Железные франки - Иария Шенбрунн-Амор

Оруженосец засопел и в третий раз перевесил сбрую с одного гвоздя на другой:

– Но пока скрипит ваш дряхлый и никчемный Анри, не волнуйтесь, княгиня…

Констанция не выдержала, подскочила к телохранителю, сжала его заскорузлую, грязную руку:

– Анри, да какой же ты дряхлый?! Вот заживет твое колено…

Анри вытер заслезившиеся от пыли глаза, полез чистить конское брюхо:

– Недолго осталось… Из тех, кто завоевал Утремер, в живых уж никого. Один я торчу зачем-то, как последний зуб во рту нищего. В Эдессе сегодня и трехсот рыцарей не найдется. Все земли за Евфратом потеряли, а ведь когда-то владения графства до Тигра доходили.

– Грехи ваши вопиют, сколько людей поубивали-то, – поджала губы Грануш.

– Да какие у нас нынче грехи… – смущенно пошевелил мохнатыми бровями старый вояка. – Это вот нынешним как раз грехов не хватает: не готовы ни врагов убивать, ни сами умирать. Сынок Куртене, Жослен II, ничем, кроме имени, с отцом не схож. Из-за него я и перешел на службу в Антиохию. Измельчало это никудышное новое поколение, на всем готовом растут, избалованные, хотят жить в одно свое удовольствие. Недаром их пуленами прозывают – жеребятами. Они такие и есть: доверчивые, глупые и слабые, как жеребята. – Кивнул на виновато моргающую Констанцию. – Посмотрим, сможете ли вы хотя бы удержать то, что вам предки в руки вложили! Многие сегодня надеются миром с проклятыми сельджуками договориться. Да спасет нас от этого Господь!

Констанция тоже родилась в Утремере, а значит, и она – никуда не годный пулен!

– Это татик… – кивнула она на мамушку. – Это она меня разбаловала…

– Разбаловала?! – Грануш возмущенно всплеснула полными ручками: – Дитя крохотное на ночь перекрестить некому было!

Слышать это почему-то оказалось еще обиднее, чем быть уличенной в избалованности, и Констанция перебила Грануш:

– Но я вовсе не надеюсь договориться с сельджуками…

На самом деле она очень боялась страшного и ужасного тюрка Занги, но ни за что не призналась бы в этом отважному Анри.

– Сегодня и не удастся, – успокоил ее старый рыцарь. – Проклятый Имадеддин – нелегкая его побери! – становится все сильнее и теснит нас все наглее.

О немилосердном сельджуке, которого Констанция представляла себе с рогами и копытами, старый слуга знал много ужасных историй:

– По приказу этого сына дьявола перед едва живыми от усталости, жары и ран пленными ставили стеклянные кувшины с водой с Ермона, с еще плавающими льдинками…

Констанция охватила колени руками, привалилась к мягкому боку Грануш и зачарованно, едва дыша, слушала захватывающие подробности. В жаркие летние дни она часто пила драгоценную, прозрачную, ломящую зубы и необыкновенно вкусную воду, которую специально доставляли со снежных вершин. Предложение еды или питья пленным значило, что им даруется жизнь, и Констанции хотелось, чтобы отважные рыцари смогли поскорее насытиться студеной жидкостью, несущей с собой милосердие.

– Но едва кто-нибудь из пленных не выдерживал и тянулся к воде, сарацинская сабля в тот же миг срубала ему голову!

Констанция съежилась, ей было жалко мучеников до слез. Ее саму начала терзать жажда, но она нарочно будет терпеть, чтобы знать, выдержала бы она подобное испытание. От святых христианских рыцарей, давших обет защищать слабых, вдов и сирот и отвоевать Святую землю, бестрепетных, отважных и верных, которые честно, до конца исполнили свой долг, шло ослепительное сияние, как от солнца. Они поднимались прямиком в рай, где их с распростертыми объятиями ждал Господь наш Иисус Христос. Больше всего на свете Констанция хотела бы спасти несчастных.

– Ненавижу Занги! – заявила Констанция. – Я сделаю все, чтобы уничтожить его!

– Звездочка моя, – нянька погладила ее светлые волосы, с которых опять сползла повязка, – ты же знаешь, что твоей старой татик открыто будущее? Никакие астрологи и звездочеты не ведают больше меня. С момента твоего рождения мне доподлинно известно, что именно ты изменишь судьбу франкского королевства. Вовсе не обязательно для этого быть драчливым дурнем, – Грануш бросила красноречивый взгляд на насупившегося Анри. – Господь травинкой может переломить меч!

– Ваша светлость, мы еще вместе повоюем, – подмигнул Анри своей маленькой повелительнице из-за спины Грануш, – даю слово рыцаря!

– Не выдумывай, старый брехун! С чертями на том свете ты скоро повоюешь! – возмущенно отмахнулась мамушка. – Княгиня Антиохийская прославится своей праведностью, благочестивыми делами, богатыми вкладами в монастыри и обители и спасет Святую землю своими могучими сыновьями!

Констанция непременно станет праведной христианкой, милостивой и справедливой властительницей и отважной героиней. Смертельный враг у нее уже имелся. Атабек Имадеддин – не чета разбойнику и пьянице Иль-Гази и прочим мелким эмирам, заинтересованным в любом грабеже. Еще десять лет назад, будучи всего лишь правителем далекого Мосула, он подло воспользовался франкской осадой Алеппо: выждал, когда жители осажденного города дошли до поедания собак и трупов, и предложил им прогнать христиан, если эмир Алеппо признает его своим атабеком. Так ему удалось из трех крупнейших эмиратов Сирии объединить под своей властью два: расположенный в Месопотамии Мосул, бывший в древности столицей Ассирии и называвшийся тогда Ниневией, и Алеппо-Халеб. Теперь его жадная рука тянулась к Дамаску. Имадеддин Занги – первый из мусульманских врагов, задавшийся целью завоевать всю мусульманскую Сирию, а затем и все Заморье.

Но Констанция росла изо всех сил, а вместе с ней, если верить Анри и мамушке, росла управа на алчного, неуемного, свирепого, беспощадного, самого опасного и целеустремленного из мусульманских врагов – Имадеддина Занги, Кровавого, будь он проклят и осужден на вечные муки.

Антиохия великолепна своими широкими, мощенными мрамором улицами с высокими колоннадами, вместительными караван-сараями, многочисленными фонтанами и общественными банями, в которых по трубам безотказно течет вода, принесенная в город римским акведуком. Из-за взбирающихся на вершину горы стен с узкими бойницами выглядывают башни новых церквей и восстановленных древних соборов, с высоты горы Сильпиус взлетает в небо могучая цитадель и прилегающий к ней роскошный княжеский замок. Но сердце лежащей на Великом шелковом пути Антиохии – это ее базар: тут продается все, от рабов до тигровых шкур.

Покупатели расступались перед паланкином, который несли широкоплечие чернокожие сыны Хама. Внутри наверняка ехала знатная особа, может, даже сама княгиня, недаром процессию сопровождала стража. Персидский торговец перестал рассекать воздух гибкими мечами из закаленной стали, индиец низко склонился за россыпями пахучего имбиря, перца, шафрана, корицы, мускатного ореха и гвоздики. Даже встречный рыцарь и тот направил своего коня в сточную канаву, рискуя опрокинуть стол с китайским фарфором, лишь бы, склонившись с седла, нагло заглянуть в завешенное муслином окошко паланкина. Только маленький, мышиного цвета ослик с громоздящимися на его спине огромными мешками и сидящей поверх них девочкой лет четырех не уступил дорогу важной особе. Охрана уже спешила смести с пути важной дамы дурную скотину вместе с поклажей и наглым магометанином, вцепившимся в ослиную уздечку, но стражников остановили отчаянные крики бородатого франка, ухватившего полосатый рукав халата хозяина осла: