ЗАПИСКИ СЕЛЬСКОГО СВЯЩЕННИКА - Георгий Эдельштейн

Безобразно храним утварь, шитье, фрески; еще хуже бережем могилы и память о Мучениках и Исповедниках российских, о тех, кто своим подвигом спас Отечество наше и Церковь Святую "свободил от работы вражия". 31 марта (13 апреля) 1918 года Святейший Патриарх Тихон совершил заупокойную литургию по убиенным за веру и Церковь Православную. По сообщению "Церковных ведомостей", Патриарх поминал за службой убиенного митрополита Владимира и шестнадцать других мучеников. Четверо из них — протоиерей Иосиф (Смирнов), иерей Влади-

мир (Ильинский), диакон Иоанн (Касторский), раб Божий Иоанн (Иван Павлович Перебаскин, смотритель Солигаличского духовного училища) — из нашей Костромской епархии. В прошлом году у нас проходило епархиальное собрание, на котором присутствовало все духовенство епархии; ни один человек не мог назвать ни одного имени святых Новомучеников, в земле Костромской просиявших2. Государственные органы реабилитировали уже несколько сот священнослужителей, "незаконно репрессированных" в годы торжества воинствующего безбожия. Мы все хорошо знаем и помним имена Бухарина, Рыкова, Пятакова, Тухачевского, Якира, Зиновьева; мы знаем имена сотен палачей, но МЫ не знаем ни одного из наших костромских Новомучеников и Исповедников.

Могила отца Александра поросла бурьяном, крест покосился, ограда проржавела. Мартьяниху уже помнят только те, кому за шестьдесят. Пройдет еще совсем немного лет, умрут последние ее младшие современницы — и ни один человек в крохотном Ушакове не вспомнит ее имени, не отслужит литию на ее могиле, не будет знать о ее подвиге во славу Божию, как убегала она из родного дома и хоронилась где-то с церковными ключами от лихих людей.

Маститый архипастырь, старший современник Мартьянихи, обласканный на старости лет самим недоучившимся семинаристом генералиссимусом И.В. Сталиным, торжественно похороненный не на сельском кладбище, а в мраморной гробнице в Богоявленском патриаршем соборе, Сергий (Страгородский), Заместитель Патриаршего Местоблюстителя, никогда не дерзал Так говорить с безбожниками, не обличал их бесчинства, не сочинял — хоть сам был грамотным — никаких посланий против закрытия и осквернения храмов и монастырей и, уж конечно, никогда не показывал безбожникам кукиш. "Мудрый старец", не rраснея, свидетельствовал перед всем миром, что воинствующие безбожники в нашем родном коммунистическом государстве ни-$Ьгда не закрывают церкви против воли населения, никогда ни в Чем не нарушают права верующих, не преследуют священнослужителей4. Его достойные преемники, Патриархи Алексий и Пимен, всегда были готовы клятвенно подтвердить любые лжесвидетельства своего предтечи, любую клевету на Новомучеников и Исповедников. Пусть наших церковных политиканов тоже судит Бог!

40

41Ушаково — словно остров. Ни в одном соседнем селе давно уже нет храмов; на смену православию пришли новые обряды: ящиком водки отмечают рождение ребенка, двумя-тремя ящиками — свадьбу, на поминки обычно хватает ящика. Ребенка крестят все: боятся за его жизнь и здоровье, но врачи, учителя, председатели колхозов и те, кто выше, просят крестить тайно, на дому. Венчаются в деревне редко: надеются, что удовольствие без венца и молитвы получат, а ничего иного в браке не ищут. Отпевают чаще заочно, нередко с большим опозданием, но почти всех без исключения, чтобы перед людьми стыдно не было: родителей, мол, не уважили, тридцать рублей пожалели. Нередко отпевают "на всякий случай", вдруг там что-то есть? Зато уж когда кто удавится или застрелится, в ногах готовы валяться, умоляют поскорее отпеть: родные тоски не выдерживают.

Если мысленно провести окружность радиусом километров в двадцать с центром в Ушакове, в круг попадут еще девять каменных строений, что совсем недавно звались "очагами дурмана" и "источниками духовной сивухи", настоятели которых непременно были "пауками", а хоть раз ступившие туда — "мухами". Потом все было переименовано — у нас вообще никакие названия или эпитеты долго не живут. В высших сферах было признано благовременным отставить бранную лексику как "оскорбляющую религиозные чувства верующих", использовать парламентские выражения и впредь обозначать те же каменные строения стыдливым эвфемизмом "памятники культуры".

Дивной красоты "памятники" стояли в окрестности. Только в Плещееве тот "памятник" разорен, в Залесье разорен, в Рождестве разорен дотла, до основания, один лишь уродливый шрам посреди сельского кладбища остался, в Романцеве разорен, в Пи-лятине зимний и летний — оба разорены, в Ликурге два дивных красавца тоже разорены, а в усыпальнице Готовцевых, что между теми великолепными храмами стоит, несколько лет лошадей держали, все тут загажено, осквернено, надгробные плиты все перевернуты и стесаны. Спасибо, хоть в поповском доме пекарню устроили, уцелел дом. Воистину, по слову Писания, "мерзость запустения стоит на святом месте". Часами брожу то у одного, то у другого "памятника" и ничего понять не могу. Почему такой взрыв дикой, бессмысленной и беспощадной сатанинской злобы? То ли осталась вся земля без единого праведника, не нашлось ни в одном селе своей бабки Мартьянихи, одни "мудрые старцы" да

"премудрые старицы", то ли тамошние Кузьки служили адским силам не за страх, а за совесть и Бога совсем уж нисколечко не боялись, а людей не стыдились? Почем мне, сельскому попу, знать?

Ведь дело не только в беспощадной борьбе с "духовной сивухой", не только в патологической ненависти идеологов и вождей мироврго пролетариата к "гнусному труположеству". Дело, мне кажется, в рационально принятой, отнюдь не стихийной, твердой и принципиальной установке оторвать историческую пуповину, сделать все историческое бытие не бывшим. Этот постулат нового общественного устройства довольно ясно выражен в общеизвестной песне Пьера Дежейтера на слова Эжена Потье. Совсем недавно мы были свидетелями, как ее пели стоя все левые и правые энтузиасты перестройки — делегаты и гости XXVIII съезда КПСС, потому что эта песня по сей день именуется "Международным пролетарским гимном" и остается партийным гимном Коммунистической партии Советского Союза. Она зовет наш боевой авангард, да и весь советский народ на новые свершения, новые героические прорывы в светлое будущее. "До основанья" — предрекала эта песня 70 и 100 лет назад, она ничего не скрывала, она честно обещала нам разруху до основанья. "До основанья" — клялись в 1990 году делегаты XXVIII съезда, как бы принимая эстафету поколений. У нас по всей округе "до основанья" разорены все помещичьи усадьбы, все соседствовавшие с храмами школы — одни обглоданные кирпичные остовы торчат памятниками "прекрасному новому миру".