Пока горит огонь… (сборник) - Светлана Глинская

Ей хотелось спросить его, отчего он молчит, ведь это невыносимо! – но совладать с голосом не удалось. Неожиданно в памяти возник своеобразный жизненный совет, прочитанный однажды в каком-то художественном произведении, гласивший примерно следующее: если ситуация выходит из-под контроля и изменить ее не в ваших силах, просто наблюдайте; ничего не предпринимайте – ждите, всё образуется само собой. Ничего другого ей и не оставалось, как только внять сему мудрому совету. Остекленевшая, словно неживая, на негнущихся ногах она шла по дорожке парка рядом с близким, но ставшим вдруг таким чужим, человеком, в ожидании грядущего.

Словно очнувшись от молчания, бесцветным голосом Николай заговорил о чем-то, не имеющем отношения к «зависшим в воздухе» Никиным вопросам, обрушившимся на него столь неожиданно и импульсивно. Она пыталась уловить смысл того, о чем он говорит, но ей никак не удавалось этого сделать. Вся прелесть вечера, вся красота вокруг и радость встречи были омрачены, настроение колебалось где-то в пределах тысячи на минусовой отметке. Она едва сознавала, кто она и где находится. Сердце обливалось кровью.

Неужели он не понимает, что делает ей больно? Что происходит? Надо было снова попытаться взять себя в руки и выглядеть, как говорят в подобных случаях, бодро, с хорошей миной при плохой игре, и Ника приложила колоссальные усилия в попытке немедленного осуществления этой метаморфозы…

Сколько времени длилась прогулка, о чем они говорили, она уже не понимала и не помнила; всё было словно в тумане. Она очень устала, словно став за один этот вечер на несколько лет старше, и была несказанно расстроена.

Они прощались на перроне станции метро. Смотрели друг на друга: Ника – не пытаясь скрыть печаль и горечь, Николай – устало полуприкрыв глаза.

Этот конфликт впервые явно возник между ними, неся в себе столько болезненных огрехов: недоговоренность, нерешенность, непонимание, ее излишне эмоциональную попытку достучаться до него, окончившуюся столь неудачно, когда она выложила ему свои мысли в попытке выяснить, что же всё-таки скрывается в глубинах его сердца. Да, эта размолвка теперь будет долго стоять между ними, даже если они когда-нибудь вернутся к ней и смогут всё обсудить. Хотя… о каком удачном разрешении может идти речь, если катастрофа, как тогда казалось Нике, уже случилась?

К тому же для Ники не был секретом тот факт, что Коля дорожит их сопричастностью друг к другу, ей казалось, что их расставания он желал бы меньше всего на свете. Ведь он всегда утверждал именно это, а она ему доверяла.

Наконец Николай нарушил тягостное молчание, словно вернувшись мыслями в исток этого неприятного разговора:

– Я не могу сейчас пригласить тебя к себе. Так получается. Не обижайся на меня, пожалуйста.

Каждое его слово больно ранило Нику, а душа ее рвалась ему навстречу. С нотками отчаяния в голосе она спросила:

– Но почему же, что произошло? Нам было так хорошо вместе! А теперь ты словно отталкиваешь меня, держишь на расстоянии…

Она была совершенно измучена: руки как лед, сердце билось с перебоями, и снова не хватало воздуха.

– Это не так, – ответил он, – я не отталкиваю тебя. Ты говоришь глупости. – Он произносил слова тихим, монотонным голосом, таким тоном, словно объяснял что-то маленькому ребенку. – Всё будет хорошо, Никуш, всё будет хорошо. Я буду скучать по тебе. Когда ты приедешь?

– Не знаю, – глухо проговорила Ника в ответ. – Я буду писать тебе.

Она снова подняла на него глаза. Ждала, что он скажет что-нибудь вроде «Приезжай поскорей, мне очень плохо без тебя», или что-то иное, несущее в себе такой же смысл, и высказанное другими словами. Ждала, что позовет, попытается удержать, чтобы она поняла, что нужна ему, что он хочет быть рядом, хотя бы для того, чтобы освободить ее от груза сомнений, снедающих душу, но в ответ услышала фразу, всегда произносимую им при расставании:

– Я буду ждать…

К платформе подходил поезд. Перед тем, как войти в вагон, Ника снова заглянула в родные глаза и поняла, что сейчас расплачется. Очень не хотелось портить прощальные минуты слезами, поэтому (снова!) взяла себя в руки и натужно улыбнулась дрожащими губами, произнеся деланно-бодрым голосом:

– Счастливо! И тебе удачи, Коленька. Буду надеяться на встречу.

– На скорую встречу, – вторил он.

Совершенно разбитая, Ника ехала домой. Ее угнетала произошедшая перемена вместе с тем непонятным, откуда брали начало ее истоки. Коля был так же нежен и ласков, и очевидность его радости этой встрече, как и всем предыдущим, была неоспорима. Но всё же…

Мысль о наличии у него другой женщины Ника старательно гнала от себя «поганой метлой», но та, неотступно возвращаясь в силу своей логичности, реяла где-то невдалеке, дразня и пугая Нику своей естественной и неизбежной настойчивостью. Впрочем, она догадывалась о существовании женщин, с которыми Николай встречался до начала их близости, полагая, что, если принять это как данность и приложить к возникшей ныне ситуации, пазлики головоломки легко сходились один к другому. Но вот что странно: в начале их связи она совершенно не задумывалась об этом, словно этот аспект его жизни нимало не интересовал ее.

«Но как? Неужели это возможно?» – наивно вопрошала себя Ника. Ведь он любит ее! К тому же он не был похож на человека, способного разбрасываться чувствами, и – да! – он немногословен, ведь те редкие комплименты, которые он произносит, дорогого стоят… Неужели все те моменты абсолютного счастья, которые они вместе испытали, ровным счетом ничего не значат?

Но внутренний голос, очень тихий, но настойчивый, исходящий откуда-то из подсознания, отвечал ей: это жизнь, в которой подобное случается, увы, весьма часто. Эти мысли приходили так естественно, возникали сами по себе, словно делясь с Никой опытом предыдущих поколений, а, может быть, имея под собой основанием женское чутье. Но Ника упрямо не желала прислушаться к ним, мысленно отмахивалась, пренебрегая ими.

Несмотря на предполагаемое наличие других женщин в жизни Николая, она была слишком уверена в том, что таких сильных и глубоких чувств ни к кому, кроме нее, он не испытывает, а это означает фактическое отсутствие у нее соперниц. Кроме того, она ни на секунду не сомневалась и в том, что любую его привязанность сможет побороть одним только присутствием в его жизни, равно как и всем, что их связывает. Ника должна была a priori[8] стать его логичным, несомненным и естественным предпочтением, ведь их чувства глубоки, сильны и взаимны. К тому же она была твердо убеждена в том, что с любимым человеком всегда нужно быть честным на сто процентов, иначе потом накапливается столько всего, что выплеснуть это будет уже попросту невозможно. Может быть, она переоценила свои силы и его чувства?

Николай был убежден в другой интерпретации взаимоотношений, говоря Нике:

– У меня есть ты, и есть весь остальной мир. Есть я, есть ты, есть наши отношения. Всё остальное – уже из другого формата.

Нике же хотелось иметь возможность разделить с ним (реально или виртуально) каждую минуту своей жизни. Возможно, ее ошибка, заключающаяся в сдерживании себя и сохранении временно́й дистанции, действительно имела место; а может, ошибки были и еще, хотя…

О каких ошибках можно говорить в сравнении с самой главной: она абсолютно не придавала значения тому факту, что изменить человека попросту невозможно, он навсегда останется таким, каков есть. Это заблуждение присуще, наверное, подавляющему большинству женщин, уверенных в том, что их приход в жизнь мужчины всё в ней кардинально изменит, ведь дело касается их – любимых, уникальных, единственных в своем роде, самых лучших!

Николай утверждал, что ближе и роднее человека, чем Ника, у него нет. Она слушала его, затаив дыхание, безраздельно веря своим ощущениям и интуиции в контексте его слов; но, тем не менее, верила она и в то, что время, когда она могла бы что-то изменить, став главным человеком его жизни, было упущено. Да и было ли оно? Она помнила о существовании неких сдерживающих факторов, которые мешали ей, будучи скорей интуитивными (а своей интуиции она доверяла безраздельно). Ведь если бы это было действительно так, если бы, как утверждал Николай, она была для него самым важным, родным и близким человеком, разве бы возникла ситуация, подобная, например, той, которую они только что пережили?

Некий максимализм и острота восприятия происходящего при наличии живого чувства, еще не перебродившая неминуемо с течением времени, мешали ей рассматривать всё это через призму многогранности и видеть то, что невозможно узреть при одностороннем рассмотрении проблемы. Она упрямо возвращалась к терзающим ее вопросам, которые возникали вновь и вновь. Разве возможно было бы наличие тех непонятных и негативных жизненных штрихов, так сильно мучивших ее, о которых она вспомнила во время памятного тяжелого и неприятного разговора? Неужели Николаю не хотелось бы, так же, как и ей, иметь возможность быть рядом – по-настоящему рядом, а не фигурально? А может, всё это и есть то, главное, что придает отношениям тот неповторимый вкус сладости и горечи, который и делает их настоящими?