Шалости нечистой силы - Татьяна Светлова

Она перевела взгляд на Анатолия. Он сидел по-прежнему, свесив голову на грудь. Надо разыскать нитроглицерин и попробовать запихнуть ему в рот! Толя без сознания, рассосать его не сможет, но ведь таблетка потихоньку и сама растворится?

Нитроглицерин нашелся в прикроватной тумбочке. Вера сумела вложить таблетку в приоткрытый рот Анатолия. Таблетка выпала. Вера снова вложила в рот таблетку, на этот раз поглубже. Затем разрезала витки липкого скотча, которыми Анатолий был привязан к креслу, отнесла их в мусорное ведро.

И села у его ног ждать Скорую.

Что почем

Марина была до отвращения богата. Вернее, богат был ее отец, но ей ни в чем отказа не было — у нее всегда были и щедрые «карманные», и безотказная кредитка, соответствовавшая неиссякающему счету в банке. Отдельно оплачивались ее дорогостоящие прихоти, такие, как поездка в Австралию или Калифорнию.

Короче, не жизнь, а малина.

Однако малина была с гнильцой. Марине ее богатство казалось этаким наркотиком — и кайф, и привыкание, и тяжкое похмелье, и нет сил отказаться…

Эйфория бездумных трат и чувство гадливости. Легкость жизни и тяжесть мыслей.

Красивые вещи как следствие некрасивых поступков…

Марина не любила деньги. То есть, она, разумеется, любила их тратить. Она была девушкой неглупой, отнюдь не ханжой, и превосходно понимала, что деньги дают свободу. Во всяком случае, ей. Папе было хуже: это ему нужно было эти деньги зарабатывать, а следовательно, свободы никакой у него не было, наоборот, сплошная зависимость — от нескончаемых дел, от партнеров, от «наездов» всех желающих поживиться за его счет, от взяток и подмазок нужных людей…

Марина старалась не слишком вникать, как и что именно делает папа, поскольку вся эта его деятельность — как, впрочем, любая другая деятельность, связанная с крупными доходами — дурно попахивала. А когда запах начинал долетать до нее, то ей сразу казалось, что это трупный запах. Конечно, папа никого не убивал, — он работал в финансовых сферах и что-то там умело крутил, но… Как говорила мама, когда была жива и когда папа хвастался первыми успехами в бизнесе: «…а совесть не боишься потерять, Володя?» Мама была филфаковкой, и ее представления о добре и зле были вскормлены великой и совестливой русской литературой — и ограничены ею же.

— А ты в бедности хочешь жить, Ася? — в тон ей отвечал папа. Тогда он был простым банковским служащим на весьма скромной зарплате и только начинал входить в «сферы», оцененный и приближенный к значительным лицам за профессионализм и предприимчивость. — И дочку хочешь растить в нищете? Она тебе, думаешь, спасибо потом скажет? Еще полгода назад мы даже мечтать не смели о том, что сможем ей Барби купить! А теперь, посмотри — кукол у нее навалом, самых лучших, и сама одета, как куколка. Ты думаешь, будет справедливо ее всего этого лишить? — припирал папа маму в угол.

Дочка была мощным аргументом, и мама сдавалась.

Со временем папа от финансового специалиста плавно перешел в самостоятельные бизнесмены; мама от статуса преподавателя и кандидата филологических наук перешла в безработные: это были годы, когда вузы опустели, и преподаватели гуманитарного профиля оказались никому не нужны.

Чем успешнее шли дела у папы, тем больше замыкалась мама. Дневная пустота квартиры и собственная бездеятельность угнетали ее, а сияющее папино самодовольство вызывало растущее отвращение.

Скоро от тихого несогласия она перешла к депрессии. Папа все еще пытался ее урезонить:

— Я ничего плохого не делаю, Ася, поверь мне! Я просто умею зарабатывать деньги!

— Ничто не берется ниоткуда и не уходит в никуда — так, кажется, гласит закон физики? — усмехалась мама. — Я телевизор смотрю, Володя, и газеты читаю: я знаю, от кого и откуда к тебе притекают деньги и от кого они утекают, чтобы пополнить твои счета… Ты раньше руки не подавал непорядочным людям, а теперь принимаешь от них щедрые подачки и кланяешься… "

Но снова папа вынимал из кармана свой джокер — Маринку, перешедшую к тому времени от Барби к дорогим шмоткам и дискотекам. И снова мама сдавалась, тихо и неотвратимо погружаясь в депрессию…

Чем больше замыкалась в отчуждении мама, тем больше чувствовал себя виноватым папа.

Чем больше чувствовал себя виноватым папа, — тем больше он баловал Маринку, словно у дочери пытался вымолить поддержку и прощение, выиграть ее как аргумент в споре с мамой.

Чем больше баловал Маринку папа, — тем больше она отдалялась от мамы…

Чем больше отдалялась Марина, — тем больше замыкалась в отчуждении мама.

У попа была собака. Гонка по бесконечному и бессмысленному кругу.

… Мама сдалась окончательно, она полностью проиграла этот мировоззренческий поединок с мужем, и депрессия уже не покидала ее.

Потом мама начала пить.

Потом папа завел любовницу. Марина с ужасом ждала развода — ей было уже шестнадцать, и она все прекрасно понимала…

… Как же так вышло, что Марина объединилась с отцом против мамы?

Она никогда этого не хотела…

Марина с папой не расставалась. Папа брал ее с собой повсюду. Ему Марина нисколько не мешала, наоборот: юная дочь его очень украшала и придавала его деловому имиджу трогательный оттенок заботливого отца и безропотно несущего свой крест мужа-страдальца — все знали, что жена Кисловского пьет. Марина быстро пристрастилась к этим вечерним выходам, к этим деловым ужинам, к этим шикарным ресторанам и к оценивающим, хоть и прикрытым почтительностью, взглядам взрослых мужчин.

Мама смотрела с откровенным презрением на этот союз слабого мужчины, искавшего поддержки у неразумного дитяти, и дочери, подкупленной не столько щедрыми подарками, сколько взрослой ролью подруги и доверенного лица, безраздельного владетеля отцовских секретов и чувств.

Но что мама могла Марине предложить взамен? Свой полупьяный разговор?

… Как-то отец уехал в Питер по делам, они с мамой остались одни.

Обычно Марина после школы готовила что-то поесть, звала мать. Молча ели, и Марина, сославшись на уроки, исчезала в своей комнате. В этот раз мама вдруг перегородила ей дорогу.

— Сядь.

В ее дыхании чувствовался алкоголь. Марина села.

— Скажи, тебе иногда приходит в голову, что ты и моя дочь? Не только папина?

Марина пожала плечами.

— Ты стала чужая… — горько произнесла мать. — За что? Чем я это заслужила?

— Но мама… Ты же сама не хочешь общаться с нами!

— Как это вышло, девочка моя, что ты так прочно объединила себя с папой? Да, у нас проблемы с твоим отцом… Но при чем тут ты?

— Ты так с ним себя ведешь… Мне его жалко! Потому что нормальная жена не должна себя вести так, как ты! Ты папу презираешь! А я его люблю! И мне не нравится, как ты…

— Погоди… А за что я его презираю, ты знаешь?

— Его не за что презирать! Он лучший папа в мире! Ты не имеешь права!

— Марина, ты ведь уже большая… Неужели ты не понимаешь, что он просто купил тебя?

— Не смей! — Марина плакала.

— Купил на грязные ворованные деньги! Эти деньги делают несчастными всех: тех, у кого они отняты, и тебя, и меня… Меня он предал, — тебя он развратил…

Мама протянула дрожащую руку, чтобы погладить дочь по голове.

— Девочка моя, ты взрослая уже, ты должна понимать такие вещи…

Марина отклонилась от материнской руки.

— Не смей! — повторяла она, губы дрожали, слезы крупными частыми горошинами катились из глаз. — Не смей так о нем говорить! Папа не ворует! Он зарабатывает! Он занимается бизнесом!

— Бизнесом ? — с издевкой проговорила мама. — Проснись, дочка! В нашей стране нет бизнеса. В нашей стране есть только один промысел, только один способ разбогатеть: грабеж. Ты газеты читаешь? Или просто прикидываешься наивной дурочкой? Так удобнее, да? Совесть молчит, и ничто не мешает получать подарки ?..

Марине захотелось маму ударить. Она вскочила и кинулась прочь из кухни, — чтобы этого не сделать; заперлась у себя в комнате и долго рыдала.

Пару недель спустя мама вышла из своей комнаты на кухню, где папа с Мариной ужинали. В руках у нее был стакан, на треть наполненный неразбавленным виски.

Размашисто села на табуретку, чуть не упав. Старый неопрятный халат расползался на груди и на коленях. Марина посмотрела на мать с возмущением: как она может! В таком виде! При папе!

— Ну как, — произнесла с пьяной улыбкой мама, — уже дошел до инцеста?

Марина задохнулась от стыда за мать.

— Тебе нужно прилечь, — холодно ответил папа. — И не стоит вести такие разговоры при ребенке.

— Ребенок? Ты из этого ребенка давно сделал себе жену!

Папа ударил маму по лицу.

Марина проследила за его жестом с мстительным удовлетворением.

Мама выплеснула ему виски в лицо.

…Назавтра папа пришел с подарком для мамы. С колье из бриллиантов и сапфиров.