Елизавета и Маргарет. Частная жизнь сестер Виндзор - Эндрю Мортон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Растущая пропасть в образовании сестер стала еще шире, когда король и королева на бронированном автомобиле стали приезжать на ночь в Виндзор из Букингемского дворца. Это означало, что Елизавета стала проводить больше времени с отцом, обсуждая, вначале очень поверхностно, текущие события и государственные дела.
Когда в замке принимали важных гостей – послов или политиков, – королева поощряла Елизавету участвовать в разговоре24. Король, которого в Уайтхолле называли «читатель номер один», посвящал ее в содержимое красной коробки, в которой лежали секретные письма, конфиденциальные государственные бумаги и другие документы особой важности, которые в будущем ей предстояло утверждать и подписывать25. С самого начала он серьезно и с уважением относился к дочери, того же ожидая и то же получая от нее.
Фотограф Лиза Шеридан вспоминала: «Я видела, как он обращал внимание принцессы Елизаветы на какую-нибудь бумагу и начинал серьезно давать пояснения. Принцесса в это время сидела молча и… вязала». Шли месяцы, и взаимопонимание между королем и наследницей престола росло. Росла также их взаимная привязанность. «Когда они вместе выходили в сад, ее рука непроизвольно обнимала его за талию, а он прижимал ее к себе, – вспоминала Шеридан. – Казалось, у них были свои шутки, понятные только им. Это была какая-то особая близость, возможно более глубокая, чем в обычной семье»26. Трогательная задушевность, существовавшая между отцом и дочерью, распространялась на всю семью. Их теплые и полные любви взаимоотношения наблюдала подруга девочек, Алатея Фицалан Ховард, которая жила на территории замка, регулярно присоединялась к ним на уроках рисования и танцев и часто проводила с ними досуг. В дневнике военного времени она описывала королевскую семью как «четверку людей, которые были друг для друга всем, их жизни образовывали единый духовный круг, совершенно изолированный от посторонних и даже от родственников». В другой записи она отмечает, что сестры «более счастливы со своими родителями, чем с кем бы то ни было еще»27.
Однако внутри этой любящей семьи существовали свои противоречия. Маргарет ревновала к растущей близости между отцом и сестрой-подростком, когда они вдвоем обсуждали текущие события или государственные дела. По мнению Маргарет, это нарушало тонкий баланс взаимной привязанности между членами «нашей четверки». В ребячливой попытке отстоять свое место «папочкиной любимицы» она прибегала к двум проверенным методам привлечь внимание отца – капризам избалованного бесенка или проказам, заставлявшим его смеяться. Ей исполнилось 11 лет, и она уже вышла из возраста детских истерик. Но она изобретала новые, более изощренные способы оставаться в центре внимания. Иногда она просто «пропадала», и родители с прислугой впадали в панику, а она вдруг появлялась из укромного места как ни в чем не бывало. Если ее ругали за какую-то выходку, она могла обернуть все в шутку и тем самым избежать головомойки. Однажды, невинно распахнув свои голубые глаза, она прервала отчитывавшего ее отца, спросив: «Папа, а как ты поешь – «Боже, храни милостивого меня?»[4]28. Временами он смеялся от души, особенно когда она изображала какого-нибудь чванливого гостя. Несмотря на все выходки Маргарет, король, по мнению одного очевидца, «смотрел на принцессу с каким-то изумлением, не веря, что он мог породить такое прелестное маленькое существо, которому все было нипочем»29.
«Король ужасно баловал принцессу Маргарет, – вспоминала дочь одного из придворных. – Она была его любимицей. Ей с 13 лет разрешалось оставаться на ужин со взрослыми, она слишком рано вошла в их круг. Придворные не слишком ее любили: они находили ее забавной, но принцесса не задумывалась о том, что заставляла родителей и всех присутствующих ждать ее за ужином, когда ей хотелось дослушать до конца радиопередачу»30. Ее проделки, однако, не имели успеха у королевы Марии, которая, подобно многим из придворных, считала Маргарет «избалованной».
Елизавета реагировала на выходки сестры с недовольной покорностью. Она закатывала глаза, глядя на ее вызывающее поведение, и замирала от страха, когда та откалывала свои номера. Маргарет прятала инструменты рабочих или садовника, а однажды стала звонить в колокол, предупреждающий о воздушном налете, чем всполошила охрану. Она покатывалась со смеху, а Елизавета спряталась, сгорая от стыда. Но все же Елизавета втайне восхищалась смелостью сестры: сама она бойкостью не отличалась.
Когда Кроуфи пыталась их разделить, Елизавета сопротивлялась: «Ох, да ведь гораздо лучше, когда Маргарет здесь: все смеются над тем, что она говорит»31. Замкнутая старшая сестра привыкла иметь рядом задорную младшую в качестве буфера, ведь она избавляла ее от необходимости поддерживать разговор. Часто подростковая стеснительность Елизаветы приводила к неловкому молчанию, и тогда она радовалась болтливости сестры.
Особенно это пригодилась на пятичасовом чае, когда сестры развлекали офицеров Гвардейского гренадерского полка, расквартированного в Виндзоре. Елизавета занималась чаем и угощением, а Маргарет в своем амплуа комедийной актрисы «заставляла всех покатываться от смеха»32. Как вспоминал один из офицеров, на той стороне стола, где сидела Маргарет, всегда царило оживление: «Разговор ни на минуту не умолкал. Она была удивительно самоуверенна, но это не казалось неуместным».
В этих посиделках с офицерами имелся один важный аспект. Молодым людям предстояло отправиться в военную неизвестность, откуда некоторым было не суждено вернуться. Этого еще не понимала Маргарет, но осознавала Елизавета. От глаз королевы не ускользнула восприимчивость дочери, она замечала, как та беспокоится о молодых гвардейцах, особенно после трагедии с затонувшим линкором Royal Oak. Она писала брату Дэвиду Боуз-Лайону, выражая свое беспокойство: «Лилибет встречается с молодыми гвардейцами в Виндзоре, а затем они погибают. Это так ужасно в таком молодом возрасте. Так много достойных офицеров мы недавно потеряли»33.
