Закон есть закон - Александр Старшинов

Разумеется, я слышал. Я проигрывал ее вчера на старенькой музыкалке моей «Капли». Ну да, я слушал ее вчера, уже после того, как Архитектор ушел в вечную синь. Вот почему его лицо показалось мне таким знакомым – его фото мелькало в журналах, а постер с его концерта почти год висел у меня над кассой в конторке. Только Архитектор сильно изменился за последние годы. Вообще говоря, Архитектор редко появлялся у нас в Альбе – говорят, у него был замок где-то на одной из скал Малого Барьерного рифа. Сам-то я считаю, что это байки. У таких, как Архитектор, обычно не бывает ни гроша за душой, не говоря уже о замках. Однако он где-то взял кристалл минимум в двадцать карат. И разумеется, он сочинял свои песни, уходя из-под Пелены.

То, что кристалл принадлежал Архитектору, многое меняло. Но я сделал вид, что это ничего не значит.

– Ты был знаком с Архитектором? – удивилась Мэй. Как мне показалось, на этот раз искренне.

– Нет, – огрызнулся я. – Видел вчера его в первый раз. И в последний.

– О, боги синевы! – пробормотала фея. – Вчера убили Архитектора, а никто даже слезы не проронил. Да что вы за люди!

– Синь – это срань, девочка! – строго заметила Мэй. – И у нее нет богов.

– А вот и есть! – закричала Полина, и слезы потекли у нее из глаз. – Есть! Есть! Есть!

Она все еще выкрикивала свое «есть», когда мы садились в машину.

Мне не нравилось, что я оставляю ее одну на улице.

«Надо непременно взять Полину с собой в замок, – решил я. – Макс не будет против…»

– Что? – спросила Мэй, как будто подслушала мои мысли.

– Абсолютно ничего.

Лейтенант в самом деле решила накормить меня завтраком и привела в кафе на углу Пятой круговой и Торговой радиальной. Мне здесь не нравилось – прежде всего потому, что в этом заведении собирались в основном стражи правопорядка, а отщепенцы вроде меня, даже притом что стражи под покровом Пелены не позволяют себе лишнего, избегают встреч с цепными псами магистра. Ну и уж тем более теперь, когда Пелена истончалась буквально на глазах, мне совершенно не хотелось завтракать в подобном обществе, потому что завтрак мог плавно перетечь в обед за Вратами Печали. Врата Печали – чудесное место, там на весь день дают миску полусырой каши и ломоть черного хлеба. Отличная диета для похудания, но я и так тощий, так что мне она ни к чему. А за мои фокусы с кристаллом мне светил минус седьмой уровень.

Сейчас в кафе, кроме хозяина за стойкой и двух официантов, никого не было. К слову, хозяин сам был из отставных стражей – под покровом Пелены их тянет друг к дружке, как железо к магниту.

Мэй заняла столик у окна, нам тут же принесли яичницу с беконом, кофе и булочки. Почему-то сегодня все решили угощать меня яичницей. Интересно, что бы заказала Полина, окажись она сейчас со мной за столиком у окна?

– Запиши на мой счет, – сказала Мэй официанту. И добавила: – Еще две порции коньяку. Я сменилась с дежурства. Мороженое будешь? – Она подмигнула мне, мол, соглашайся.

– Буду. Можно узнать, по какой причине такая щедрость? – Дурацкий вопрос. Я и так обо всем догадывался. Но иногда полезно казаться глуповатым. Тут главное не переиграть, чтобы тебя не сочли полным болваном.

Она подождала, пока официант отойдет, и шепнула одними губами:

– По этому счету не придется платить.

Я пожал плечами, сделав вид, что не понял, хотя давно уже сообразил: когда Пелена падает, все старые договоры теряют силу, все недоплаты, долги, векселя можно выбросить в сортир и отправить в синьку. Сегодня – двадцать третье июля, а расплатиться Мэй могли попросить только в конце месяца, значит, она точно уверена, что остались считаные дни.

Нам принесли коньяк и мороженое.

Мэй чокнулась со мной.

Если бы в детстве я обожал книги про честных и неподкупных стражей, то непременно влюбился бы в Мэй. Но я терпеть не мог книг, которые давали мне учителя. В ту пору, еще сам не зная почему, я их отталкивал, не в силах прочесть и пары страниц. Уже когда вырос, я понял, что все они лгали: героизм наших стражей на самом деле ничего не стоит, пока кристалл поддерживает покров Пелены из Двойной башни. Ложь я ненавижу больше всего на свете. Не вымысел, не фантазии, не дружеские подколы – нет, именно ложь о сути людей, когда лентяй выдает себя за трудягу, трус за смельчака, подонок – за героя. Я и сам лентяй, но никогда не кричу, что являюсь трудоголиком. Могу простить труса, если он не скрывает, что боится всего на свете, – во всяком случае, буду знать точно, чего от него ожидать. Я знаю, на что способен Черный Кролик, потому что я видел его без Пелены. Но я понятия не имею, как поведет себя в дни хаоса Мэй.

Может быть, я ненавижу Пелену из-за того, что она всех нас заставляет лгать?

– Можно я тебя поцелую? – спросила она.

Как ни странно, некоторые особы женского пола любят со мной целоваться. Ну а мужиков я сам не люблю целовать – уточняю, потому что прозвище Синец иногда сбивает с толку: синец – из-за цвета кожи на лице. Правда, она у меня голубая чуть-чуть, а в основном прозрачная.

– Целуй.

Мы взаимно коснулись губами щек друг друга. Ее кожа напоминала теплый мрамор с запахом лета и цветущих лугов на склонах Редин-гат.

– Где кристалл? – шепнула она мне в ухо.

Я отстранился. Наивно округлил глаза.

– О чем ты, Мэй? Ты же сама сняла камушки с трупов.

– Кристалл. Настоящий, а не дешевые осколки. Или для тебя откроются Врата Печали.

– У тебя нет доказательств, Пелена молчит…

– Зато Пелена позволит мне заключить тебя в предвариловку. На три дня. Поверь – этого будет достаточно, чтобы все-все потерять. А ведь ты можешь выиграть, недаром Архитектор выбрал именно тебя. Ты что, еще не понял, почему он вернулся на Альбу Магну?

– Почему? – Вопрос был совершенно искренним: я не ведал, почему Архитектор выбрал именно меня, – чем я был лучше других, сильнее других, упорнее других, всех тех сотен несчастных отщепенцев, что прозябали на заправках и заводах, день за днем сжимая синеву для двигателей, отопления и освещения нашего острова. И главное – для оружия и взрывчатки.

Не за мою же изуродованную физию. Правда, мне досталось больше других, и все потому, что я пытался дергаться, когда ощутил, как синь жжет мою кожу, – в тот миг я сообразил, что какая-то сволочь налила в титановый тазик концентрат, а не простую синеву. Когда я вспоминаю тот день, меня начинает мутить, и я посылаю все известные мне проклятия в адрес магистра Конрада, хотя ему теперь все это до синевы – он умер пятнадцать лет назад. Не выдержав двух лет его правления, Пелена лопнула мыльным пузырем. Конрад боялся, что его свергнут, и его таки свергли, хотя это казалось почти невероятным. Его правление было настоящим безумием. Захватив Двойную башню, он первым делом огласил, что все отщепенцы-неудачники, проигравшие ему битву за башню, должны пройти обращение по новому обряду. Лишь после этого им выдавали разрешение прессовать синеву в Альбе. И до Конрада способные обращаться с синевой жители Альбы Магны находились под надзором – они получали браслеты, работу которых контролировала Пелена. Счастливчикам в период безвластия удавалось бежать, остальные отправлялись работать на заправки и заводы, кроме тех, разумеется, кто попадал в команду нового магистра. Вдобавок к браслетам Конрад решил всех заправщиков пометить – чтобы, как говорится, видно было издалека. Дело в том, что синева и так, мало-помалу въедаясь в поры, придает коже заправщиков синеватый оттенок. Этакий бирюзовый налет, который многие находят красивым. Женщины с таким цветом кожи пользуются бешеным успехом у мужчин, да и мужчины тоже не обделены вниманием со стороны прекрасного пола. Но это происходит с годами – в первые дни и месяцы никакого налета нет и в помине. Кто-то умный – сам Конрад или нет, не ведаю, – решил, что, если на три минуты опустить будущего заправщика лицом в тазик с синевой, кожа сразу же станет такой, будто отщепенец просидел на заправке уже лет десять. Это ввели в закон Пелены, то есть сделали нерушимым. Сам закон, как и правление Конрада, продержался всего два года, но мне от этого, как говорится, что синь, что несинь. С полсотни неудачников из проигравших собрали до кучи и стали купать мордами в синьке. И только на тринадцатом несчастном сообразили, что в тазиках налита не обычная энергетическая субстанция Океана, а концентрат, сжигающий кожу. Этим тринадцатым был я. Я вырывался, как зверь, и потому меня держали дольше других. У прочих двенадцати ожоги проступили спустя несколько дней, но моя непокорность спасла остальных, тех, кто дожидался процедуры в очереди. Когда с меня сняли защитные очки и вытащили заглушку для рта, кожа с лица попросту стекла и чулком упала на пол. Регистраторша, что сидела у двери, хлопнулась в обморок. А я смотрел в глаза стража, что держал меня во время экзекуции, и запоминал его лицо.