Лабиринты сознания - Оскар Рай

В итоге, судебно-психиатрическая комиссия признала меня невменяемым, и решением суда я был направлен на принудительное лечение в спецучереждение.

Вот уже месяц я нахожусь в психиатрической больнице в изолированной одноместной палате, сохраняя немое молчание, но теперь никто не добивается от меня разговорчивости.

Оказавшись в этом заведении, интерес ко мне окружающих резко снизился. Для врачей и санитаров я всего-навсего еще один псих, которого к ним поместили, а убил я кого-нибудь или нет - им абсолютно безразлично. Есть пациент, есть диагноз, есть медицинское заключение и никаких заморочек с уликами, мотивами и тому подобное. Вводи необходимые препараты согласно предписанию министерства здравоохранения и ни о чем думать не надо.

Что касается остальных шизиков, находящихся со мной в одной больнице, то поначалу они уделили мне достаточно внимания. Когда я первый раз вышел в так называемую игровую комнату, некоторые из них подошли ко мне и наперебой начали задавать вопросы в стиле «знакомство в детском саду с вновь прибывшим ребенком»:

- «Как тебя зовут?» - «Сколько тебе лет?» - «Как зовут твоих родителей?» - «А ты принимаешь эти желтые таблеточки, которые здесь дают?» - выкрикивал каждый из них что-то свое.

Я же смотрел в одну точку, не обращая внимание на кучку собравшихся вокруг меня имбицилов. Во мне отсутствовали какие-либо эмоции еще и потому, что перед тем как допустить меня к общению с другими людьми, пусть даже с душевнобольными, меня накачивали успокоительным.

Наверное, даже это не прием лекарств по расписанию, а мера предосторожности. Кому хочется отвечать за то, что буйный псих убил кого-нибудь из пациентов во время общей прогулки в очередном приступе буйства. Проще напичкать его психотропными препаратами, чтобы на какое-то время он превратился в предмет мебели, не представляющий никакой угрозы для общества.

Санитары, наблюдавшие оживление, вызванное моим появлением, наверняка знающие мой диагноз, от греха подальше по-быстрому разогнали это сборище умалишенных, дабы те не провоцировали рецидив моей болезни.

В дальнейшем я не пользовался такой популярностью среди своих друзей по несчастью, но периодически кто-нибудь из них подходил ко мне с идиотскими вопросами или дурацкой историей:

- Мне снежная королева обещала подарить маленького белого котенка. Он будет жить у меня под кроватью, я его там спрячу. Чтобы его никто не забрал! - говорил один из больных, пользуясь моими беззащитными ушами.

- Я не люблю свою мать. Она в детстве меня била. Поэтому я решил стать космонавтом. Улечу в другую галактику, и она никогда больше не будет меня трогать, - изливал свою больную душу другой.

Мне приходилось выслушивать весь этот маразм, потому что я никак не мог отреагировать на этих «присасывающихся» к моим ушам паразитов.

Они делились со мной своими проблемами, на что-то жаловались или чему-то радовались, но естественно в ракурсе «снежной королевы» или «злой матери».

Порой кто-то посвящал меня в свои сексуальные фантазии. Например, как бы он хотел трахнуть корову или того хуже. У кого-то была мания преследования, и он не забыл выделить для меня место в своем воспаленном мозгу и принять меня за вражеского шпиона, подосланного в больницу с целью выкрасть у него секретную карту, на которой указано место секретной базы.

- Ты думаешь, я не знаю, кто ты? - говорил он мне в полголоса, чтобы другие не услышали, - передай своим, пусть больше никого не подсылают. Вам все равно не добраться до секретной карты, я ее надежно спрятал и вы ее никогда не найдете! Так и передай своему начальству!

Главное, что он подходил ко мне с этим текстом с завидной регулярностью, несколько раз вдень. Только называл меня все время по разному: то агентом британской разведки, то немецким шпионом или даже сотрудником ЦРУ из Пентагона.

Самое ужасное то, что, не смотря на мое жуткое состояние, ясность ума у меня сохранялась как и раньше.

Да, теперь у меня не было сомнений на тот счет, что я испытываю очевидные проблемы с памятью и контролем над какими-то действиями. Но я не считал себя английским шпионом и не общался со снежной королевой и прочими сказочными персонажами. Я просто чувствовал себя парализованным. Меня будто заточили в собственном теле, которое больше не в состоянии было реагировать на внешние раздражители.

Я потерял дар речи, не потому что мне просто влом стало разговаривать, а из-за того, что больше не мог влиять на свои физические процессы.

Пожалуй, самое страшное, когда мозг работает практически в прежнем режиме, а тело не поддается желанию сделать самые элементарные действия.

Похоже на чью-то злую шутку. Будто кто-то каким-то образом запрограммировал мой мозг на то, чтобы я мог самостоятельно сходить в туалет - чтобы не выносить за мной утку, поесть - чтобы не умер с голода и дойти, куда скажут - чтобы не таскать меня на себе.

Ну, чисто наказание, посланное мне свыше за грехи мои тяжкие. А если учесть мою «любовь» к дебилизму, то это именно то место, где я должен был очутиться.

Другими словами, я мучительно и томительно наблюдал изнутри себя за тем, как протекает жизнь в психиатрической больнице.

ГЛАВА 10

Дверь в мою палату открылась и вошедший в нее медбрат без колебаний, как робот, проделал привычную для него и меня процедуру - вколол препарат, действие которого исключало возможность агрессии с моей стороны.

- Иди на прогулку, - вяло сказал он после того, как сделал укол.

Я, а точнее, мое тело подчинилось беспрекословно, я встал с кровати и направился к выходу.

Прошел по узкому коридору к игровой комнате, где меня ждали хранитель секретной карты, друг снежной королевы, извращенец зоофил и другие мной ненавистные идиоты.

Войдя в комнату, устроился на своем привычном месте, возле стоящего в углу фортепиано.

Все как всегда. Те же лица, те же реплики.

Может потому они и психи, что у них с фантазией слабовато? Заклинило на чем-то одном и все.

А я-то? Тоже разнообразием похвастаться не могу. Изо дня в день - одно и то же. Та же мимика, те же прогулки на стуле возле старого фортепиано.

- Смотри, у меня есть немного яда, - подошел ко мне с очередной порцией бреда один из больных, - я сегодня ночью его выпью. А когда умру, на небесах встречусь со своим хомячком. Его зовут Джордж. Но он умер, - зарыдал, грустно закончивший свою историю, шизофреник.

Мне не жалко ни этого психа, ни его хомячка. Я желаю на выбор две вещи: взять у него яд и отравиться, чтобы закончить свои мучения или хотя бы чтоб он от меня отвалил. Но я не могу удовлетворить ни одно из этих желаний.

У него нет никакого яда, и в руке он держит украденный в столовой сахар. А если даже представить, что он у него есть, то я все равно не могу попросить его, так как уже давно лишен такого удовольствия как разговаривать и, более того, не в силах даже жестами объясниться, и по той же причине не могу его прогнать.

Итак, он несет чушь о самоубийстве, а я не могу заставить себя произнести хоть слово и вынужден очередной раз слушать дауна.

Я смотрю на входную дверь этой комнаты. Мечта о том, что я когда-нибудь вырвусь отсюда и вернусь к прежней жизни - единственное, о чем я могу думать с наслаждением.

Но, как правило, эту иллюзию разбивает жестокая реальность, и наслаждение сменяется неимоверной тоской.

Дверь, на которую я смотрел около часа, открылась, и в комнату вошел молодой человек, примерно тридцати лет.

Одет в стильные джинсы и черную рубашку со стразами. Модельная стрижка «творческий беспорядок», мелированные волосы.

Внешний вид и выражение лица указывали на то, что это не один из пациентов.

Может, стажер медицинского института? Тогда почему не в халате? У них здесь с этим строго.

К нам практикантов часто водят, прям как на экскурсию в зоопарк. Но с ними всегда кто-нибудь из врачей, который посвящает их в нюансы психиатрии.

А этот один и без халата.

Когда он вошел в комнату ни санитары, ни больные не обратили на него внимания, что тоже, само по себе, странно.

Обычно, когда в больнице появляется новый человек, то кто-нибудь из больных обязательно к нему да пристанет со своими навязчивыми идеями, из-за которых сюда и попал.

Он сразу направился ко мне и присевшему мне на уши суициднику.

- Давай, вали отсюда! - сказал крашеный блондин этому самоубийце.

Тот не стал припираться, послушно встал и пошел донимать кого-то другого.

Парень уселся рядом на стул, с которого только что согнал назойливого иезуита.

С одной стороны, он, конечно, сделал мне одолжение - избавил от общения, которое мне совсем не приносило удовольствия, но где гарантия, что он сам не будет грузить меня какой-нибудь фигней.

- Скучаем? - обратился он ко мне.

Реакции не последовало.