Новый Мир ( № 5 2008) - Новый Мир Новый Мир

А когда отсмеялся, то встал и, подойдя к Илье сзади, за плечи обнял его:

— Чего с него взять? Ведь он — наш малыш, студентик питерский, из колыбели революции. Они там до сих пор научный коммунизм изучают. А диссертация? Социальные утопии... Утопии. Нет... Пора, мой брат, пора. Пора за дело приниматься. И тогда поймешь.

— Проехаться ему надо, промяться. — Это уже матери наказ. — Науч ную пыль стряхнуть. — И снова к брату: — Магазины, мой милый, — это не богатство, и пивзавод тоже. Это скорее хомут.

Мать сдержанно хмыкнула, но смолчала.

— Ты оглянись, — продолжал старший брат. — Даже здесь, в нашем уездном углу, серьезные люди появились. По европейским меркам серь езные. И не “купи-продай”. Фирма Михеева, “Еврофарм”. Начал с тык венных семечек, вроде со смешного. А теперь? В Берлине на “зеленой не деле” я был. Там к нему немцы относятся очень уважительно. Господин Михеев... Герр Михеев. А Кулыгин? Тот самому “Каргиллу”, мировому лидеру, нос утер. Немцы готовы все его масло забирать. Вот это уже се рьезно. Это — не магазинчики хлебные да пивной заводик.

По лицу матери проскользнула легкая тень обиды, и старший сын это заметил. Он встал, поднял бокал и сказал серьезно:

— Маме нашей большое спасибо за то, что она нас выкормила и вырас тила. И не как-нибудь, а очень достойно. Вот они — мы. — Движением руки он поднял младшего брата, и они встали рядом: молодые, красивые и оде ты — под стать: хорошие летние пиджаки, рубашки, галстуки, чистые лица.

— Спасибо, мама, — искренне сказал Алексей. — За то, что в нелегкое время ты не опустила руки, а теперь мы — не кто-нибудь, а Хабаровы. Спа сибо тебе! — Он пригубил вина. — Но обещаю, что век на твоей шее сидеть не буду. Ты мне лишь старт даешь, а дальше я сам пойду, до победы. Тем бо лее, что мы начинаем новый этап, — произнес он многозначительно. — Спа сибо, что и здесь поддержала. Пусть поможет нам Бог. И Феликс. Но глав ная опора — ты, мамочка. А уж когда мы победим! Нас не догонят. Верь мне.

— Я это знаю, милый... — растроганно проговорила мать. — Я верю в тебя.

Раздвинув портьеру, появились официанты. Они ловко убрали опустевшие тарелки, привезли и объявили новое блюдо: “Креветки...” Пахучий сладкий аромат, терпкая пряность заполнили невеликую комнату, и разговоры на время стихли, уступив место страстям иным: нежному розовому мясу, острой подливе...

Сыновья ели со вкусом, по-молодому, и мать, радуясь, глядела на них.

— Да-а...— наконец откинулся на стуле старший брат. — Это жизнь. Это я люблю. Покейфовать... — Расслабившись душой и телом, он иные речи повел: — В Плюшкиных идеях, конечно, есть свои сладкие резоны. Вот так вот... С хорошими людьми. Да еще где-нибудь... Канны или Беверли-Хилз, на берегу океана ли, моря... — томно ворковал он. — А еще лучше — на яхте, на палубе вкушать омара ли, лобстера... А вокруг — море, волны, островок собственный какой-нибудь, пальмы... Поплавал, понырял... На сахарном песочке погрелся. Какое-нибудь бунгало... Райские птицы по ют... — с улыбкой говорил он и закончил жестко: — Все это будет. Но сначала надо работать. И заработать. А уж потом отдыхать или просто жить по-человечески.

— Дом на Рублевке, вилла и яхта на Лазурном берегу, “бентли” и “ма- зератти” в гараже, “челлинджер” на личном аэродромчике... Достаточный набор? — посмеивался Илья.

— Для начала пойдет, — согласился брат.

— А давай съездим на нашу старую дачу, — загораясь, предложил Илья. — Мы давно там не были. Поживем... Помнишь, как мы в детстве хорошо там жили?

— Илюшка... — остужая пыл брата, сказал Алексей. — У нас нет вре мени ездить на старые дачи и заниматься там сентиментальными воспоми наниями. Все дни расписаны, где и когда я должен быть. Через полгода начнет поступать оборудование. Сразу монтаж — и поехали. Кредит очень серьезный. Немцы ошибок нам не простят. А главное... — поглядел он на мать. — Осень — рядом.

— Но, милый... Может быть... — мягко вмешалась мать. — Я заменю тебя или... На день-другой ничего страшного.

— Нет, мамочка, — твердо сказал Алексей. — У нас и так впереди два зайца. И оба — не ждут. Теплыми воспоминаниями о детстве будем заниматься не сейчас, а потом, в старости. В следующем июле по графику уже должна пойти готовая продукция. По контрактам. Иначе зачем я мотаюсь в эту Германию. Поедем со мной, — предложил он брату. — Это будет совсем не лишним. Пора, мой брат, пора... Пока нас краснодарцы не обогнали. Детское питание — это не пиво. Пока еще можно развернуться. А потом пусть попробуют нас догнать! — задиристо произнес он. — Фора есть фора. Вот так, Илюшка. А ты мне — про старые дачи. Поедешь со мной? Поглядишь, как мы творим сегодняшнюю историю, — с задором произнес он. — И никаких утопий. Только жизнь.

— Ему пока лучше не ездить, — сказала мать.

— Ну что ж, тогда возьму с собой Маришу. Полезное с приятным. Ты, мамочка, надеюсь, не возражаешь?

— Твое дело, — пожала плечами мать, а потом спросила: — Почему Мариша? Кажется, Юля? Или память мне изменяет?

— У тебя великолепная память, мамочка! Я вот эту Юлю давно забыл. После нее была Ксения, но она оказалась слишком умной. Маришка — прелесть, простушка. Как раз для меня!

— Прекрасно! — порадовалась мать. — Может быть, от нее мне внука ждать, готовиться в бабки? Я не обижусь, ей-богу. Подарил бы мне како го-нибудь малюсенького.

— Нет, нет, мамочка. О женитьбе и детях думать рано. Вот когда...

— Вот когда постареем, — с полной серьезностью помог брату Илья, — на пенсию выйдем, тогда и рожать начнем.

Хохотали вместе, втроем, и громче всех — старший брат.

— А у тебя все то же? — спросила мать у Ильи.

Тот лишь головой покивал. У него продолжался все тот же, теперь уже долгий, роман с молодой женой старого профессора, привычный для всех, почти узаконенный, не считая случайных интрижек.

— Ладно. Буду ждать и надеяться.

Ужин закончился весело. В машину садиться не стали, и она медленно ехала позади. Шли пешком по набережной, вдоль реки, к недалекому дому. Ночная августовская темнота, пригнетая фонарный свет, позволяла ему освещать мостовую, людей, пестрядь цветочных клумб, стриженые бордюры кустов, низкие ветви деревьев, а далее вздымалась и крылатилась густая тьма. Лишь далеко-далеко, за рекою, на краю земли, медленно вставала большая, тяжелая луна. От реки веяло теплом, от клумб цветочных — вечерним ароматом петуний.

Возле дома, замедляя шаг, Илья подумал вслух:

— Может, погулять? Еще не поздно.

— Милый, — позевывая, сказала мать, — давай я сегодня спокойно посплю наконец-то. Спокойно-спокойно... Но если хочешь, то с Михаи лом, — кивнула она в сторону автомобиля, который сопровождал их в недолгом от ресторана пути и теперь остановился.

— Нет, нет, мама... Давай и вправду поспим, — поспешно согласился Илья, понимая, как тяжко ей было все эти дни и ночи. И как хочется ей покоя.

— У Ангелины нагуляешься, — добавила мать. — Там такой чудный лес и купание рядом. Только прошу тебя: не прыгай с парашютом, — забеспо коилась она прежде срока. — Это мне так не нравится. Что за мода?

В дачном поселке в Подмосковье, где жила Ангелина — сестра матери, был невеликий, но аэродром, при нем самолеты да планеры, парашюты да дельтапланы. Для одних — развлечение, для других — тревога.

Телефонному сигналу мать ответила смехом:

— Легка на помине! Здесь он. Не любит он мобильники, вечно остав ляет. Передаю...

— Сердце мое! — услышал Илья, приняв телефонную трубку от матери. — Илюшечка... До тебя не достучишься. А я жду не дождусь. Самолет будет.

Тимофей летит с Феликсом. Залетают к вам. И тебя заберут. Жду тебя, целую. Алеша прибыл? Почему молчит? Забыли старую тетку...

Начались обычные разговоры. С ними и в дом вошли.

А в доме, в квартире, по своим комнатам разошлись быстро. У Алексея позади лежала долгая дорога, и завтрашний день был не простым, устала и мать. Илья спать не хотел. Он решил поработать. Столько дней потеряно, а впереди трудное: защита диссертации, доклады на двух конференциях, обещанные статьи для журналов, которые пока лишь набросаны вчерновую.

Он включил компьютер, но скоро оставил его и снова — уже третий раз за день! — оказался возле семейного “музейного” шкафа. Там было и его прошлое: фотографии, записные книжки, тетради. Полевые дневники первых, еще школьных, археологических экспедиций. Городище-на-Дону, Царево, Бахчисарай. Какие-то черепки, оставленные для памяти; меловые сколы с отпечатками листьев, насекомых, окаменевшие моллюски. А еще, от школьного отряда “Поиск”, — тяжелые снарядные осколки, “рубашка” гранаты, гильза, остроносые винтовочные патроны, даже в обоймах, и малые, желтенькие, словно желуди, автоматные. Целенькие. Хоть сейчас — в дело. И более позднее: диктофонные ленты, клеенчатые тетради. Документальные записи, воспоминания. Жизнь бабушки Насти, матери отца. Ее детство и юность. Тяжкие годы коллективизации, раскулачивания. Аресты и гибель близких. Высылки, сиротство. Потом все это ширилось, смыкаясь с судьбами других людей. Об этом, еще в годы студенческие, Илья написал большую работу, опубликовал ее не где-нибудь, а в журнале “Вопросы истории”. Бабушка Настя и теперь, слава богу, жива. Но пять лет с ней не виделись. А ведь родные, близкие люди. Так сложилось.