Французская любовь - Елена Смехова

Я сперва сдрейфила, но потом рискнула ослушаться. Хотя в нашей семье это каралось сурово. Просто вид тихой, забитой мамочки — вечной труженицы и добровольной страдалицы — со временем перестал вызывать во мне жалость.

Мне не хотелось следовать ее примеру. Категорически! Жить исключительно интересами мужа, мотаться за ним по гарнизонам, стряпать, мыть, чистить, терпеть его разнузданное поведение, пьяные загулы, романы на стороне? И все это смиренно, без единой жалобы?! Ни-ког-да!

А ведь она была первой красавицей в институте!.. Однако выйдя замуж за военного, умудрилась так раствориться в своей всепоглощающей любви к нему, что полностью разлюбила себя. И мне всегда внушала, что отец — самое важное ее достижение в жизни, что без него она — ничто и что вообще служение мужу — главное предназначение любой женщины.

Я же верила в иное свое предназначение. Прочитанные книги, помноженные на богатое воображение, позволяли разыгрывать перед зеркалом потрясающе увлекательные сцены.

В кого я только не перевоплощалась!

Завернувшись в простыню, превращалась, например, в Семирамиду — рабыню, позже ставшую царицей Ассирии. Ко мне в руки слетались горлицы, к моим ногам склонялись цари…

Или — вживалась в образ Клеопатры, правительницы Рима. И что особенно важно, будто наяву видела своих великих мужей — Птоломея, Цезаря, Антония…

Мыслила себя супругой Наполеона Жозефиной, затмившей в жизни великого полководца всех прочих женщин.

Воображала себя прекрасной Еленой, из-за которой была развязана Троянская война…

Сама вела в бой войска и погибала на костре вместо легендарной Жанны д’Арк…

Карала и благоволила, будучи Екатериной Медичи…

Сводила с ума, можно даже сказать, жонглировала мужчинами — как обворожительные Жаклин Кеннеди и Элизабет Тэйлор…

Втихаря из старой гипюровой занавески бабуля сшила мне роскошный прикид — короткое пышное платье с глубоким декольте. Получилось настоящее воздушное пирожное — на длинных ногах, с кудрями до плеч и, самое главное, со сладкой сливочной начинкой. Разумеется, для тех, кто понимает! Понять хотели многие. А вот помочь — другой вопрос.

В театральный я провалилась на первом же творческом экзамене.

— Достаточно, барышня, — остановил меня на полуслове известный артист, набиравший себе курс, хотя я прочитала всего лишь абзац из «Легкого дыхания» Бунина.

— Но… почему? — задохнулась я.

Год репетировала! Часами читала этот отрывок перед своим любимым зеркалом, зная, что Бунин — безошибочный материал.

— Вы слишком… э-э-э… жеманны, — ухмыльнулся он снисходительно и кивнул головой на дверь: — Следующий!

Но ведь Мэрлин Монро, на которую я страстно старалась походить в тот момент, говорила именно так — жеманно, вкрадчиво, сексуально! Дорого же мне далась попытка подражания ей!

Выходит, был неверно выбран объект?

Или — что?!

Я подкараулила своего экзаменатора, с огромным трудом проникнув в ресторан Дома Кино, где он ужинал, и попросила прослушать меня еще раз. Отдельно. Тогда я еще не думала, сколько у него таких, как я: в своем волшебном платье я ощущала себя необыкновенно привлекательной, единственной и неповторимой! И он… оценил мою обворожительную дерзость. Я правильно выбрала место и время.

Он сделал для меня исключение — «оценивал» в течение целого месяца. Но несмотря на все мои старания, на все мои ухищрения, так и не взял к себе на курс. Разыгрывала-то я перед ним в реальной жизни все грамотно, но вот говорила, к сожалению, по-прежнему слишком жеманно…

Однако мир не без добрых людей — нашлись желающие помочь хрупкому талантливому цветку пропихнуться во ВГИК! На киноведческий, правда, факультет. Точнее, не сдаваясь и находясь в неутихающем поиске, я сама нашла их — тех добрых людей.

Не хочу сейчас вспоминать всех Сцилл и Харибд, которых мне пришлось обойти, ловко лавируя в океане закулисных страстей. Главное, что я справилась со всеми препятствиями: преодолела все скалы, выкарабкалась изо всех впадин… Правдами-неправдами, стараниями-уловками, наукой бабушки, природным обаянием несостоявшейся, погубленной завистливыми врагами Актрисы…

Дома же жить становилось все невыносимей. Отцовский диктат с каждым днем разрастался и принимал порой неприемлемые формы. Кажется, его возмущало во мне все — от выбора института до манеры одеваться. Слово «панель» стало буквально ключевым в его ежевечерней заключительной проповеди. Чтобы вырваться из атмосферы постоянных скандалов, мне необходимо было куда-то сбежать. К примеру, замуж. Но оглядевшись по сторонам в поисках избранника, я, подобно Данте, очутилась в сумрачном лесу: меня окружали либо инфантильные юнцы, не представлявшие собой никакого достойного материала для формирования опоры в семейной жизни, либо чудаковатые научные исследователи-бессребреники, либо недосягаемо высоко парящие Мэтры культуры.

Остановила свой выбор я на капитане дальнего плавания. Он бы вхож в наш дом, и каждая нечастая встреча с ним убеждала меня в особом, трепетном его ко мне отношении. На вопрос отца «Отчего не женишься?» он обычно пожимал плечами и нес какую-то несуразицу вроде: «Не родилась еще, понимаешь, моя невеста…»

Я смотрела на него и взвешивала: взрослый, основательный, высокий, плечистый, хорошо зарабатывающий. Романтическая профессия, сопряженная с частыми и длительными отсутствиями. За год учебы я, наглядевшись на киношников, поняла, что ловить среди них нужно долго, кропотливо, глубоко. Да и то не факт, что «рыбалка» увенчается крупным уловом. А этот — чем не жених? На данный, «горящий» момент он показался мне единственно достойным кандидатом. Не предел мечтаний, конечно, но может рассматриваться хотя бы как хороший промежуточный вариант. Удобный перевалочный пункт. Если вдруг не срастется.

Он же, похоже, и не подозревал о моих раздумьях. Придется действовать самой. Главное — вырваться поскорее из-под нависающего дамокловым мечом отцовского диктата. И — доказать ему свою взрослость, независимость, самодостаточность.

Я пригласила капитана в театр. Он смутился, но отказать не смог.

Театр был лишь предлогом. Благо находился неподалеку от гостиницы, где жил капитан.

Сознательно опоздав, я разыграла перед ним сцену невыразимого огорчения, переходящего местами в самое натуральное отчаяние. Я так искренне извинялась, глядя на него распахнутыми глазами, полными почти настоящих слез, что он окончательно растерялся, не зная, как и чем меня утешить. Мне на удачу началась гроза.

— Может, мы пойдем на второе отделение? — растерянно предложил он.

В ответ я разразилась укоряюще-обиженной тирадой о том, как давно мечтала посмотреть этот спектакль с самого начала, и мои глаза вновь наполнились слезами.

— Ну… давайте тогда зайдем в кафе, — сказал он.

— Как вы можете?.. — с укоризной взглянула я на него. — В таком виде? — И для убедительности показала выразительную дырку на заранее порванном капроновом чулке.

— Но мы же не можем здесь стоять под дождем?! Посмотрите, у вас… о, да у вас вся одежда… и даже туфельки уже вымокли…

Он снял с себя пиджак и накинул мне на плечи, но было поздно: я дрожала от холода, а это уже выходило за рамки игры.

— Значит, так, — решительно заявил он. — Идемте.

— Куда? — спросила я, словно бы не догадываясь.

— Ко мне.

— В гостиницу? — неподдельный ужас в голосе.

— Да. Вам надо обсохнуть.

— Но… — легкое сопротивление для проформы.

— Никаких «но»! Командовать парадом буду я!

Мне понравилась его решительность.

Пока я принимала горячий душ, капитан вскипятил воду в стакане. Банного халата в его номере конечно же не оказалось, и он предложил мне свой спортивный костюм.

Я набросила на голое тело «олимпийку», как бы случайно проигнорировав совершенно неуместные штаны.

— Выпейте чайку, — пряча глаза, сказал он.

— Спасибочки, вы меня просто спасли, — ангельским голоском пропела я. — А с чем чаек?

— С чем? — озадаченно переспросил он. — Вот, сахар-рафинад… Могу сбегать в буфет. За баранками.

— А меду или малины случайно нет? Видите ли, я так замерзла, что боюсь заболеть.

— Нет ни того, ни другого, — сокрушенно пожал он большими плечами. — Только коньяк… тьфу, что я говорю…

— Ничего-ничего, коньяк тоже сойдет… ну, раз меда нет…

Он откупорил бутылку армянского коньяка и плеснул чуть-чуть в маленькую стопочку.

— А себе? Одна я не буду!

Налил себе. Чокнулись. Опрокинули.

— Ой-ой, как хорошо… тепло пошло… давайте еще, — и протянула рюмку.

— Вы уверены? Вам восемнадцать-то есть?

— Есть! — уверенно солгала я. До совершеннолетия оставался месяц.

Он смотрел на меня как на юного неопытного ангела, но правду это напоминало очень отдаленно. На самом деле к этому моменту я уже прокрутила несколько романов и, одержав ряд ошеломительных побед, чувствовала себя теперь достаточно опытной и умелой. Точнее, хорошо поднаторевшей в области отношений между полами.