Самозванец - Павел Шестаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все в прошлом.
Борис, так любивший показываться народу, запирается во дворце. Стража пинками гонит от царского крыльца просителей, жалобщиков, вообще любопытных.
Что же дальше?
Ждать осталось недолго…
Шестнадцатого октября от рождества Христова года 1604.
Невидимая черта, разграничивающая земли двух держав…
И здесь, и там, по обе стороны, холмы, поля, тронутые первым осенним золотом перелески. На глаз границу и не заметишь. Но человек, что скачет во главе вооруженного отряда, знает, чувствует эту черту. Вот он притормозил коня.
Решающий миг.
Все приостановились. Потому что за чертой неизвестность. Слава, богатство, удача или смерть. Для всех. И для него смерть или царство.
Последние сомнения, что приписал ему Пушкин:
Кровь русская, о Курбский, потечет!Вы за царя подъяли меч, вы чисты.Я ж вас веду на братьев, я ЛитвуПозвал на Русь, я в красную МосквуКажу врагам заветную дорогу!..Но пусть мой грех падет не на меня —А на тебя, Борис-цареубийца!
Сомнения отброшены.
Человек в седле трогает шпорами горячие бока коня, поднимает его на дыбы и взмахивает рукой.
Вперед!
Конь срывается с места и мчится.
Черта пройдена.
Тень Грозного меня усыновилаДимитрием из гроба нарекла,Вокруг меня народы возмутилаИ в жертву мне Бориса обрекла!
Никто из скачущих никогда не узнает этих строк, но кажется, что они звучат в грохоте копыт.
— Ура, государь Димитрий Иоаннович!
— Виват!
— Слава!
— Виват!
Конский топот и буйные крики будоражат округу. Скачут через границу увешанные оружием люди. Не мир, но меч несут они в страну, которую многие считают родиной.
Впрочем, и о мире было сказано.
Но как?
Вот что пишет Дмитрий Борису:
«Жаль нам, что ты душу свою, по образу божию сотворенную, так осквернил и в упорстве своем гибель ей готовишь: разве не знаешь, что ты смертный человек? Надобно было тебе, Борис, удовольствоваться тем, что господь бог дал, но ты, в противность воле божьей, будучи нашим подданным, украл у нас государство с дьявольской помощью…
Опомнись и злостью своей не побуждай нас к большому гневу; отдай нам наше, и мы тебе, для бога, отпустим все твои вины и место тебе спокойное назначим: лучше тебе на этом свете что-нибудь претерпеть, чем в аду вечно гореть за столько душ, тобою погубленных».
Вот так!
С Московским царем самозванец говорит с высокомерием победителя, способного, впрочем, на снисходительность: отпустим вины и место спокойное назначим! А ведь до победы над Борисом еще далеко. Не раз еще переменится фортуна, будут и поражения, и измены союзников. Однако убежденность в конечном успехе не оставит Дмитрия до смертного часа. Неужели все это лишь наглость авантюриста?.. Или увлеченность человека, чувствующего за собой теперь не только право, но и силу?
Что же произошло с тех пор, как мало кому известный молодой человек в сопровождении двух сомнительной праведности монахов покинул пределы Московского государства?
Произошло многое, хотя многое и скрыто временем и людьми. Но и известно достаточно. Правда, как всегда, существуют версии. По одним известиям, Отрепьев направился к запорожцам, где вел отважный воинский образ жизни, навыки которого проявились в нем впоследствии, в моменты ратных потрясений.
А вот совсем иная версия. Он в Гоще, на Волыни. Владеют Гощей отец и сын, Гавриил и Роман Гойские, создавшие здесь своего рода религиозный центр. Гойские — ревностные последователи арианской секты, которая учит, что Христос не бог, но боговдохновенный человек, а христианские догматы и таинства всего лишь символы, иносказания. В Гоще делается попытка преодолеть религиозный, в том числе и католический, догматизм, попытка духовного свободомыслия. И она привлекает чудовского дьякона.
Но где же был он на самом деле? Соблазнительно предположить, что успел побывать и там и здесь. Ведь и воинский бесшабашный дух вольного Запорожья можно обнаружить в его поступках, и гощинские идеи прозвучат в аргументах, когда придется уже на престоле лавировать между интересами Рима и московским православием.
Однако побывать и тут и там Отрепьев вряд ли смог. Не хватило бы времени. Ибо через год пребывания в Республике мы видим его — и на этот раз без сомнений — в «оршаке», придворном окружении, князей братьев Вишневецких, Адама и Константина. Последний и представил молодого человека своему тестю, воеводе сендомирскому Юрию Мнишеку…
Впрочем, по порядку.
Перейдя границу вместе со старым нашим знакомцем Варлаамом, Григорий через Киев добрался до Острога, владения знаменитого приверженностью просвещению князя Константина Острожского. Отсюда, по одной из версий, он и ушел в Гощу, а вскоре Варлаам узнал, что там его спутник скинул с себя монашеское платье. Подобное богохульство возмутило ортодоксального пьяницу, Варлаам бьет челом князю Острожскому, чтобы тот — разумеется, во имя спасения души Григория! — вывел его из Гощи. Однако придворные князя одернули ретивого правоверца:
— Здесь земля вольная. Кто в какой вере хочет, тот в ней и живет.
Сам широкомыслящий князь добавил меланхолично:
— Вот у меня и сын родной родился в православной вере, а теперь держит латинскую. Мне и его не унять…
Возможно, Григорий не до конца доверился княжескому свободомыслию; во всяком случае, он покидает Гощу, исчезая на время из поля зрения. Не побывал ли он все-таки в Запорожье?.. Точный путь его неизвестен, но привел он Отрепьева к Вишневецким и Мнишеку.
Самбор, резиденция Мнишека, у самых истоков Днестра, неподалеку от Львова. Содержится, как подобает, в пышности. Однако сам воевода, несмотря на высокое положение, в своем кругу особым уважением не пользуется, Говорят о нем много нехорошего, в частности, что преуспел при короле Сигизмунде-Августе, играя на слабоумии монарха, поставлял ему любовниц и колдуний. Впрочем, на карьере Мнишека эти слухи заметно не отразились. В на званное время он воевода сендомирский, староста Львовский и управляющий королевскими экономиями в Самборе. Положению своему в Республике Мнишек обязан не в последнюю очередь красавицам-дочерям. Одна из них, Урсула, была женой Константина Вишневецкого.
Другую звали Марина.
Говоря языком расхожим, лучше б ее не было! В истории, которая всегда богата разнообразными личностями, имеются, однако, и уникумы. Марина Мнишек из них, Не столь уж часто появляются на мировой сцене лица, которые приносят столько зла, не представляя, в сущности, никого, кроме самих себя, действуя исключительно в собственных корыстных интересах.
«Послужной список» Марины удивителен. Прожила всего двадцать шесть лет, в истории числится около десяти. Но сколько же успела эта черноволосая, малорослая красавица! Говорили, что глаза ее блистали отвагой, а тонкие губы свидетельствовали о хитрости и расчетливости. Но отвага не вылилась в подвиг, а расчеты подвели. Зато всюду, где она появлялась, ей сопутствуют беды и смерть…
Существует старинное слово — «рок». В украинском языке оно имеет мирный смысл — год. В русском — зловещий. Возможно, он сформировался постепенно: сначала — год, время, потом — не просто время, но определенное судьбой, и, наконец, — злая судьба. Иногда мы выговариваем это слово и с ироническим оттенком. Например — роковая женщина. Сегодня это может вызвать улыбку. Но та улыбка, что подарила дочка воеводы молодому русскому изгнаннику, оказалась поистине роковой, за ней потянулась мрачная череда кровавых последствий.
Для двух стран.
Для троих мужчин, что связали с ней свою судьбу.
Для собственного ее ребенка.
Для нее самой, наконец…
И в то же время ничто не говорит о ее общественно-исторической роли, предназначении, призвании. «Женщина, в начале XVII века игравшая-такую видную, но позорную роль в нашей истории, была, по утверждению Н. И. Костомарова, жалким орудием той римско-католической пропаганды, которая, находясь в руках иезуитов, не останавливалась ни перед какими средствами для проведения заветной идеи подчинения восточной церкви папскому престолу». Можно добавить и о стремлении подчинить русское государство влиянию и господству Речи Посполитой. Но одно дело «идея», другое — ее воплощение и реальная роль того или иного лица.
Да, иезуиты действовали на исторической арене, хотя часто ставили задачи не по возможностям и стремились использовать ту или иную личность в своих интересах. Но каждая личность, даже вовлеченная в политическую игру, обладает индивидуальностью, характером, собственными интересами и возможностями. И вот с этой точки зрения видеть Марину Мнишек всего лишь «жалким орудием» не приходится. Она не за иезуитов, она всегда за себя. Скорее, «самострел», чем «орудие».
