Фиктивная семья отца - Елена Левашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– То есть тело обнаружили в подсобке? Может, он туда сам и дошел?
– Нет. Полина и этом призналась… Они с Жуковым дотащили тело в подсобку и инсценировали несчастный случай. Сложно там все, Родион Максимович… Но я попробую добиться эксгумации тела. Не верю я, что здорового мужика можно убить вазой! Вы нашу Полину видели?
Видел ли я? Кажется, глаза закрываю и только ее и вижу… Длинные, почти черные волосы, закрывающие плечи, большие карие глаза в опушке черных ресниц, пухлые розовые губы. У нее родинка над губой справа, а на носу россыпь мелких веснушек… Черт. Идиот влюбленный, вот кто я… Хотя нет… Глупости эти все… Никакая не любовь, а обыкновенное влечение. Я же высказал ей, чего хочу. Она ответила отказом, так что все честно…
«Простите меня, Полина Романовна. Этого больше не повториться…».
На мгновение мне показалось, что в ее взгляд закралось сожаление. Оно плескалось там совсем недолго, секунду или миллисекунду, а потом сменилось уже знакомой мне стыдливостью… Как же вытравить ее из Полины? Вину, стыд, самобичевание, затравленность? Внутри поднимается буря из гнева и желания убивать… Петюня нарушил договор и пошел в полицию. Слил мать своего ребенка и добился снисхождения следователя по гребной статье 316. Но от моего суда ему не уйти…
– Егор Львович, выясните, где живет эта мразь… Надо бы к нему наведаться.
– Вы имеете в виду Жукова – отца ребенка Полины?
– Его самого. И надо добиться эксгумации тела и повторного вскрытия. Вы правы – что-то там случилось не то… Странная смерть. Зачем он явился в кабинет к начальнику? Они разве были близки? Что ему понадобилось? Почему пришел в конце рабочего дня, когда никого на работе не было?
– Вопросов много, Родион Максимович. Я все сделаю… Не волнуйтесь. По закону и без спешки. Здесь она не нужна… Потерпит Полина Романовна. Она девушка хорошая, недаром папа ваш ей доверился. Немного совсем надо потерпеть…
– Я на вас рассчитываю, – отвечаю голосом, каким говорят люди, платящие большие деньги.
Олька звонит мне еще раз, прежде, чем я добираюсь до дома. В прихожей меня встречает няня Галина Серафимовна. А к ее ногам липнет пухленькая кроха. Как же она похожа на Полину – те же темные волосы, родинка над губой и большие глазки-пуговки.
– Анфиса, привет, – присаживаюсь на корточки и тяну к ней руки. – Мама тебе привет передала.
Девчушка шмыгает носом и пускает пузыри, а потом неожиданно делает два неуверенных шага в мою сторону и… валится в мои объятия.
– Ой, Родион Максимович, девочка привыкла к вам, – надломленно произносит няня. – Хорошая такая малышка, послушная, кушает хорошо. А ее мама скоро к нам приедет?
– Скоро, я на это очень надеюсь, – поглаживая Анфису по голове, отвечаю я.
– Папуль, ну наконец-то! – из комнаты выходит Олюшка. Деловито поправляет длинные пряди и вынимает из ушей наушники. – Я хотела, чтобы ты посмотрел, как я научила Фиску говорить. Но ты слишком долго ехал… Она устала и расплакалась. А сейчас вообще гулять пойдет.
– А что она говорила? – снимаю куртку и стаскиваю обувь.
– Мама, папа, Оля, – улыбается Олька. – Идем, я покормлю тебя. Тетя Галя сварила такой суп вкусный.
– Идем, – вздыхаю, вспоминая, как похудела Поля… Надо добиться разрешения приносить ей нормальную еду каждый день, а не раз в месяц…
Полина.
Так я и думала, что тюрьма меня добьет… Лоб пылает, к нему липнут мокрые спутанные пряди, а тело сотрясает мелкая дрожь. Холодно… И так одиноко… Натягиваю на плечи тонкое казённое одеяло и сворачиваюсь в позу эмбриона – так теплее…
– Знатно тебя потряхивает, – замечает сокамерница Зинаида, в простонародье Зинка. – Может, конвоира вызвать? Тебя в больничку надо. Там хотя бы еда похожа на еду, а не помои.
– Давайте… Зовите, – скрипуче бормочу я. Не хватает еще умереть и оставить Анфиску сиротой.
Зинка встает и в мгновение ока оказывается возле двери. Взмахивает руками и что есть силы барабанит по толстому металлическому полотну.
– Вертухай, к нам давай! Седьмая камера! Болезная у нас, забирайте в больничку.
– Тише ты, Ващенко!
Дверь с шумом распахивается. Конвоир входит в камеру и оглядывает заключенных цепким взглядом. Женщины втягивают головы в плечи и замолкают. В замершем воздухе слышится каждый шорох и неосторожный вздох.
– Кто заболел?
– Я. Заключенная Атаманова.
– Лицом к стене, руки за спину.
Неуклюже сползаю с койки и выполняю приказ. Конвоир ведет меня по длинному сырому коридору в медицинский кабинет. Снимает наручники и вручает в «заботливые» руки врача.
– Что вас беспокоит, Атаманова? – тоном, не терпящим возражения, произносит врач. Моет руки в раковине и небрежно вытирает их полотенцем.
– Температура высокая, озноб, кашель.
– Раздевайтесь и ложитесь на кушетку.
* * *
– Вы только моему адвокату сообщите, – слабым голосом произношу я, протягивая конвоиру заветный листочек.
В голове до сих пор звучат строгие слова доктора: «Посмотри, до чего ты себя довела? Не ешь, не спишь… Ты здесь сдохнуть хочешь? Это пока у тебя… цветочки в виде запущенного бронхита и утомления от недоедания».
А как здесь можно что-то есть? Нет, я совсем не прихотливая, но эти помои сложно назвать едой.
– Идемте в палату, Атаманова. Соберите нижнее белье и средства личной гигиены.
Странно, что меня ведут по коридору без наручников… Забыл он про них, что ли?
На дрожащих от слабости негнущихся ногах я бреду к своей койке. Бросаю необходимые предметы в пакет и оборачиваюсь, ожидая дальнейших указаний конвоира.
– Сообщите моему…
– Уже распорядился, – рявкает он недовольно.
Может, ко мне в больницу приедет Родион? Отчего-то воспоминания о мужчине вызывают трепет… Во рту пересыхает от волнения и предвкушения встречи, а потом томление сменяется стыдом – таким обжигающим и горьким, что хочется поморщиться… Кто я такая, чтобы он меня навещал? Родион и так многое для меня сделал, тогда почему мне хочется еще большего? Дура… И самонадеянная идиотка. Перевожу взгляд на свои заросшие без маникюра руки, возвращаясь в реальность. Я помню, как выглядит его жена – ослепительной красоты женщина со светлыми длинными волосами.
