Царица поверженная - Маргарет Джордж

– Расскажи мне еще, – попросила я его, как ребенок – сведущего наставника.

– В нашей главной книге есть такие стихи: «Враги мои говорят обо мне злое: „когда он умрет и погибнет имя его?“ Все ненавидящие меня шепчут между собою против меня, замышляют на меня зло. Даже человек мирный со мною, на которого я полагался, который ел хлеб мой, поднял на меня пяту»[2].

Да. Именно так все и было у Цезаря.

Эпафродит продолжал:

– «Ибо не враг поносит меня – это я перенес бы; не ненавистник мой величается надо мною – от него я укрылся бы; но – ты, который был для меня то же, что я, друг мой и близкий мой»[3].

Таков оказался Децим – родич и ложный друг, названный Цезарем в числе своих наследников. Тот самый, кто выманил Цезаря в сенат.

– Я должна познакомиться с вашей священной книгой, – сказала я. – Похоже, в ней и впрямь содержится великое знание о человечестве. Понимание способно облегчить печаль.

Это не похоже на рекомендации иных философов, советовавших человеку отвергать земные печали или избегать их и, даже обнимая жену, думать о том, что она умрет, чтобы не так остро переживать потерю в свой час.

– Мы тоже скорбим о смерти Цезаря, – сказал Эпафродит. – Боюсь, найти себе такого друга и покровителя иудеям удастся очень не скоро.

Да… Я вспомнила иудеев, много дней оплакивавших Цезаря на месте сожжения его тела.

– Он подтвердил наши права на свободное исповедание нашей религии и разрешил невозбранно посылать из других стран ежегодный храмовый налог. Он вернул нам порт Яффа, отобранный Помпеем, прекратил отвратительную практику откупов, разорявшую нас, освободил нас от воинской повинности, поскольку служба не прерывается и в день Шаббат, когда наш закон запрещает любую работу. Да, он был нашим другом. Мы потеряли защитника, как и ты.

– Может быть, он хорошо относился к вам, поскольку чувствовал – вы это цените, – заметила я.

Уж мне ли не знать, как задевало Цезаря то обстоятельство, что его деяния оставались недооцененными. Однако после его ужасной смерти не только я, но и целый народ почувствовал себя обездоленным.

– Что теперь будет с Иудеей? – задумалась я вслух.

– Зависит от того, кто станет преемником Цезаря в Риме, – сказал он. – И удастся ли молодому царю Ироду перехитрить своих врагов в Иудее. Они с Антонием старые друзья, подружились еще тогда, когда Габиний возвратил трон твоему отцу. Ирод помогал ему людьми и припасами. Но если убийцы Цезаря объявятся на Востоке и потребуют помощи, мне трудно предугадать, как поведет себя Ирод. Он умный молодой человек, но политика выживания в тех краях требует умениия ловчить и лавировать.

Эпафродит помолчал.

– Лично я предпочитаю Ирода его соперникам, потому что уверен: страна, возглавляемая фанатиками, обречена. Он отделяет религию от политики, а вот другие… – Он покачал головой. – Те будут упорствовать, настаивая на соблюдении каждой буквы закона, пока Иудея не окажется полностью покоренной и раздавленной.

– Странно, что политика государства может быть основана на религии, – заметила я. – Мне трудно представить, чтобы основным конфликтом в Египте стало противостояние между Зевсом и Сераписом или между Сераписом и Кибелой.

– Мы совсем другие, – согласился Эпафродит. – И из-за этой нашей особенности трудно предсказать, что нас ждет как в ближайшее время, так и в отдаленном будущем.

Ветер начал шевелить занавески, отделявшие комнату от террасы. В домах гасли золоченые лампы – уже поздно, и люди устраивались на ночлег. Мне тоже следовало отпустить Эпафродита домой. Он оказал мне немалую услугу, явившись в столь поздний час, чтобы без задержки сообщить новости из Рима. Мы уже давно вышли за пределы времени, подходящего для деловых бесед, однако его слова возбуждали мое любопытство и побуждали задавать вопросы.

– Мардиан мимоходом упомянул, что вы знаете свою судьбу, ибо она предсказана вашими пророками. И вы ожидаете Спасителя – мессию. Это так?

Эпафродит почти смутился.

– Священные предания любого народа обычно кажутся нелепыми, когда их излагают тем, кто в них не верит.

– Нет, я на самом деле хочу узнать. Расскажи об этом.

– За столетия наши верования изменились, – сказал он. – Мы никогда не верили в жизнь после смерти. У нас есть собственный Аид – Шеол, мрачное место, где блуждают тени. Мы никогда не думали о том, что история нашего народа движется в определенном направлении к некой предопределенной цели. Однако наше Писание пополняется, и в новейших его книгах говорится о бессмертии души, а кое-где даже о возможности телесного воскрешения. О том, что мир движется к великим переменам, а принести их должен мессия.

– И кто этот мессия? Он царь? Жрец?

– Смотря на какое пророчество полагаться. Захария, один из наших пророков, говорит о двух мессиях: жреце и царе, потомке великого царя Давида. Даниил предвещает лишь одного Спасителя и именует его Сыном Человеческим.

– Но в чем заключается его миссия?

– Он призван возвестить наступление новой эры.

– Какой новой эры? В чем ее новизна?

– Эры суда и очищения. За ней последует золотой век мира и благоденствия.

Мир и благоденствие царит сейчас в Египте и без всякого мессии, однако мы можем потерять все из-за переменчивой политики Рима.

Я взглянула Эпафродиту в глаза:

– Мир и благоденствие – именно этого я добиваюсь для своего народа и своей страны. А ты сам веришь в пророчества?

Он улыбнулся:

– Я не вникаю в них. Для человека, всецело занятого неотложными повседневными делами, мечтания о грядущих веках отступают на задний план. Нет, я не отвергаю пророчества, просто у меня нет в них необходимости. Они не имеют отношения к той жизни, которой я живу. Если она ставит вопросы, бесполезно искать ответы у пророков.

– Есть предания и о женщине-мессии, – напомнила я ему.

Он усмехнулся:

– А, вот оно что. Гадаешь, не окажешься ли Спасительницей ты сама?

– Нет, но мне интересно, могут ли люди увидеть ее во мне.

Эпафродит задумался.

– Возможно. Но тебе придется узнать обо всем самой. Я с такими пророчествами не знаком.

Я вздохнула:

– Это разрозненные сочинения. Одно называется «Оракул безумного претора», другое – «Оракул Гистаспа», и еще одно под названием «Оракул горшечника». Кажется, и в книгах Сивиллы есть нечто подобное. Я прикажу, чтобы в библиотеке сняли с них копии и взялись за изучение.

– Только имей в виду: если слишком увлечешься ими, непременно придешь к выводу, что там говорится о тебе, – предостерег Эпафродит. – Таково уж свойство пророчеств. Они всегда допускают и широкое, и узкое