Великая огнестрельная революция - Виталий Пенской

Динамику изменения тех сил, что выставляли в поле европейские монархи, демонстрируют следующие цифры. Так, в 70-х гг. XV в. испанская корона легко могла выставить в поле 20 тыс. пехотинцев и всадников, спустя 10 лет, в середине 80-х гг., против эмира Гранады Кастилия и Арагон вместе мобилизовали не менее 36 тыс. чел. пехоты и конницы. В 1510 г. в экспедиции, организованной Карлом V в Триполи, приняли участие 34,5 тыс. солдат, доставленных на североафриканское побережье морем. Прошло еще почти полстолетия, и император Карл V держал под ружьем уже 150 тыс. солдат (109 тыс. в Германии и Нидерландах, 24 тыс. в Ломбардии и еще примерно столько же в Испании, Неаполе и на Сицилии), а к концу века его сын, испанский король Филипп II, – все 200 тыс., из них на постоянной службе находились не менее 60 тыс. солдат. Армия его северного соседа и соперника, короля Франции, в конце 60-х гг. того же столетия насчитывала приблизительно 70 тыс. солдат и офицеров, из них на постоянной службе находилось около 16 тыс. чел.100. Чтобы лучше представить себе разницу между армиями Средневековья и армиями эпохи Ренессанса и раннего Нового времени, отметим, что на рубеже XIII–XIV вв. французские короли выводили в поле обычно не более 10–15 тыс. бойцов, и при этом, по замечанию Э. Перруа, «…французский король по праву считался одним из самых могущественных владык христианского мира…»101.

Конечно, нельзя сказать, что численность армий росла постоянно и неумолимо. Так, в полевых сражениях XVI – 1-й половины XVII в. численность сражавшихся армий редко превышала 30 тыс., о чем свидетельствуют данные следующей таблицы102:

Таблица 2

В принципе в этом нет ничего необычного. Действительно, армии, встречавшиеся на полях сражений конца XV–XVI вв., не впечатляют своими размерами. В этом отношении они порой немногим отличаются от тех армий, что выходили в поле во времена, к примеру, Столетней войны. Однако вместе с тем общая численность войск, нанимаемых на одну кампанию, значительно выросла по сравнению с прежними временами хотя бы по той простой причине, что теперь нужно было снабдить мало-мальски приличными гарнизонами собственные крепости и обеспечить обложение крепостей неприятеля103. При этом государь, готовясь к войне, должен был иметь в виду еще и необходимость создания некоего резерва живой силы, и не только в поле, но еще и для восполнения неизбежных потерь из-за болезней, дезертирства и, само собой, боевых. Поэтому рост численности вооруженных сил становился неизбежным, хотели этого европейские государи или же нет, по вполне объективным причинам.

В качестве наглядного примера, подтверждающего эти тезисы, можно привести данные о распределении сил испанской армии в 1587–1588 гг. Филипп II к этому времени имел в своем распоряжении 135 тыс. солдат. Однако из них только 19 тыс. готовились к посадке на корабли «Великой Армады» для десанта в Англию, тогда как 29 тыс. стояли гарнизонами в Испании, Португалии и Северной Африке; в Милане находилось еще 2 тыс. солдат, в Неаполе 3 тыс., на Сицилии 2 тыс. В заморских владениях испанского короля были расквартированы 5 тыс. солдат в бывшей португальской Ост-Индии и 8 тыс. в американских колониях. К этому числу стоит добавить 27 тыс. солдат экспедиционной армии во Фландрии, что готовились к десанту в Англию, и еще 40 тыс. бойцов в гарнизонах нидерландских городов104. Таким образом, имея самую большую на то время армию среди всех европейских монархов, Филипп мог выставить в поле всего лишь 46 тыс. – чуть больше трети! И эта тенденция сохранилась и впоследствии. К примеру, в конце 1632 г. из 183 тыс. солдат, стоявших под знаменами Густава Адольфа, 62 тыс. были размещены гарнизонами в крепостях северной Германии. В 1639 г. испанская Фландрская армия насчитывала около 77 тыс. солдат, при этом почти 33,5 тыс. были размещены по 208 гарнизонам, разбросанным по всей Фландрии.

Однако, пожалуй, не рост численности армий стал основной, наиболее важной чертой этого переходного периода. Намного большее значение имело быстрое совершенствование огнестрельного оружия, первоначально артиллерии, а потом и ручного. Возросшая роль артиллерии и ручного огнестрельного оружия особенно ярко проявилась в годы Итальянских войн конца XV – 1-й половины XVI в. В общем-то не случайно английский исследователь Ч. Даффи отмечал, что «…в военном деле события 1494 г. стали концом Средневековья…»105. Именно в ходе этого многолетнего конфликта, в который в той или иной мере оказались втянуты все ведущие государства тогдашней Европы, пушки, аркебузы и пистолеты превратились в серьезную силу, оказывающую все более возрастающее воздействие на исход не только отдельных сражений, но и целых кампаний. Именно во время Итальянских войн в практику европейских армий окончательно вошли литые из меди, бронзы и чугуна артиллерийские орудия, литые ядра, фитильные аркебузы и крупнокалиберные мушкеты с подсошками, был изобретен и опробован на деле кремневый замок, а фитильный замок доведен до совершенства. Европейские мушкетеры и аркебузиры опробовали и приняли на вооружение бандольер, что позволило увеличить скорострельность. С изобретением и доведением до работоспособного состояния колесцового замка на вооружение кавалерии поступили пистолеты, которые кардинально изменили тактику европейской кавалерии. Была найдена оптимальная формула состава пороха и «пушечного» металла, а в артиллерийском парке были сделаны первые попытки ввести определенную стандартизацию. К примеру, императором Карлом V в 1544 г., когда все разнообразие калибров было сведено к 7 основным калибрам, а его соперник Генрих II сделал то же самое в отношении артиллерии французской, в которой он установил 6 калибров106.

Возросшая эффективность и могущество огнестрельного оружия способствовали первым серьезным изменениям в военном деле позднего Средневековья. На полях сражений Итальянских войн окончательно сформировалась тактика, ставшая характерным признаком новой военной школы, которую можно назвать ренессансной. Пожалуй, главную роль в ее формировании сыграли французы. На полях сражений завершающего этапа Столетней войны они опробовали в деле связку тяжелой конницы, gens d’armes, и артиллерии. Последняя своим огнем «размягчала» боевые порядки неприятеля, вносила в его ряды смятение, после чего в бой вступала тяжелая конница, сметавшая своим натиском ошеломленного и расстроенного огнем пушек врага. Затем, к концу XV столетия, познакомившись поближе со швейцарцами, французские военачальники дополнили испытанную и эффективную тактическую схему третьим компонентом – ударом массивных «баталий» горской пехоты. Обладавшие огромной ударной мощью и одновременно устойчивостью на поле боя, они даже потеснили рыцарскую конницу, пусть и сведенную в «лансы» и ордонансовые роты, на второй план, не говоря уже о стрелках. Как отмечал М. Робертс, швейцарцы положили конец господству на поле боя тяжеловооруженной рыцарской конницы107. С этим утверждением нельзя не согласиться, но при одном условии, что при доминировании на поле боя тяжелой пехоты, вооруженной древковым оружием и действовавшей в глубоких сомкнутых построениях, успех тем не менее определялся налаженным взаимодействием всех трех родов войск – жандармов, пикинеров и артиллерии.

Новая школа быстро завоевала признание и была принята на вооружение противниками французов – теми же испанцами и имперцами. Они же попытались найти действенное средство против предложенной французами схемы. Одним из первопроходцев стал испанский военачальник, «гран-капитан» Гонсало де Кордоба. Обжегшись в первых столкновениях с французами, он прежде всего попытался более активно, чем кто-либо до него, использовать аркебузиров для отражения атак французских жандармов и швейцарцев и в 1503 г. при Чериньоле сумел разбить, казалось, непобедимых до того в поле французов. И хотя внимательный наблюдатель обратил бы обязательно внимание на то обстоятельство, что успеху испанских аркебузиров в немалой степени способствовали ров и палисад перед их позициями, преодолеть которые не сумели ни жандармы, ни швейцарцы, тем не менее идея понравилась, и аркебузиры все активнее и активнее использовались на поле боя всеми воюющими сторонами, играя при этом все более важную роль. Военачальники, в особенности сражавшиеся под имперскими знаменами, активно экспериментировали, составляя разнообразные «коктейли» из пикинеров и аркебузиров, жандармов и артиллерии, пытаясь найти идеальную комбинацию и идеальный боевой порядок, дающие гарантированный успех. Так, в сражении при Черезоле в апреле 1544 г. мы видим интересный тактический прием – гасконцы и ландскнехты, стремясь разредить сомкнутую «баталию» неприятельских пикинеров, поставили во 2-ю шеренгу аркебузиров с приказом сделать залп непосредственно перед столкновением. И хотя ландскнехтам это не помогло, однако сама идея перемешать пикинеров и аркебузиров была весьма симптоматична.