Искусственное время - Виктор Мельников

3

Джек шагнул вперёд и остановился. Ему показалось, как будто неизвестный лучник пустил стрелу, она вошла глубоко, застряла в спине. И вытащить её не было сил. Но Джек оставался живой, он обернулся, и ничего не увидел – глаза завязаны, руки связаны. Он услышал, как закрывается дверь, вешается замок. Сразу повеяло прохладой. Загробной и сырой. Чувства обострились, как у слепого. Он двинулся вперёд и тут же упал, спотыкнулся об неизвестный предмет. Поднялся, двинулся дальше. Пройдя метров пять, как ему показалось, он столкнулся со стеной. Пока что Джек оставался человеком, инстинкт не включился. Он не знал, что делать. И пребывал в неподвижном состоянии, упираясь головой о стену. Попытка развязать руки не удалась. Снять повязку с глаз, делая круговые движения плечом, было невозможно. И, вообще, зачем это нужно, подумал он, ведь здесь наверняка мрак, хоть глаза коли! Послышался писк грызунов. Эти твари, видимо, предчувствовали пиршество. Когда крысы приблизились совсем близко – он ощущал, как зверьки трутся о его ботинки, – Джек молвил:

– Я свой, прочь!

Крысы как будто уловили невидимые флюиды, почувствовали родную кровь и больше не соприкасались с Джеком. Они продолжали находиться рядом и чего-то ждали. Ждал и Джек. Он вдруг перенёсся из катакомб лабиринта домой, увидел жену, она сидела у окна и продолжала плакать, увидел своего маленького ребёнка, он успокоился и теперь спал в своей кроватке, увидел умирающего профессора, своего отца, – он ничего не говорил в этот раз, просто смотрел на Джека, и всё. Среди бесчисленных тайн, которые унёс с собой в могилу Лютер, оказалась правда, почему Джек не такой, как все, и почему он ступит за порог лабиринта, а не кто-то другой, например, Александр, друг его детства, с которым он продолжал общаться до последнего момента. Отец не посветил сына в эту тайну, даже престарелая няня не могла знать ничего. Когда Джек задал ей вопрос по этому поводу, она лишь качнула головой, сказала:

– Сирота ты, а Лютер тебя усыновил.

Джек развернулся спиной к стене. Сырость и пот пропитали рубаху. Он оставался в отчаянии. Нужно было идти, двигаться, а не стоять на месте, но он не мог сдвинуться – воспоминания одно за другим обрушивались на него. Неожиданно слова Александра, сказанные ещё в детстве, разрезали воспалённое сознание. Он сказал тогда:

– Ты особенный. Когда войдёшь в лабиринт, тебе придётся выбирать: остаться там, с крысами, или выйти наружу, к людям. Спасёшь себя, спасёшь других.

Александр знал про крыс в лабиринте, потому что он сам, Джек, рассказывал ему про них. А он, разумеется, слышал о крысах со слов своего отца. И Джек нашёл силы оторвать себя от стены, двинуться вперёд – и тут же остановиться… Движение вперёд не определяло ничего. Он мог кружить по одному месту, тыкаться лбом о сырые стены – терять драгоценное время, что определяло бы одно, смерть! Джек призвал человеческий разум, он взывал к нему, но не слышал ответа. Разум молчал. Загробные звуки тишины и шуршание крыс под ногами делали своё дело – придавали больше растерянности. Джек оставался в неподвижном состоянии, наверное, целую вечность. И от этого, сам того не подозревая, он отходил от своей сущности, перетекая из одного тела в другое. Внешне, он оставался при этом человеком, приобретая другую форму сознания. Когда трансформация завершилась, Джек опустился на корточки и крысы перегрызли прочную верёвку, и тогда Джек сорвал повязку с глаз, но, как и ожидал, ничего не увидел, и поднял руки, нащупал слева от себя влажную стену, сделал шаг и пошёл вперёд, не отпуская рук от стены. Крысиный инстинкт подсказывал ему выход из лабиринта: держись только левой стороны стены, и ты когда-нибудь выйдешь из катакомб этого лабиринта, каким бы длинным и запутанным он не был. И крысы бежали вместе с ним, путаясь под ногами. Одну из них он даже раздавил ботинком (неприятный скрежет костей и плоти), но ни одна крысиная тварь не тронула его, ибо был раздавлен вожак стаи. По законам крысиного племени убивший вожака сам становился главным в стае.

Джек ускорил шаг, он почти бежал, постоянно спотыкаясь о невидимые предметы. В одном месте ему пришлось плыть, он грёб правой рукой, а левой держался за стену. Крысы не отставали от него. Эти маленькие зверьки, писклявые, сейчас были друзьями, и он приходился им членом стаи. Он не одинок и это внушало уверенность, которая могла принадлежать только человеческой сущности…

4

Как ни странно, его ждали на выходе. Это был оператор. Он спал. Раннее утро, рассвет только начинался. И это помогло Джеку спасти глаза от яркого света. Он подошёл к спящему человеку, тронул его за плечо. От неожиданности оператор подпрыгнул, увидел перед собой Джека и не поверил глазам. Камера работала, поэтому оператор мог не переживать, что спал на рабочем месте.

– Привет! – сказал Джек.

Оператор снял камеру с треноги и пошёл следом за Джеком, оббегая его, снимая спереди и со спины. Картинка в прямом эфире шла в интернет. Начал собираться народ. Кто-то кричал:

– Вот это да!

– Он смог! – провозглашал другой.

Джек шёл, не замечая никого, он шёл к жене и к своему ребёнку.

Мэр города говорил на следующий день в прямом эфире, обращаясь к горожанам через интернет (рядом с ним присутствовал Джек):

– Прежде всего, я хотел бы поблагодарить этого человека, который сумел сделать то, чего не делал до него никто. От своего имени и от имени своих коллег хочу выразить признательность ему, но хочу добавить, что этим самым мы не искоренили преступность…

Джек не слышал речи, он отстранился от действительности. Он видел перед собой жену и своего ребёнка, они присутствовали на церемонии награждения. Он понимал, что спас себя, но так и не сумел спасти других. Теперь он часть этого лабиринта, окружённого живой стеной. Мэр повернулся к Джеку и повесил ему на грудь золотой крест. В этот момент, направив взгляд в сторону, мимо плеча мэра, Джек увидел крысу, спрятавшуюся в углу зала, за большой цветочной вазой. Она наблюдала за церемонией. Когда все присутствующие стали аплодировать, крыса исчезла. Она понесла в лабиринт весть: их новый вожак ещё не раз вернётся в лабиринт, поэтому не стоит разбойничать в городе.

Чувствовать Джек уже не мог, да и мыслить тоже – в этом, видимо, заключалась трагедия. И с этого началась возня с самим собою в шикарных апартаментах лабиринта…

Огни притона

1

– Эдик!

Тишина.

Она оставила кастрюли на кухонном столе, вошла в комнату, повторила:

– Эдик, не слышишь, что ли? Мне тебя, Эдик, нужно вот на что: что мы ужинать с тобой будем? – Жанна, тридцатипятилетняя женщина, сохранившая фигуру двадцатилетней девушки, потому что бог не дал детей (а может быть, не в боге дело было), но уже уставшая от жизни – лицо и шея выдавали возраст, – обратилась к мужу. – Давай, иди за хлебом, не ленись, я картошки пожарю. – И достала из валявшейся на журнальном столике дамской сумочки кошелёк, выудила последнюю крупную купюру, мелочи не хватало на хлеб. – Сдачи, чтоб вернул, – уточнила она. – А то не дотянем – когда аванс дадут?

– Дней через десять, – Эдик потянулся в кресле, выключил телевизор, показывали новости, сладко зевнул (так зевают все, даже те, кто ложится спать, зная, что завтра утром его расстреляют) и добавил: – Кому на Руси жить хорошо – те уже в Лондоне, остальные пока в Кремле, – этими словами он хотел показать невидимому слушателю, не супруге – к подобным вещам она относилась безразлично, что есть другой мир, невидимый, но более важный, он – добро неоспоримое, и в нём существуют, не живут, его жена, друзья и знакомые.

Пространственные речи своего мужа Жанна часто не понимала – зачем усложнять себе жизнь, если и так не всё просто. Суббота всегда была для неё самым утомительным днём. Эдик обычно бездельничал, уткнувшись в экран телевизора, а ей приходилось стирать, делать уборку, готовить. Среди всех этих дел она стремилась найти часок-другой, чтобы передохнуть, потому что вечером мужу захочется её оседлать. Именно оседлать! Действительно, уставшая и не отдохнувшая, Жанна часто чувствовала себя в постели ездовой лошадью – какое там удовольствие от секса, или любви. И то, и другое понятие уже через год после замужества слились для неё воедино. В супружеской постели, а это алтарь супружества, кто-то один должен приносить себя в жертву, но жертвой всегда становилась Жанна. Так ей казалось.

– Ворона ты разнокрылая – вот кто ты, Эдя. Попроси у начальника, чтобы раньше выдал, не дотянем, сам знаешь.

– Да как же я попрошу – всё равно откажут! Унижаться, что ли?!! Хрен! – сказал Эдик и показал дулю жене, вообразив её, видимо, своим непосредственным начальником.

– Ты мне дули не крути, я не резиновая, чтобы тянуться, вытягивать семейный бюджет – мне обещают зарплату ещё позже, страшно представить. И, пожалуйста, без фокусов, без пива твоего. Всю сдачу вернёшь в кошелёк. Понял?