Одиннадцать случаев…(Повесть) - Кардашова Анна Алексеевна

Что ж, экзамены прошли превосходно, а уверенности почему-то не было.

Вскоре пришла открытка: «…за отсутствием мест вы не можете быть зачислены…» Что же это такое? Ну где же справедливость? Что же теперь делать? Брат бросился в университет выяснять. «За отсутствием мест…». «За отсутствием мест…» — повторяли ему во всех инстанциях.

А работать без систематических знаний, без диплома становилось все труднее.

Он решил держать экзамен в третий раз. Кроме всех соображений, ему очень хотелось в университет. Там занимаются наукой систематически, а не урывками. Ему хотелось с полным правом общаться с большими учеными, хотелось дышать воздухом науки.

О том, что экзамены и в третий раз прошли на самом высоком уровне, нечего и говорить.

И в третий раз пришла открытка: «… За неимением мест…»

— Мама, все пропало! — Взрослый человек плакал, как маленький.

Мать сама пошла в университет выяснять, в чем же дело.

— Тебе не удастся поступить! — сказала она, вернувшись. — Но ничего не пропало, работай, учись сам. Да ты и так все время учишься. — И она рассказала ему об Ольге.

Мы с нашей двоюродной сестрой Ольгой почти не были знакомы. А то, что с ней случилось, касалось скорее ее мужа, которого мы никогда не видели.

Мама рассказывала нам об отце Ольги, дяде Коле. Его мы тоже никогда не видели. Он жил в другом городе и умер, когда брат был еще мальчиком, а я совсем ребенком. Мы называли его: «Наш дядя Коля — большевик». Мама вспоминала, как он собирался на съезд в Лондон, как она пристраивала ему картонный воротничок и манжеты — ведь за границей надо выглядеть прилично! В годы военного коммунизма дядя Коля поехал по заданию партии в Омск, по дороге заразился тифом и умер в пристанционной больнице…

Так вот Ольга… Впервые брат столкнулся с непонятной, но грозной силой, которая, оказывается, может им распоряжаться. «Все в наших руках», — любил он повторять. Нужно только не останавливаться, нужно все время очень много читать и работать. А что может быть лучше интересной работы? И вдруг — стоп!

Что теперь делать? К кому бежать? К Мите Сапожникову? Нет, он даже не выслушает. Он тут же откроет какую-нибудь тетрадь и начнет засыпать тебя формулами. Это всегда интересно, только не сейчас. К Дымскому? Умный малый, но у него мама профессорша, засадит пить чай и начнет задавать вопросы: как прошли экзамены? А что отвечать?

К Володе Краху, вот куда! Крах все поймет. И брат, засунув руки в карманы плаща, зашагал в Кривоколенный переулок. Который час? На Лубянской площади, на больших часах с тонкими цифрами, половина одиннадцатого. Значит, Володя кончил заниматься и чем-нибудь развлекается. Не ушел бы!

Брат прошел по длинному коридору, где всегда пахло щами, завернул в маленький коридорчик и постучал в узкую, косо поставленную дверь.

— Да-а! — ответил голос из-за двери. Володя дома!

Комната у Володи не простая, а треугольная, со срезанным тупым углом. Там стоит его пружинный матрас на березовых чурбаках. Володя говорит — очень удобная комната. Он выгородил фанерой этот треугольник в комнате родителей. Острый угол комнаты заканчивался створкой родительского большого окна. Сейчас оно было открыто, и за ним свежо дышала и гулко разговаривала вечерняя улица. Володя сидел у окна при свете настольной лампы. Он встал навстречу брату — большой, мягкий.

— А я марками занимаюсь! — и он мирно зевнул и потянулся.

На Володином большом старом столе с пузатыми ящиками, который стоял на трех изогнутых львиных лапах, а вместо четвертой — полено, на выгоревшем, проеденном кислотами зеленом сукне лежали альбомы, папиросные коробки с марками, лупа с медным ободком, пинцет…

Брат глянул в альбом. О, что это? Персия! Индокитай! Знакомые марки! Это марки его детства, марки того счастливого времени, когда он мог погружаться в них целиком, и ничто не мешало ему наслаждаться ими всласть.

— Как с экзаменами? — спросил Володя.

— Не попал! — еле выдавил брат. — И не попаду уже никогда!

Ему стало так жалко себя, а Володя был такой уютный в своей застиранной мягкой рубашке, такой теплый, добрый, смотрел на него с таким огорчением, что брат снова чуть не расплакался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он все рассказал Володе. И про двоюродную сестру Ольгу и про то, как мама ходила в университет…

— Ну, погоди… — сказал Володя. — Мы сейчас все хорошенько обдумаем… Ты говоришь — дорога закрыта. Мы проделаем с тобой то, что я в таких случаях проделываю для себя. Берется беда. Рассматривается на свет. Изучается ее внутреннее и внешнее строение, определяются ее минусы и возможные плюсы…

— Какие там плюсы?

— А ты не говори. Может, и плюсы найдутся. Потом обдумывается, что можно сделать с каждым элементом беды. Когда сделаешь наметку, беда уже будет разложена. Она рассыплется.

— Что-то уж очень просто!

— Нет, не очень просто. Вот увидишь. Зачем тебе нужен университет?

Первое — чтобы систематизировать и расширить знания. Хорошо. Но ведь ты сейчас не в том возрасте в смысле науки, когда людей водят за ручку. Ты сам кого хочешь можешь повести за ручку! И вся литература в твоем распоряжении, а лаборатория есть на заводе. Кто тебе мешает работать самостоятельно? Вечера все твои. Ты сам всегда говоришь: «Все в наших руках!»

Второе — тебе нужно общение с большими учеными, ты должен коснуться чистых снеговых вершин науки. На здоровье! Будешь сам ученым, и большие ученые будут неизбежно для тебя доступны, только не сию минуту, конечно! Хочешь быть ученым — будь им! Тихо! Не пищи… И горным воздухом науки еще надышишься!

Третье — диплом.

— Ох, как он мне нужен! Ведь руки развяжет…

— Не перебивай! Будет у тебя диплом без всякого университета!

— Как это так?

— Да так! Будешь сдавать в менделеевском, где я учусь, экстерном! Ведь вытянешь?

Брат долго молча смотрел на Володю.

— Неужели это возможно? А Ольга?

— Ну, друг мой! Ведь зачислять-то тебя не будут? А до экзаменов наверняка допустят. И потом у нас атмосфера как-то проще. Кстати, ты сможешь посещать любые нужные тебе лекции, а ненужные можешь не посещать. И сдавать будешь тогда, когда приготовишься. Вот тебе и плюсы! Ну, как?

И они пустились в обсуждение всех подробностей. Володя сходил на кухню, вскипятил чайник, и они пили совсем коричневый крепкий чай в широких зеленых чашках.

— Конечно, все это будет непросто, — говорил Володя.

— А что бывает просто? — сказал брат. — Зачем мне баранье счастье без борьбы?

— А то, что ты уже связан с промышленностью, это хорошо. В промышленности нужны люди с фантазией. Ты можешь перспективно мыслить. Ты сможешь такого наворотить — будь здоров!

Брат засмеялся. Ему захотелось поскорей начать «наворачивать».

Брат шагал по темному городу. Ему дышалось легко — беды больше не было. Они с Володей рассыпали ее. И теперь он перешагнул через обломки и шел дальше.

Дома были темные, а небо светлело и начинало разгораться.

Брат поднял голову к небу, в котором медленно, победно менялись краски, раскинул руки да вдруг как завопит: «Все в наших руках!» Оглянулся — никого нет. Поправил кепку, засунул руки в карманы и вполне прилично зашагал домой.

А небо уже стало бронзовым и разгоралось все грознее, все веселее!

7

Звонок на рассвете

У нас появился телефон. Черный, блестящий, новенький. Он был чужим в нашей старой, тихой квартире, но держался начальником. Он не одобрял облезлых стен и скрипучего гардероба в передней. Он потребовал, чтобы над ним в коридоре повесили электрическую лампочку. Брат включил ее и тут же сдернул с сундука под телефоном совершено облысевший коврик. Сундук он застелил клетчатой скатеркой, которая украшала некогда стол интересного денди.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Голос у телефона был резкий, деловой, не домашний. Этот голос шел из тех страшных для меня мест, которые назывались «учреждения». В одном из них, в научно-исследовательском институте, работал теперь брат, и там, невидимо для меня, проходила его главная жизнь.