Полвека охоты на тигров - Юрий Янковский

Я моментально остановил лошадь, соскочил на землю, снял ружье, прицелился и выстрелил. Все это было сделано мгновенно, но барс был уже от меня шагах в 150 и продолжал нестись по кустам с большой скоростью. Я выстрелил вторично, барс круто повернул влево и неожиданно выскочил на чистое поле, шагах в 200 от меня. Я подумал: «Ну, теперь-то ты мой», снова прицелился и спустил курок, но выстрела не последовало. В горячке я подумал, что это осечка, выцелил еще раз и снова спустил курок. Барс мчался по чистому полю и служил хорошей целью, но выстрела не последовало вновь, и тут только я вспомнил, что после стрельбы по козам у меня в ружье оставалось всего лишь два патрона. Я выхватил новую обойму, быстро зарядил маузер, но было уже поздно: барс успел перебежать поле и скрылся в лесу.

Не буду говорить о своих переживаниях в первый момент. Случившегося не вернуть и, может быть, добрый десяток лет придется бродить по горам и долам, пока вновь представится подобный случай. Ведь барс ушел из рук по моей собственной небрежности! Вот тут-то я и дал себе слово, что никогда больше не буду носить недозаряженного ружья, и не нарушил его ни разу, хотя с того дня и прошло сорок три года.

Мой верный друг, Лялька, стоял позади меня. Не знаю, о чем он думал, но надо полагать был рад, что страшный зверь постыдно бежал с поля битвы. Пройдя по следу на место, где был барс при втором моем выстреле, я обнаружил на снегу довольно много крови. Это меня несколько успокоило, но ярко алый цвет крови показывал, что барс получил не смертельную, а, может быть, только и совсем незначительную рану. Все же, даже легко раненый барс не склонен уходить далеко, а старается залезть в ближайшую трущобу и оттуда постараться отомстить обидчику. Пройдя по следу еще некоторое расстояние, я установил, что прострелена передняя правая нога около колена, без перелома кости, т. е. рана относится к разряду легких. Идти дальше одному и без собак было рискованно и бесцельно. Вскочив на лошадь, я помчался домой.

Пообедав на скорую руку и взяв двух своих сеттеров, Буяна и Барсика, которые в сущности служили для охоты по птице, но которых я часто брал на охоты по козам. Иногда я ими затравливал барсуков, не раз они останавливали и раненого оленя, хотя взять его сами и не могли. Главная польза от таких собак, если они и не рискнут пойти на легко раненого барса, то но всяком случае предупредят об его присутствии — и напасть ему неожиданно будет труднее.

Когда я уже готов был идти на охоту, меня остановили двое рабочих, оба старые сибирские пропойцы, прошедшие на своем веку «и огонь, и воду, и медные трубы», прослужившие в свое время по семь лет в сибирских стрелковых батальонах и умевшие прилично стрелять в цель из ружей. Я иногда брал их на охоту за козами или по пернатой дичи, но тут они, не желая отпускать меня одного на опасное преследование барса, упросили меня взять их с собой. Увы, охотниками на барса они оказались слабыми и даже оставаться вдвоем при преследовании зверя отказывались. Вооружив плотника Шонгина берданой, мне пришлось дать кузнецу Быкову двустволку, заряженную крупной картечью, что было более действительно при данном случае, если бы пришлось стрелять в нападающего барса, т. е. с расстояния в несколько саженей.

Как всегда бывает в подобных случаях, идя по дороге до оставленного мною следа, мы обсуждали вопрос, как поступить при том или ином положении вещей. Должен признаться, что тактически за раненым тигром или барсом безопаснее идти одному, чем в компании новичков, да еще не охотников. В компании идешь беспечно и менее осторожно, а в случае нападения зверя на главного охотника, помощники, если не перетрусят, то растеряются, не зная, как стрелять, чтобы не подстрелить катающегося с разъяренным зверем охотника. В худшем же случае они могут бросить на произвол судьбы своего товарища по охоте и удрать домой. Мой отец всегда говорил, что он лучше пойдет на охоту один, если нет спутника, в котором он уверен, предоставляя дилетантам право сидеть дома. В этом я вполне с ним согласен.

Дойдя до следа, мы принялись за слежку, которая облегчалась лежавшим прекрасным снегом. Барс пересекал овраг за оврагом, держа направление в сторону скал к обрывам над морем, иногда ложился на выступах камней, наблюдая за своим следом и, видимо, ожидая преследования. Полежав некоторое время, он шел дальше.

Собаки шли все время немного впереди, не проявляя особенного беспокойства, так как след все еще не был очень свежим. Вновь испеченные «барсятники» поэтому также вели себя самоуверенно. Но вот след, выйдя на крутую гору над морем, стал спускаться в обрыв под Красный утес. Собаки заволновались, стали рычать и отказывались идти вперед. Пройдя немного, мы наткнулись на свежую лежку, где барс, по-видимому, долго лежал, зализывая рану. На лежке обнаружили много крови, что говорило за то, что рана была более серьезной, чем я предполагал. Барс продолжал не торопясь уходить от нас, прячась в густых зарослях и залегая за скалами. Спуск был очень крутой, заросший виноградом и кустами, и увидеть зверя было невозможно. Между прочим, след был очень крупный и попасть такому «дяде» в зубы не хотелось.

Судя по поведению собак, зверь старался уйти подальше, как будто заманивая нас в более удобное дли нападения место. Прокружив около часа и сделав два круга на расстоянии не более двухсот саженей в диаметре след взял направление к единственному выходу из-под Красного утеса в Озерную падь, до которой осталось не более версты. Все же барс не отходил от нас далеко, так как собаки то и дело бросались с лаем на ближайшие заросли. Мне стало ясно, что, гоняя так барса, мы не сможем его увидеть, так как он стал уходить в строну перевала и желания схватиться с нами в смертельной схватке у него не было.

Правильный выход был таков: одному из нас надо было зайти вперед за перевал и сделать засаду, а двоим с собаками преследовать барса по следу. Я предложил такой план моим спутникам, предоставив на выбор или я пойду в засаду, или же кто-нибудь из них, но мои соратники отказались от того и другого, и нам ничего не оставалось, как продолжать гнать зверя той же компанией. Солнце было низко, зимний день догорал, и вечерние тени спускались все ниже и ниже.

Обстановка делалась все менее приветливой и, видно, страх с каждой минутой все больше залезал под рубашки моим компаньонам. При этом собаки все яростнее продолжали атаки на ближайшие кусты и камни — видно, зверь не хотел идти за перевал, где местность была значительно чище.

В сумерки, как я и предполагал, зверь перевалил в Озерную падь по тому месту, где я думал сделать засаду, и ушел в дубовый сивер горы, а мы, порядком уставшие, побрели домой, с тем, чтобы на другой день с раннего утра возобновить преследование. Темнота наступила быстро. Сивер, по которому ушел барс, а за ним в том же направлении пришлось спускаться и нам, был крайне мрачным и подозрительным. Я, по лесной привычке, закинув ружье за спину, шагал и обдумывал план охоты на следующий день, заранее зная, что если бы барс захотел напасть на нас в густой темноте, предотвратить это нападение было невозможно, а поэтому об этом и не думал. Мои же спутники реагировали по иному — ружья держали наготове и беспрерывно оглядывались, переживая все очень остро. Собаки вели себя совершенно спокойно, что говорило о том, что барс свернул куда-то в сторону от нашего пути.