать между столиком снаружи (а фотографы нас и там снимут, хоть и издалека) и столиком внутри — ее решение очевидно. Могут ведь пойти слухи, что неустрашимая Стейси Мейсон испугалась…

Мать ослепила папарацци удостоенной награды (в самом прямом смысле) улыбкой, «порывисто» меня обняла и объявила:

— Ребята, наш столик готов. — Журналисты недовольно заворчали, но она улыбнулась еще шире: — Мы обязательно вернемся, так что можете пока перекусить. Возможно, получится выудить из моей очаровательной дочурки какое-нибудь важное заявление.

Под дружный грохот аплодисментов мама последний раз сжала мой локоть и ослабила хватку.

Я иногда удивляюсь: почему ни один из этих суперохотников за новостями не сумел поймать настоящее выражение ее лица, когда она не смотрит в камеру? Иногда сайты публикуют снимки, где мать не улыбается, но и это игра на публику: печальная женщина посреди заброшенной детской площадки или возле кладбищенских ворот. Однажды, когда нам с Шоном исполнилось тринадцать и мы заперлись в комнатах и отказывались выходить все лето, ее рейтинг упал до рекордно низкой отметки, и она позировала возле детского садика, куда раньше ходил Филип. Вот такая у нас мама — готова гибель родного ребенка продать.

Шон говорит, я сужу слишком строго, ведь мы зарабатываем на жизнь тем же самым. Но по-моему, в нашем случае все иначе: у нас нет детей, и мы торгуем только собой. И думаю, на это мы имеем моральное право.

Папа и брат ждали возле дверей. Они стояли так, чтобы их разговор нельзя было записать (если бы вдруг нашелся достаточно чувствительный микрофон, способный выдержать шум толпы). Мы подошли ближе, и я услышала совершенно спокойный и дружелюбный голос Шона:

— …а я плевать хотел, что тебе кажется разумным. Ты не член команды, и никакого эксклюзивного интервью не получишь.

— Послушай, Шон…

— Пора ужинать, — вмешалась я и подхватила брата под руку.

Он благодарно позволил себя увести — точно как я с Баффи минуту назад. Мы вошли в ресторан втроем, а родители плелись позади, стараясь не выказывать раздражения. Гадко получилось. Но не надо было силком тащить нас сюда, если не хотели конфузиться на публике.

Столик накрыли подходящий — мама осталась довольна: мы сидели в дальнем углу террасы, близко к обеим изгородям — и той, что отделяла ресторан от рощи, и той, что выходила на улицу. Несколько предприимчивых папарацци столпились на тротуаре и снимали семейную идиллию сквозь решетку. Мать им обворожительно улыбнулась, отец сделал серьезный вид, а меня чуть не стошнило.

На поясе завибрировал коммуникатор. Я отстегнула его и прочитала входящее сообщение:

«Думаешь, страсти поутихнут после нашего отъезда? Ш.».

Я ухмыльнулась и напечатала в ответ:

«Мы же наконец избавимся от пресс-секретаря в лице мамы. Конечно, поутихнут. Там будут кусочки гораздо более лакомые, чем мы».

«Люблю, когда ты сравниваешь людей с едой».

«Чему быть, того не миновать».

Шон фыркнул от смеха и чуть не уронил телефон в корзинку с хлебом. Папа неодобрительно на него посмотрел, и брат положил мобильник рядом с вилкой, заметив с невинным видом:

— Рейтинги проверял.

— И как? — немедленно смягчился отец.

— Неплохо. Наша супер-Баффи успела отфильтровать и загрузить отснятый материал, пока ее не оттащили от компьютера. Очень много скачиваний.

Брат улыбнулся девушке, и та прямо расцвела от удовольствия. Хотите понравиться Баффи — похвалите ее стихи. Хотите, чтобы она вас полюбила — похвалите ее компьютерные навыки. Шон тем временем продолжил:

— Думаю, когда загружу отчет и надиктую комментарий, подскочу еще пунктов на восемь. Может, сумею побить собственный рекорд за этот месяц.

— Хвастун. — Я шутливо стукнула его по руке вилкой.

— Лентяйка, — парировал брат с улыбкой.

— Дети, — вздохнула мама, но у нее получилось неискренне.

Она обожает, когда мы дурачимся и становимся хоть немного похожи на нормальную семью.

— Мне соевый бургер с соусом терияки, — объявила Баффи, а потом с видом заговорщицы прошептала: — Я знаю одного приятеля, а тот знает одну девчонку, а у нее есть парень, а его лучший друг работает с биотехнологиями. И он — ну, то есть лучший друг, — пробовал говядину, которую клонировали в специальной лаборатории. В мясе не было вируса! На вкус, он сказал, точно соя с терияки.

— Хотел бы я, чтобы это было правдой. — В голосе отца звучали те особые печальные нотки, какие можно услышать у людей, выросших до Пробуждения.

Они помнят некоторые вещи, которые навсегда для нас утрачены. Например, вкус красного мяса.

Очередной (и в свое время очень неожиданный) подарочек от вируса: поскольку все млекопитающие заражены, после смерти носителя инфекция переходит из состояния покоя в активное состояние. Хот-доги, гамбургеры, стейки и свиные отбивные остались в прошлом. Вы же не хотите пережевывать и глотать живой вирус? А если у вас во рту окажется крохотная ранка? Или в пищеводе? Можете со стопроцентной уверенностью поручиться за свой пищеварительный тракт? Зараженным частицам достаточно самой маленькой бреши в защитной системе организма — и вот уже началась амплификация. После же термообработки вкус портится, а риск все равно остается.

Своего рода русская рулетка: в середине даже самого хорошо прожаренного стейка может остаться крохотный сырой участок. И все. Мой братец дерется с зомби, произносит речи, стоя на крыше автомобиля в карантинной зоне, отказывается надевать нормальное обмундирование и вообще ведет себя как патологический самоубийца. Но даже он не станет есть красное мясо.

Рыба и домашняя птица безопасны, но теперь их тоже мало кто употребляет в пищу. Людям неприятно есть живую плоть. Вероятно, из-за зомби мы стали ассоциировать себя с цыплятами табака, в этом все дело. Хотя в нашей семье на день Благодарения всегда готовили индейку, а на Рождество подавали гуся — еще одна уловка повернутых на рейтинге родителей. Зато у нас с Шоном, в отличие от сверстников, нет никаких психологических заскоков по поводу еды.

— Салат с курицей и суп дня, — решила я.

— И конечно, банку кока-колы, — добавил Шон.

— Нет уж, кувшин кока-колы.

Братец принялся подшучивать над моим пристрастием к кофеину, но тут к столику подошли официант и улыбающийся во весь рот директор ресторана. Неудивительно, ведь наша семья уже давным-давно заработала титул почетных клиентов. После каждой вспышки вируса, когда людям временно запрещают собираться на улице, мама обязательно приходит обедать в «У Бронсона» (пусть и в помещении). И первая рвется на террасу, когда ее снова открывают для посетителей. Прекрасная реклама заведению, они это, безусловно, ценят.

Официант держал поднос, уставленный нашим обычным набором напитков: кофе для мамы с папой, безалкогольный дайкири для Баффи, бутылка яблочного сидра для Шона (по виду не отличишь от пива) и кувшин кока-колы для меня.